Will we sin?

      Очередной рассвет окрасил небосвод в грязно-жёлтый цвет, прогнав такую привычную и комфортную во всех смыслах ночь. Лучи солнца бежали по стёклам и витражам церкви Фавония, отражаясь и переливаясь всевозможными красками. Возможно, для кого-то это было красивым и завораживающим зрелищем, но не для женщины, что грустным взглядом провожала тёмное время суток с бокалом вина в руке.       На этот раз Розария расположилась на первом ряду, прикурив сигарету и вольно закинув ногу на ногу. Время ещё раннее, едва ли кто-то из сестёр мог сейчас прийти и выругать её за такое поведение. Да и к тому же все уже давно знали, что ни ругань, ни даже просьбы не помогут.       Такие моменты спокойствия и уединения были редким удовольствием, из-за чего сейчас Розария была расслаблена. Конечно, ей хотелось нырнуть в кровать и проспать до вечера, чтобы с новыми силами отправиться в дозор, но она понимала, что ей не позволят этого сделать. Сестра Виктория, Грэйс или даже Барбара найдут её и заставят идти на очередную службу, с которой, естественно, удастся улизнуть.       Кстати о Барбаре. Стоило лишь вспомнить о местном идоле, как чувствительный слух уловил столь знакомое мелодичное пение. Несколько секунд, и вот по ногам женщины бьёт сквозняк, оповестивший о том, что кто-то вошёл в Собор. Слышится громкое и удивлённое «Ой!», и Розария готова была поклясться, что особа за её спиной подпрыгнула на месте, прикрыв сразу двумя ладошками рот.       Ей даже не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что сейчас Барбара нервно поправляет края своего платья и нерешительно мнётся у входа. В конце концов эта девчушка всегда была стеснительной. А ещё до ужаса идеальной. Красивый голос, миловидное личико, стройная фигура и невысокий рост, а самое главное — готовность помочь в любой момент и в любой ситуации — всё это до ужаса раздражало Розарию. Да и к тому же эта одержимость анемо архонтом Барбарисом… Или Бартосом? Она хмыкнула и всё же обернулась, встречаясь взглядом с резко покрасневшим идолом. — Собираешься стоять у дверей до тех пор, пока мамочка-Виктория не придёт? — Нет, я… — Барбара замялась, не зная, что ответить. Но, наконец, заметив и бутылку из-под алкоголя у лавочки, и сигарету в руках женщины, она по-детски нахмурилась и твёрдым шагом направилась к ней, — Розария, ты опять куришь в церкви? Ещё и пьёшь? Я же столько раз просила тебя этого не делать. — Ага, а ещё просила приходить на церемонии вовремя и не отлынивать от службы. В любом случае, вино я уже допила, а сигарета почти докурена. — Тебе стоит серьёзнее относиться к нашей работе! Кто знает, как скоро у всех лопнет терпение. Тебя же тогда попросту выгонят! — Даже если и так, то я готова к этому.       Розария тихо фыркнула, затушив сигарету. Она никому и никогда не признается, но ей нравилось иногда, как сейчас, дразнить младшую сестру действующего Магистра. Не потому что она её не любила, совсем нет. Просто когда Барбара злилась и неосознанно начинала повышать голос, краснея от недовольства, она становилась ещё милее и привлекательнее.       Такая невинная, чуть подрагивающая, знаменитость Мондштадта напоминала беззащитного оленёнка. Это задорило, цепляло. В такие моменты Розария чувствовала себя диким зверем на охоте. Ещё чуть-чуть, пара жестов, несколько колких фраз и метких взглядов, и её «добыча» либо убежит, либо будет спасена внезапным появлением других служителей церкви Фавония.       По крайней мере так было раньше. Сейчас же ситуация была иной. Алкоголь в крови не только бросал в жар, но и отбрасывал все умные мысли и разумные доводы в сторону. Да и времени до того, как кто-то явится сюда, было предостаточно. Всего лишь мгновение, и вот женщина уверенно поднимается на ноги и с грацией кошки стремительно наступает на испуганную Барбару. Шаг за шагом, и вот младшая Гуннхильдр оказывается зажата между холодной мраморной колонной и чужим горячим телом. Она чувствовала запах вина, исходящий от женщины напротив. Но боялась что-либо говорить. Да и странная ухмылка на её лице настораживала. — Что такое, милая? Боишься, что я тебя обижу, м? — Розария хрипло усмехнулась, наблюдая за тем, как быстро меняются эмоции на лице духовного Пастора. Ей стоило лишь наклониться, и вот её «жертва» дрожит как осиновый лист. — Расслабься, я не собираюсь тебя принуждать и уж тем более применять силу. Ты в любой момент можешь просто оттолкнуть меня и уйти, и мы сделаем вид, что ничего не было. И я хочу, чтоб ты это знала.       Розария не врала. Она готова была отступить и готова была забыть всё происходящее. Но глядя на то, как Барбара жмурится и, вжимаясь в холодный мрамор спиной, подставляет лицо навстречу, поняла, что, возможно, отступать и не придётся. Карты были вскрыты, условия поставлены, а потому и в осторожности и медлительности не было нужды. Розария целовала грубо, напористо. Без разрешения врываясь языком в чужой рот. Барбара пахла утренним морозцем с ноткой чего-то сладкого. На её губах чувствовался пряный привкус, вероятнее всего, её особого напитка. Это опьяняло сильнее вина из одуванчиков.       Первый стон раздался совершенно внезапно, заставив Розарию похабно ухмыльнуться. Стоило всего лишь самую малость приподнять подол платья и опустить руки на бёдра девушки, и та в каком-то забвении жмётся к ней, неумело пытаясь ответить на поцелуй. Цепляясь за одежду и зарываясь тонкими пальчиками в короткие волосы печально известной в церкви сестры, Барбара и думать забыла о том, что они находятся в соборе. Сюда может войти кто угодно и когда угодно, а они стоят прямо напротив входа. Но ощущение горячих ладоней, странная тяжесть внизу живота и аура безопасности, исходящая от особы рядом, блокировали здравый смысл.       И, видимо, Розария это чувствовала. Перебирая пальцами по бёдрам, она играла с девушкой. Пыталась унять её дрожь, позволяла держаться за себя. Где-то глубоко внутри женщина понимала, что симпатизирует идолу, но признавать это не хотела. Вся эта учтивость и даже прелюдия не были запланированы с самого начала. Ей хотелось просто взять Барбару, сделать её своей на какое-то время, а после, если у той не хватит смелости, выкинуть произошедшее из головы. Но кусая нежную кожу чужой шеи и тут же зализывая саднящие места в качестве извинений, Розария понимала, что не сможет просто забыть. Томные вздохи, тихие всхлипы то ли от страха, то ли от нетерпения — и последний ясный участок разума затянуло пеленой желания.       Нежно, совершенно ей несвойственно, она проскользнула ладонью в нижнее бельё девушки, с трудом удержав её на месте и шумно выдохнув. Было мокро. Вязко. Жарко. Но Барбара боялась, а потому, ощутив, как сокровенного места коснулись чужие пальцы, попыталась отстраниться. Она далеко не единожды слышала о том, что в первый раз может быть неприятно и даже больно. — Я не сделаю тебе больно, расслабься… — Голос Розарии звучал неестественно низко и тяжело. Если бы она сейчас не стояла прямо перед ней и не шептала это на ушко, Барбара едва ли смогла бы узнать её.       Лёгкий поцелуй в уголок губ слишком неожиданно превратился в голодный и страстный, но Розария смогла успокоить свою юную партнёршу. Мягко, едва ли надавливая, она ласкала комочек нервов круговыми движениями. Она не собиралась заходить дальше. Точнее не могла этого себе позволить. В конце концов она пообещала, что не причинит боль.       Да и Барбара давала понять, что её всё более чем устраивает. Явно забывшись и запрокинув голову назад, сейчас идол едва ли сдерживала голос, не стесняясь того, что кто-то снаружи может услышать её из-за хорошей акустики помещения. Её колени дрожали, грудь горела огнём не только от нехватки кислорода, но и от раздражающей ткани платья, о которую тёрлись возбуждённые соски. Бёдра двигались сами по себе, пытаясь поймать темп женщины.       Странное чувство, зародившееся где-то в низу живота, нарастало с каждым толчком собственного таза и с каждой секундой опускалось всё ниже и ниже, концентрируясь там, где пальцы сестры фавония касались её клитора. Слёзы скопились в уголках глаз. Одна даже покатилась вниз по щеке, но Барбаре не было до этого дела.       Жмурясь и кусая губы. Чувствуя, как немеют пальцы ног, а сами ноги слабеют, не давая стоять твёрдо, девушка резко ощутила ни с чем не сравнимое удовольствие. Последний, самый громкий и уже хриплый стон утонул в поцелуе, перед глазами взорвались тысячи фейерверков. И вот идол оказывается в крепких объятиях Розарии, которая лишь довольно ухмыляется. — Стоит ли мне сказать твоему фан-клубу, что какое-то время великая Барбара не сможет удостоить их своим пением, потому что сорвала голос, крича от удовольствия? — Нет! — Барбара, покрасневшая, словно спелый томат, уткнулась в грудь своей любовницы, слыша и чувствуя, как та смеётся. И это был самый прекрасный и красивый смех, который доводилось слышать идолу.