Точка разрыва

      – Болит?       – А сам-то как думаешь?       Сарп тяжело вздохнул и в третий раз поправил ровно лежавший на тумбе пакет с привезенной одеждой.       – Думаю, да. Ну, мне было очень больно.       – Сто очков за сообразительность Сарпу Йылмазу… Что ж, по крайней мере теперь мы квиты.       Сарп кивнул, не став заострять внимание на том, что оба раза – тогда и сегодня – он стрелял, чтобы спасти одного и того же комиссара полиции. Сейчас это была не подходящая тема для разговора, который и без подобных уточнений совершенно не клеился.       Они перебрались в его палату, когда бдительная медсестра, заглянувшая проверить состояние Джошкуна, попеняла им на излишнюю активность и шум. Теперь Джошкун продолжал валяться без сознания под присмотром ничего не подозревавшего Барыша, раненый с облегчением вернулся на свою койку, а Сарп пристроился рядом на стуле и нес всякую чушь. Он даже приблизительно не представлял, что говорить, и более того – как называть смотревшего на него человека. Умут? Мерт?       Умут Йылмаз был его родным братом, которого он любил, сколько себя помнил, ради которого был готов вытерпеть любые страдания и пройти самые сложные испытания.       Мерт Карадаг же был его бывшим однокурсником, парнем, в сущности, едва знакомым и в сотне смыслов раздражавшим до чесавшихся кулаков. А еще он был верным сыном Джеляля, который похитил Умута… и при этом сам являлся этим похищенным ребенком!       Все это просто не укладывалось в голове.       Сарп с грустью хмыкнул своим мыслям и, чтобы занять руки и не дергать снова злосчастный пакет, стащил с тумбы чужой телефон. Он был абсолютно уверен, что еще пару дней назад мобильник был цел и невредим, но теперь на боковой панели белели свежие царапины, стекло по краю экрана пошло трещинами, и это показалось ему очень символичным: за последние дни их обоих потрепало сильнее, чем за многие прошедшие годы.       – Она не ответила тебе?       – Мелек? – Сарп помотал головой. – Нет, я так и не смог ей дозвониться.       – Поезжай, – последовал неожиданно жесткий совет.       – Сейчас? Зачем?       – Я слишком хорошо ее знаю. Мелек никогда не бывает так долго вне зоны доступа. К тому же… – он запнулся. – К тому же она узнала правду о смерти матери. Боюсь представить, в каком она сейчас состоянии.       Сарпу понадобилась почти целая минута, чтобы понять, о чем шла речь.       – Узнала? Как?!       – Я проговорился, – на уставшем лице едва-едва отобразилась досада. – Не знал, что она не в курсе… Мелек стало плохо, я отвез ее в больницу. Но она сбежала.       – От тебя?       – Ото всех.       Сарп вернул мобильник на место и потер ладони. Он действительно ничего не слышал от Мелек целый день, и теперь в душу начали закрадываться опасения, которым не находилось места прежде. Но беспокоить ее сейчас, практически в глубокую ночь?       «А впрочем, почему нет?» – решил он. Ему было нужно забрать свой телефон из кебабной, а ехать после всего произошедшего на стоянку представлялось худшим из вариантов. Остаться в больнице было нельзя, да и не очень хотелось: малодушно и в противовес всем его фантазиям сейчас Сарп желал оказаться как можно дальше от человека, к которому его разрывали два прямо противоположных чувства. Так что почему бы не проведать и не задать пару вопросов Мелек?..       – Да, наверно, ты прав. Я заеду к ней.       – Позвони мне.       Сарп кивнул, пряча глаза в попытке попасть в рукава куртки.       – Я напишу.       – Да, – прилетело в спину саркастично-сухое, – напиши.       Он все же обернулся, встретил насмешливый, но вместе с тем понимающий взгляд и совершенно искренне посоветовал напоследок:       – Постарайся выспаться.       Дорога до ресторана пролетела под свист ветра в приоткрытое окно. Осенний холод, казалось, был способен выдуть не только тепло салона, но даже самые залежавшиеся мысли в самых потаенных уголках сознания, однако никак не справлялся с пожаром в душе. «Как все было просто каких-то шесть часов назад, – подумал Сарп, краем глаза отмечая очередной мигнувший красным светофор. – А теперь я по-настоящему не знаю, что делать и кому доверять».       Он до сих пор не был уверен, что Мелек не солгала об Умуте, хотя тот категорически отвергал такую возможность. «Мы были друг у друга задолго до Джеляля, – обронил он, еще раз вглядываясь в фотографии, прежде чем вернуть. – Если бы Мелек узнала меня на том фото, которое ты ей показал, она бы обязательно сказала. Но, наверно, ты единственный человек, который смог увидеть общее в этих двух мальчиках».       В двух. Или в трех? Мысли Сарпа теперь снова и снова возвращались к тому, кого он привык видеть в Академии почти каждый день. Он вспоминал все детали, какие только мог, пытался найти еще что-то знакомое (или напротив), но сам понимал, как глупы были эти попытки. Его Умута и комиссара Мерта разделили двадцать лет на календаре и целая вечность в жизни, и виноват в этом был Джеляль Думан.       «Лучше бы ты умер от рук Кастанджели, – пожалел Сарп, паркуясь у ресторана. – Пусть бы этот грех остался на моей совести, но лучше бы ты умер в тот день, Кебабщик!»       Его телефон лежал в кабинете на столе в гордом одиночестве: он вернулся последним. Сарп разблокировал экран. К счастью, Юсуф ему не звонил. К сожалению, Мелек тоже. Зато от Джеляля было целых пять пропущенных, и сердце екнуло в нехорошем предчувствии. Последний вызов Сарп нажал раньше, чем решил, стоило ли вообще это делать.       Голос мгновенно ответившего Джеляля показался таким же измученным, каким ощущал себя Сарп.       – Сыно-ок, я звонил тебе. Где ты был?       Сарп медленно выдохнул, собирая остатки самоконтроля. Еще секунду назад он даже не представлял, какую ненависть всколыхнут в нем интонации Кебабщика, а сейчас, окажись Джеляль рядом, его бы, пожалуй, не сдержали ни Юсуф, ни мать, и он выпустил бы в подонка в упор двадцать пуль – по одной за каждый прожитый с чувством вины и потери год.       Но Джеляля здесь не было, все действительно страшно запуталось, и он все сильнее беспокоился за Мелек. Сарп заставил слова звучать спокойно и доброжелательно.       – Прости, отец, я забыл о телефоне и поехал к матери. Только что вернулся в ресторан. Что-то случилось?       – Случилось… Приезжай, Сарп. Сейчас.       – Хорошо, отец. Скоро буду.       Выбегая на ночную улицу, он уже знал, что произошло нечто страшное… Но даже в самых больных предположениях не мог представить пытавшуюся застрелиться Мелек. Поднимаясь по лестнице на второй этаж особняка, Сарп почти физически ощущал, как рвались нервные связи в его мозгах, не выдерживая нескончаемого напряжения.       Дверь в спальню была закрыта. Он постучал.       – Я не хочу ни с кем говорить!       Тон Мелек был резким, злым. Сарп зажмурился. Он тоже не горел желанием решать сегодня еще хоть чьи-то проблемы, тем более проблемы семьи Думан. Но он уже приехал, уехать было бы верхом глупости и подлости, да и ведь обещал… ну, там, в больнице.       – Мелек, открой. Это Сарп.       Щелкнул замок.       – Сарп?..       Глаза Мелек были красными от слез, и что-то в выражении ее лица, в том беспомощном непонимании, смешанном с подозрением всего и всех, напомнило ему Мерта, смотревшего на живого Джошкуна.       «Как будто брат и сестра», – Сарп почувствовал неуместный укол чего-то – то ли раздражения, то ли ревности.       – Как ты пришел сюда? – Мелек отстранилась, и только с этим ее движением он осознал, что девушка его обнимала. Обнимала, пока он стоял, как истукан, погруженный в свои мысли. – Как тебя впустили?       – Джеляль позвонил, – ответ прозвучал сухо и почти враждебно, – позвал. Попросил поговорить с тобой.       – Отправил тебя, что ты меня переубедил? Беспомощный.       Мелек вернулась на идеально застеленную кровать, заставив его сесть рядом. Сарп примостился на краю, чувствуя себя нелепо в не снятой куртке. Бросил нейтральное «да уж» и отметил, как чудовищно изменился его мир за один короткий бесконечный вечер: прежде абсолютно чужой человек стал родным, прежде самая дорогая оказалась под подозрением… Сарп опустил взгляд на ладонь Мелек, лежавшую поверх его пальцев, и, поколебавшись, убрал руку. Теперь ему было понятно, почему она не отвечала на их звонки, но как же все остальное? Как же мальчик на фото, которого она не узнала – или отказалась узнавать?..       – Ты тоже считаешь, что отец Джеляль все правильно сделал?!       Не подозревавшая о грандиозных новостях и его сомнениях, Мелек истолковала его поведение однозначно, и Сарп заставил себя вернуться к изначальной причине своего приезда.       По крайней мере с нее было проще начать.       – Нет, я пришел сказать другое.       – И что же?       – Мелек…       Ему так хотелось сказать и спросить все и сразу, без предисловий и изворотов, но мысли никак не складывались в четкие предложения. Сарп оглядел комнату. На столе среди прочих милых штучек выделялась фоторамка – Джеляль с Мелек, кажется, времен учебы в университете.       – Я видел только фото с отцом Джелялем, – задумчиво протянул он, когда взгляд, совершив круг по спальне, вернулся к лицу девушки.       – О чем ты?       – Я просто подумал: я не видел твоих детских фотографий кроме нескольких с Джелялем.       Мелек пожала плечами.       – Раньше вообще фотографировались реже.       – Да, конечно. Но у меня все же много школьных фото, – Сарп повторил ее движение, как будто в поднятой теме не было ничего особенного, никакого скрытого смысла. – А как же твои школьные друзья? У тебя не осталось фотографий с ними?       – Одна или, может, две, – она поднялась, подошла к столу и с хлопком опустила рамку изображением вниз. – У меня в детстве почти не было друзей.       – Почти?       Если бы он не наблюдал за ней так пристально, если бы не ловил каждый жест и полутон, он бы ни за что не заметил, как Мелек замерла, прежде чем обернуться. Замерла всего на одно мгновение…       – Я не понимаю, к чему эти вопросы, Сарп, – они прислонилась к краю стола, скрестила руки на груди. – Ты хотел что-то сказать? Говори.       Сарп встал. Этот разговор, как и беседа в больнице, скатывался не в ту сторону, а он, как и час назад, не понимал, как исправить ситуацию. Мелек была расстроена и раздражена и совсем не настроена на конструктивное обсуждение – или хотя бы на сочувствие ближнему своему. А Сарп, заглядывая в себя, не находил даже десятой доли сил, необходимых для краткого пересказа новостей семьи Йылмаз.       «Кажется, сначала нам всем надо хорошенько выспаться».       – Я хотел сказать, что отец Джеляль поступил непростительно. И что бы ты ни решила – уйти или остаться – я тебя поддержу. Но я не позволю тебе глупить и приставлять пистолет к виску. Ты не можешь так поступить, Мелек. С собой, со мной, с… Мустафой, – он запнулся, чуть не назвав вслух совсем другое имя. – Есть люди, которые любят тебя. Не поступай так с нами.       Девушка опустила голову, распущенные волосы закрыли лицо.       – Я… я вовсе не собиралась… Я просто не знала, что делать, Сарп. Ты не можешь… ты и представить не можешь, какого это – узнать нечто подобное!       Он сдержал смех исключительно потому, что уже изучил Мелек достаточно хорошо, чтобы ожидать такую реакцию. Вместо этого застегнул куртку, знаменуя окончание не слишком удачной задушевной беседы.       – Ты устала. Мы все сегодня очень устали. Давай отдохнем. А завтра я расскажу тебе кое-что… Это многое изменит. Все.       – Что ты имеешь в виду? Говори яснее.       – Завтра, Мелек. Все завтра.       Прощание вышло скомканным: Мелек осталась у стола, и Сарп только кивнул ей, прежде чем выйти. На счастье, в коридорах не ошивались больше ни Йешим, ни Давут, а от Джеляля, стоявшего в темноте кухни, словно призрак, он отделался парой скупых фраз. Дверь, улица, машина… Сарп завел мотор, звучавший оглушительно громко в ночной тишине, и вспомнил о данном в больнице обещании. Нужного номера в списке его контактов, конечно, не было, пришлось перебивать цифры из вызовов Джошкуна, и краткое «Мелек в порядке» отдавало ложью, равнодушием и чувством незавершенности, как и вся ночь: Сарпа не покидало ощущение, что он что-то упустил. Но вспомнить никак не получалось.       «Завтра, – повторил он себе. – Все завтра».       Оглядываясь потом назад, Сарп с ужасом и стыдом признавал, что именно его забывчивость стала причиной произошедшего кошмара.

***

      Он не помнил, как заснул, и не мог с уверенностью сказать, как долго спал: ночь промелькнула за несколько мгновений от ухода Сарпа до появления медсестры. Его осмотрели, сменили повязку на плече и отпустили, не задав ни одного вопроса.       На улице было до мерзости холодно и сыро, и пришлось накинуть на плечи измаранное в грязи пальто – единственный предмет одежды, который ему вернули при выписке. Оставалось радоваться, что вчера Сарп все-таки привез обещанные джинсы и свитер.       Стаканчик горького кофе, купленного в автомате приемного покоя, обжигал ладонь, немного согревал изнутри и совсем не помогал сосредоточиться. Головная боль прошла, но ее заменил ураган мыслей, сомнений и подозрений, и, откровенно говоря, час назад ему совершенно не хотелось вставать с кровати. Хотелось остаться там, забраться под одеяло и подождать, пока все проблемы решаться сами собой – не очень-то важно как. Как-нибудь. Только чтобы никто его не трогал, только чтобы никто не ломал – снова, и снова, и снова! – с трудом выстроенный хрупкий мир уличного мальчишки.       Пронизывающий ветер задувал под пальто, ныли рана и сердце. Упали первые капли дождя, и он поднял лицо к небу – так, на всякий случай, если спазм в горле все-таки прольется слезами.       «Я хочу домой…»       Он хотел домой всегда, сколько себя помнил. И никогда, ни разу за двадцать лет туда не возвращался, потому что у него не было дома. Заваленный мусором двор джошкуновского притона, особняк Джеляля, общая комната в интернате, общежитие-казарма Академии и даже новенькая студия – все это он мысленно обзывал «жильем». Язык не поворачивался называть «домом» места, в которых у него не было ничего своего, из которых его могли выгнать в одночасье за недостаточную сумму денег, плохие оценки или просто по чьему-то желанию. У него не было дома, и потому, приходя в гости к тете Фюсун, он так безбожно завидовал бывшему однокурснику…       А теперь?       «А теперь сбылась твоя мечта, Мерт, – он смял стаканчик и бросил в урну. Промахнулся, наклонился, чтобы поднять, и плечо тут же отозвалось уколом боли. – Сбылась…»       Его мечта сбылась, разрушив при этом жизнь: отец Джеляль, которому он верил, оказался виновником всех бед, злейший соперник – братом с колючим уставшим взглядом, а женщина, за материнскую любовь которой он продал бы весь мир, ненавидела Кебабщика всей широкой душой. Фюсун Йылмаз выгнала из дома единственного сына, решившего работать на Думана. Неужто был шанс, что она простит ложь и многолетнюю верность Джелялю человеку, которого едва знала – пусть он и был ей родным по крови, пусть даже он сам не совершил ничего непоправимого?..       «Или все-таки совершил?»       Он вспомнил труп Аслана на груде битых кирпичей и полный магазин, выпущенный в дощатую дверь Цистерны Базилика, за которой прятался кто-то из людей Юсуфа. В тот день он был рад, что его и Джеляля не арестовали, а сейчас думал: что было бы, если бы он попал в полицейского? Если бы убил? Сколько вообще людей погибло по вине Джеляля за то время, которое он служил в полиции и прикрывал грязные дела Кебабщика? Он боялся считать. Раньше ему казалось, что он сможет жить с этим, но сейчас эта уверенность пошатнулась, зависла на краю обрыва и грозила разбиться в прах вместе со всем, что он знал и во что верил. И даже в Мелек, в ее неизменной поддержке он начинал сомневаться из-за слов Сарпа. Что вчера стряслось с сестрой и была ли она в порядке, он до сих пор не знал: мобильный разрядился за ночь. А значит, ему все еще было нужно узнать, как Мелек, дать в зубы Джошкуну, устроить Джелялю допрос с пристрастием, прикрыть свою задницу в управлении и, быть, может, разобраться с самим собой, своими прошлым, настоящим и будущим…       Из всего этого грандиозного списка он решил начать с работы: там были Эйлем, зарядка для телефона и возможность передать в дорожную службу вопрос о брошенной черт знает где машине. Конечно, там же были дотошный начальник Юсуф и любопытные коллеги, но для них он мог придумать историю любой степени правдоподобности.       Стамбул будто посерел за одну ночь, потеряв все краски. Он смотрел в окно автобуса, который дергался и тормозил на каждом светофоре, и постепенно приходил к выводу, что проще всего будет рассказать Юсуфу правду – или, вернее, ее фрагменты: признаться в самовольной попытке найти Джошкуна и неудачном завершении, опустив причину поездки и имя стрелка. Да, облажался. Нет, несостоявшегося убийцу не разглядел за пожаром. Такое объяснение наверняка напомнит шефу уже набившее оскомину всему управлению убийство Омера, но выдумывать что-то другое не имело смысла: «убийство» Джошкуна никак не могло пройти мимо полиции, след Джеляля в деле был очевиден, и его автомобиль будут эвакуировать точнехонько с места происшествия. Попытки скрыть свое участие могли только навлечь лишние подозрения.       За время пути дождь то стихал, то снова припускался бить в дребезжащее стекло, размывая очертания домов. Ему даже показалось, что, когда он выйдет из автобуса, город останется таким же нечетким, но этого, конечно, не произошло, только похолодало еще сильнее, и он пожалел, что не попросил медсестру в больнице помочь с одеждой – в одиночку засунуть больную руку в рукав не получалось. Теперь пальто норовило сползти с плеч, а ледяные капли падали за воротник, и самым большим желанием стало оказаться в тепле почти родного полицейского управления…       – Нет, вы только поглядите! У него хватило наглости явиться!       Он сбился с шага, услышав знакомый голос. Прямо напротив все комиссары группы Юсуфа стояли под дождем у главного входа, и привычный к чтению чужих эмоций взгляд определил настроение каждого: разочарование Семы, замешательство Мусы и злость говорившего Селима. Похоже, утро началось плохо не у него одного.       – Селим? Что происходит?       – Что происходит?! Ты, паскуда, еще спрашиваешь?!       Комиссар неожиданно рванул к нему, и только вмешательство Семы не дало Селиму занести кулак.       – Селим!       Но все это было уже неважно, совсем неважно, потому что благодаря их движению он наконец увидел то, что скрывалось за их спинами – свою машину с распахнутыми настежь дверями.       «Телефон…»       – А что с лицом, Мерт, а?!       Селим все-таки отцепился от Семы, схватил его за руку, дернул – он не удержался, полетел носом в комиссара и наверняка свалился бы на асфальт, если бы с другой стороны его не подхватил Муса. Пальто соскользнуло в лужу.       Муса потянул его ко входу.       – Шевелись.       В голосе толстяка не было ни капли сочувствия, только тень сожаления, напомнившая почему-то дождь.       – Куда мы?       Спросил и тут же понял, насколько глуп был вопрос. Если его машину пригнали сюда, значит, кто-то должен был этим заняться. Кто-то должен был приказать обыскать автомобиль, кто-то должен был получить из рук верных сотрудников черный мобильник, по которому Мерт Карадаг связывался с Джелялем Думаном…       Начальник Юсуф Кая.       «О Аллах…»       Он не сопротивлялся, но ноги подкашивались, и его буквально волокли по коридорам – от входа мимо камеры предварительного задержания к лифту, от лифта к отделению по борьбе с организованной преступностью – и каждый, мимо кого они проходили, смотрел на них и сторонился.       На Юсуфа они наткнулись возле комнаты допросов.       – Начальник, вы поглядите, кто пришел!       Селим швырнул его вперед, и он успел только увернуться так, чтобы не удариться о стену больным плечом. Увернуться от цепких пальцев Юсуфа уже не получилось.       – Пришел? И как тебе только духу хватило вернуться?       – Я не понимаю…       Он лгал. Он все понимал, он все уже прекрасно понимал. И как кролик цепенел перед удавом в ожидании неизбежной смерти, так он смотрел в полные ненависти карие глаза, не зная, что делать и как сбежать. Как спастись.       – Все ты понимаешь, – процедил Юсуф и, как прежде Селим, потащил его вперед по коридору. Не так сильно, но в сто раз более унизительно под грохот хорошо поставленного голоса, озвучивавшего страшную правду: – Смотрите! Смотрите все! Этот негодяй по имени Мерт работает на Джеляля! Он предатель!       Путь до их офиса показался ему бесконечной дорогой во мрак, в котором мелькали знакомые лица: вот с тем парнем он иногда болтал у кулера, ту девчонку пытался склеить полгода назад, с тем бывшим сокурсником напился после вручения диплома… Он знал их всех, и все они знали его – легкого на подъем, улыбчивого и вполне успешного комиссара полиции Мерта Карадага.       Предателя, лжеца и преступника.       Когда они остановились возле его стола, вокруг образовалось чистое пространство. Все смотрели издалека, только Сема, Селим и Муса были рядом – по другую сторону невидимой черты.       – Сдай удостоверение, – тон Юсуфа обжигал презрением, которое начальник маскировал под злость. – Я сказал: сдай удостоверение!       Хлопок ладони по столешнице был очень похож на выстрел. Он потянулся к бумажнику, вытащил документ из-под прозрачного вкладыша. Руки не дрожали, но было предчувствие, что это только пока.       – Можете сказать, в чем я виноват?       Юсуф выхватил ламинированный прямоугольник из его пальцев и не глядя швырнул Мусе.       – Ты сам прекрасно знаешь! Ты работаешь на Джеляля.       Он уже не верил, что сможет выкрутиться, но стоять молча не мог. Это сделало бы ситуацию уж слишком похожей на расстрел…       – Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, шеф.       …только никак не выходило сделать поуверенней голос и заставить себя смотреть людям в глаза.       – Прекрати! Я не твой шеф, а их, – Юсуф широким жестом обвел столпившихся комиссаров. – Я выбрал тебя. Взял в свою команду. Ты был мне как родной сын!       «Выбрал. Выбрал, потому что сам же выгнал Сарпа из Академии, – он вспомнил скептицизм и неохоту, с которыми начальник согласился дать ему шанс. Это было так на что-то похоже. – Ты не выбирал меня, ты просто заткнул мной нехватку людей. Еще один комиссар… как еще один верный пес Кебабщика».       – Как… как ты мог связаться с Джелялем? А? Ради денег? Почему? Почему ты это сделал?       Он нашел рукой край стола в попытке зацепиться хоть за что-то не враждебное в окружающем мире и вздернул подбородок.       – Я не согласен с вашими обвинениями, шеф. Если у вас есть доказательства, докажите, не рубите с плеча.       Он ожидал – и даже частью уставшей донельзя души желал, – что в ответ Юсуф, как фокусник, достанет найденный в машине телефон, нажмет кнопку, и все управление услышит голос ненавистного Кебабщика Джеляля, называющего Мерта Карадага сыном. И это станет последним провалом в его жизни, потому что по сумме всех прегрешений если не здесь, то в тюрьме ему точно выпишут смертный приговор.       Но вместо контрольного выстрела Юсуф ограничился словами, ставшими еще злее – хотя ну куда уж.       – Ты не имеешь права мне указывать! Сейчас у меня нет доказательств, но в один прекрасный день они будут, и я посажу тебя.       «Не смогли пробить номер».       От этого понимания он не почувствовал облегчения: с доказательствами или нет, но его судьба в полиции была уже решена безжалостным начальником, который ставил на одну ступень и киллера, и его сына-отличника, и влиятельного мафиози, и его…       – Мы оба отлично знаем, что ты шестерка Джеляля.       Шестерка. Пешка. Мелкая монета, которую покрыли золотом, чтобы разменять подороже у какого-нибудь дурака, который купится на внешний блеск, – и которую будет не жалко отдать бесплатно, если все-таки раскусят… Да, они оба это знали. Но слышать правду все равно было больно. Слишком больно, чтобы сделать самое умное, что он мог, – молчать.       – Хватит.       – Не хватит! Не хватит. Не-ет, мы только начали, это лишь начало, – Юсуф смотрел на него в упор и, кажется, наслаждался происходящим, своей победой и беспомощностью противника, которого наконец поймал за руку. – Мы продолжим. Каждый день ты приходил сюда, сидел за этим столом, работал за компьютером.       Начальник ударил по столу, и он отдернул руку от деревянной поверхности, как от раскаленной сковородки. Сжал начавшие дрожать пальцы в кулаки. Не от ярости, а от незнания, куда себя деть.       – С этого момента этот стол больше не твой. Ты не достоин быть здесь. Ты не достоин носить форму, оружие, удостоверение! Ты не достоин этих людей.       Казалось, еще немного – и Юсуф скажет «ты не достоин жить», но все-таки не сказал. Может, сдержался. А может, и вовсе не собирался, и эти мысли были всего лишь эхом звона, с которым рвались натянутые нервы.       Взглядом он неожиданно выцепил в дверях Эйлем. Сколько она стояла там, сколько услышала из обличительной речи Юсуфа? Мало, много, все… в любом случае достаточно. Ее испуганные глаза с еще не пролитыми слезами встретились с его – на один промелькнувший за секунду миг.       А потом Юсуф снова оказался рядом.        – Ты гордишься собой, Мерт? Что ты чувствуешь?       Ему вдруг стало смешно, и он бы посмеялся, если бы только смог, если бы только для смеха осталось хоть немного места между усталостью и ужасом, которые стояли у горла стылой болотной водой.       – Как ты спишь, как ты просыпаешься, зная, какой ты лжец? Как ты вообще живешь с этим? Что, что ты за человек такой, а?       «Если бы я знал, начальник… ах если бы я знал…»       – Довольно. Хватит. Я не плохой человек.       Он сам в это не верил. И, когда Юсуф схватил его за шиворот, разворачивая лицом к другим, позволил встряхнуть себя, как когда-то Джошкун его тряс, приподнимая над землей, выставляя перед остальными беспризорниками, чтобы те знали, из-за кого им сегодня опять не дадут хлеб, и чтобы не водились с ним, слишком дерзким и непослушным.       Наверно, таким же, только помноженным на грозный образ Джеляля за спиной и месяцы вранья, его видел и Юсуф. Видел раньше – а больше не хотел.       – Проваливай отсюда. Селим, Муса, отведите его к прокурору! Пусть оправдывается там.       Прокурор запомнился лишь запахом табака и двумя словами, которые он повторял, и повторял, и повторял… «Нет» и «довольно» в конце концов слились в какое-то одно бессмысленное слово, которое никому не было интересно, даже ему самому. Он уже не вникал в задаваемые вопросы, отвечал наугад и подпись под длинным-длинным списком мелким шрифтом поставил, не читая. Прокурор отнесся к этому безразлично, Селим и Муса тоже, а ему и подавно было все-рав-но…       Они отпустили его руки только на улице, и Селим пихнул в спину, выталкивая под моросивший дождь. Он обернулся.       Сзади стояла Эйлем.       – Эйлем…       – Как ты мог?       Она подошла ближе, к самому краю, где заканчивался сухой асфальт, прикрытый козырьком крыши, и начиналась непогода. Она так и осталась там, а его свитер постепенно промокал насквозь.       – Эйлем, выслушай…       – Не смей! Не смей оправдываться! Ты врал мне все это время! – она почти кричала, и люди останавливались, оборачивались, начинали шептаться, будто смотрели дешевую мелодраму в кино. – Ты приходил в кафе, к нам домой, а сам работаешь на этого ужасного человека! Ты… уходи.       – Эйлем…       – Уходи! И не смей больше приходить!       «У тебя не осталось друзей – их ведь и не было. А теперь ты совсем один».       Эйлем унес прочь порыв ветра – где-то между каплей дождя, попавшей на ресницы, и в спешке толкнувшим его патрульным. Стеклянные двери отсекли мир управления, которому он принадлежал еще час назад, от его нынешнего мира, в котором остались только дождь, ноющая боль в плече, выпотрошенная дочиста машина и пальто – грязная тряпка в луже.       Он постоял у автомобиля, бездумно глядя на буранчики водяной пыли, поднимавшиеся на лобовом стекле. Потом вытащил из кармана мертвый мобильник и кинул на сидение. Пусть подавятся.       Ему все равно уже было некому звонить.