Животное

      — Джошуа… — Я прикрыл глаза, когда только что вернувшийся Кирилл накрыл своими губами мои, одаривая нежным, лёгким поцелуем, от которого по телу разбегались приятные мурашки.       — Джошуа… — Да, пожалуйста, повторяй моё имя, повторяй громче, повторяй чаще, своди меня с ума, я хочу слышать твой проникновенный, спокойный голос постоянно.       — Джо-о-ошуа-а-а… — громкий, будто истерически посмеювающийся, с неприятной хрипотцой голос пронёсся по всем двум этажам, заставив поморщиться от раздражения, услышав его вновь. Тяжело вздохнув, я поспешил встретить загулявшего, натянув измученную улыбку на бледное, невыспавшееся лицо.       Я и уже и не помню, что такое сон. Нет, на самом деле, я и раньше почти не спал, но то было время моего постоянного рисования, и я забывал о времени и усталости. А сейчас же, с этой подготовкой к свадьбе, каждая минута тянется мучительно долго: казалось, одни только сутки длятся годы.       И зачем я согласился взять всю ответственность на себя? Кирилл уверял меня, что всё это время постоянно работает, но недели проходили, а денег в доме, казалось, становилось только меньше. Конечно, мне хотелось ему верить, но ежедневные пьянки и возвращения домой в то время, когда нормальные взрослые люди уже отдыхали, не давали мне на это право.       Парадокс, но чем больше я собираю по дому бутылок из-под ликёра и выбрасываю, тем больше их становится, и это при том, что Кирилл дома стал появляться все реже и реже, задерживаясь на работе, а потом и в баре, отдыхая от неё. Это не могло не раздражать, но, по словам Кирилла, ему вообще не дают спуска и гоняют по полной, а мне этого не понять, потому что работаю в пределах дома. Мне нужно быть более понимающим.       Было ли правильным решением согласиться выйти за него? В момент, когда я собрался закончить всё, он просто решил поднять наши еле держащиеся на плаву отношения на другой уровень, и в его словах о переменах к лучшему было столько уверенности, и, казалось, говорил он от чистого сердца, что я согласился. Может ли все поменяться после свадьбы? Это было бы замечательно, но будущее неизвестно, и мне остаётся только смиренно его ожидать.       Лестница казалась бесконечной, но даже мой перегруженный мозг понимал, что это просто я слишком медленно по ней спускаюсь, не отрывая руки от шатающихся, чуть слабее чем я, перил. Перед глазами всё плыло, хотелось сесть и уснуть, но сначала надо позаботиться о Кирилле, который нетерпеливо повторял моё имя всё громче, всё раздраженнее, иногда смеясь чему то, возможно тихим шуткам, которые я не слышал.       У стены стояли десятки незаконченных картин, и я горестно простонал, изнывая желанием добраться до них и превратить в шедевры, но за два месяца так и не нашлось даже свободной минутки на это дело, когда-то так мною обожаемое. Да и те зарисовки, которые я иногда позволял себе за домашней работой, выглядели так никчемно, что когда-то горевшее в сердце желание ушло в никуда, и в нем остался только Кирилл, страшной, но любимой тенью охватив его полностью.       Вдруг послышалось тихое, будто спрашивающее разрешение быть рядом мурчание. Взгляд опустился вниз, и я вспомнил, что в сердце осталось ещё кое-что очень важное. Мои любимые животные.       Упитанный чёрный кот с добрыми серебристыми глазами явно просился на ручки, и, конечно, я обнял его, позволив передним лапкам забраться на плечи, и я мягко потерся о пушистую шерстку любимого кота, чувствуя ухом шевеление его маленьких ушек, слушая такое родное и доброе «урурур».       Выкидывая мусор в огромный, тёмно-зеленый и дурно пахнущий ящик, я было поспешил домой, но меня остановило тихое, жалобное мяуканье, что из него доносилось.       — Нет, показалось… — сказал я сам себе, снова развернувшись в сторону серых многоэтажек.       — Ур… Уру… Рь… — Сердце болезненно екнуло, и ноги сами понесли меня к источнику звука. Раскидав мусорные пакеты, я увидел ослабевшее от голода и холода существо и мои глаза наполнились слезами, а руки потянулись к сжавшемуся от страха маленькому, грязно-серому комочку с большими, но тусклыми глазами, потерявшими всякую надежду.       — Всё будет хорошо, малыш. — Крепко прижимая к себе дрожащего котёнка, я поспешил домой.       Натырчавшееся, довольное жизнью кошачье существо придало мне сил, и даже моя улыбка стала более искренней, а шаги стали более уверенными.       Нет, надо идти к лучшему! Я достаточно знаю Кирилла, эти все его глупости временны.       Затуманенные жёлтые глаза игриво сощурились, увидев меня, и увидев этот пьяный, почти безумный взгляд, кот, которого я любовно называл Бусинкой, весь взъерошился, зашипел, спрыгнул и, тяжело приземлившись на пол, поскакал прочь. Кирилл ему никогда не нравился, но сейчас он впервые среагировал так остро, обычно он спокоен. Вообще, ни один мой пушистый маленький друг не любил Кирилла, и это, к сожалению, было взаимно.       На секунду лицо Кирилла скиривилось, я уверен, в голове его пронеслась мысль «жирный засранец», так как именно так он его и называл чаще всего. Но губы его, распухшие и неестественно красные, снова растянулись в чеширской улыбке, а руки, силе которых противостоять я никак не мог, резко заключили меня в крепкие, почти удушающие объятия. Я легонько похлопал его спине, призывая облегчить их.       — Бло-ошка моя, я так соскучился по тебе за весь день… Обещаю, завтра я никуда не пойду и проведу весь день с тобой, только с тобой. — Хрипотца уже не казалась столь неприятной, а запах ядреного алкоголя не был таким резким, к тому же, его ласковое «Блошка» — одно из моих любимых ласковых обращений, — немного растопило меня, и я почувствовал лёгкий румянец на впалых щеках.       — И я по тебе, Кирилл. — Позволив себя целовать, долго, жадно, прижать к себе и поднять на руки, понял, что сегодня ночью поспать точно не получится. Но сильно огорчён этим я не был: из-за горы дел и ссор мы перестали не только заниматься любовью, но и в принципе проявлять друг к другу хоть какие-то тёплые чувства, напоминающие былую страсть. Но сегодня явно что-то изменилось.       Нетвердой походкой он понёс меня наверх, продолжая также же голодно впиваться в мои губы буквально до крови, но меня это не волновало. Когда он смотрел на меня своими янтарными глазами, сводящими с ума, я забывал обо всём.       Вдруг он пошатнулся и грязно выругался сквозь поцелуй, чуть ли не упав со мной на лестничном пролёте. Подо мной слабо тявкнул Гена, старый хаски.       — Ах ты, вшивый…       — Нет! Кирилл, не обращай внимания, просто… Просто иди дальше, дорогой… — нервно развернув пальцами лицо Кирилла к себе, я попытался убедить его одной только улыбкой забыть об этом маленьком недоразумении, потому что знал: попробуй я противостоять по-другому, получил бы несколько травм, как говорил Кирилл «для профилактики». И ладно, себя мне не жалко, но моему старому другу тоже достанется, а я этого совсем не хочу. Но на лице его осталось грозное недовольство.       — Почему… Почему бы нам не отрепетировать брачную ночь? Как считаешь? — подобное предложение точно пересилит желание Кирилла наказать пса. Вцепившись пальцами в его широкие плечи и изобразив жгучее сексуальное желание, я успокоился, когда Кирилл снова сосредоточился на мне.       Поднявшись выше, я на секунду взглянул через плечо Кирилла на дорогого мне пса, что уже мирно посапывал на порожках, будто ничего не случилось.       Хотя Кирилл выглядел внешне спокойным, я чувствовал напряжение в его мышцах, и мне это очень не нравилось, но стоило мне задуматься об этом, как случилась новая беда.       — Блядство! Ебучие шерстяные комки!..       Оказалось, Кирилл на этот раз споткнулся о сладко спящих котят, трех рыжих клубочков, что сейчас спрятались под ближайший комод, зализывая ушибленные лапки, а мы с Кириллом растянулись на полу возле входа в спальню, одним только законом подлости не дойдя до неё мирно.       Появилось нехорошее предчувствие и, как оказалось, не просто так.       Кирилл не на шутку взбесился.       — Раскидал по всей хате эту ебаную шкуру, шагнуть некуда! — Перевалившись на бок и устремив злостный взгляд на затаившихся, шипящих котят, я понял, что он собирается сделать и среагировал быстрее. Усталость как рукой сняло, когда я, самому себе на удивление, поднял комод и достал три запуганных пушистых шарика, недоверчиво смотрящих на меня.       — А… А ну, отда-ай мне их… Сука! Клянусь, я выкину их на улицу, пусть… Их жрут соба-аки! — Всем телом я почувствовал нарастающий гнев, и жуткий холод прошёлся по моей коже, в глазах застыл ужас, единственное движение, что я мог сделать, спасло котят от кошмарный судьбы. Теперь же они пищали в моих объятиях, еле находя себе место в рукавах моей толстовки, а сам я жался у батареи, в страхе сказать хоть что-нибудь. Я мог лишь беспорядочно мотать головой из стороны в сторону.       Бежать.       Не мог. Телом сковано леденящим страхом за своих малышей.       Бежать.       Не мог, потому что мне было даже страшно дышать.       Я всегда забывал обо всем, стоило этим янтарным глазам взглянуть на меня, но никогда не думал, что я забуду о возможности спасения.       Кирилл навис надо мной, губы дрожали, очевидно, он сдерживал поток ругательств, а глаза нервно дергались, смотря на меня в упор. Он тяжело дышал, и я понимал, что ещё немного, и мне достанутся его кулаки, которые уже были наготове. Но лучше их приму я, чем кто-либо другой в этом доме. Побьёт и успокоится, побьёт… и успокоится…       — Думаешь, я на этом успокоюсь? Думаешь, я оставлю это просто так?! — Клянусь, я услышал рык зверя, и задрожал ещё сильнее, прижимая к сердцу напуганных до смерти рыжиков.       Кирилл оскалился, распахнув глаза, быстро обернулся и схватил проходящего мимо худенького, больного щенка, что я подобрал всего лишь неделю назад.       О боже.       Щенок непонимающе затявкал, но быстро начал вылизывать пальцы Кириллу, думая, что сейчас его будут ласкать, как он привык получать от меня. Но Кирилл лишь с силой сжал его тонкую шейку. Послышался хруст ломающихся костей, и тело упало передо мной.       — Вот, что случится с твоим пушистым говном, раз ты отказался их отпускать в самостоятельную жизнь.       На секунду я будто умер вместе с ним, я желал кричать, но рот лишь беззвучно открылся в немом ужасе, а на глазах появились слезы — горькие, обжигающие.       Ещё ужаснее было то, что Кириллу это явно нравилось . Его разразил нездоровый, ломкий смех, и он смеялся, смотря прямо мне в глазах и явно желал большего .       Прижать пока что живых кошачьих ещё сильнее было просто нельзя, но я упорно пытался сделать это, потому что с болью понял, что это последние секунды нашего уединения.        — Не поможет, Бло-ошка. — Он издевался будто специально, я зажмурился, надеясь, что это просто кошмар, я и проснусь вместе с добрым и милым Кириллом, какого я знал только вначале. Сам того не осознавая, я ударил рукой Кирилла, совершенно не зная, куда попал с закрытыми глазами. Но стоило мне чуть-чуть приподнять веки, как я увидел красную отметину на щеке суженого, который смерил меня убийственным взглядом.       В ту же секунду он схватил меня за плечо, настолько больно, что получил наслаждение, услышав мой болезненный стон, рывком подняв меня на ноги, благо, котята выпали из крепко держащихся рук, спеша прочь.       Больно.       Со лба стекала кровь и застилала поле зрения, удар по батарее, может, и не был столь смертельным, но был, всё-таки, ужасно неприятным. Боль громом проносилась в голове, и такой я ещё не чувствовал. Еле приоткрыв один глаз, я увидел наигранно озабоченное лицо Кирилла, в глазах которого плясало нарастающей безумие и желание причинить ещё большую боль, желание, которое я не спутаю ни с чем.       Сил не было держать взор, поэтому я позволил себе погрузиться ненадолго во тьму, чувствуя, как меня берут на руки и несут, очевидно, в спальню.       Боже, нет, как ты только можешь думать о сексе?       Впрочем, ерунда, гораздо важнее, в безопасности ли мои пушистые друзья, а я буду глупцом, если подумаю, что у них есть шанс спастись. Но сил пошевелиться не было, и Кирилл решил ухудшить мою ситуацию, заломив мои руки за спину до резкой боли и связав их так, что я не мог дернуть даже пальцем.       — Нет, пожалуйста, не делай этого… Ты можешь причинить боль мне, но им, прошу, не надо… Они мне… так дороги. — Слезы текли по щекам, пропитывали покрывало, на котором лежал, и мне оставалось только молиться о милосердии.       — Сладкий, безусловно, ты получишь своё… Но только после пушистых гаденышей, коих ты так любезно приютил у нас, — от издевательского пропева этого приговора на ухо, я глухо застонал от безысходности, глотая слезы и еле находя в себе силы открыть глаза, с отчаянием устремил взор на человека, что, казалось, сейчас поломает мне не только не кости, но и жизнь.        А он смотрел на меня, смотрел с долей презрения, поглаживая дрожащие ноги. Я чувствовал, как он хочет их сломать, вывернуть до душераздирающего крика. Но от прошлого раза они ещё не зажили до конца… Впрочем, разве его это остановит?       — Ты выглядишь сейчас так жалко, Бло-ошка, видишь, до чего ты довёл меня? А могли бы выкинуть их на улицу и ничего не случилось бы, а потом просто потрахаться, но с тобой нельзя по-нормальному, и мне приходится так поступать, понимаешь, Бло-шка?       Мне стало дико стыдно. Неужели, неужели он прав? Точно, он же всегда прав, это всё моя вина! Господи, будь я более послушным, не пришлось бы… Зарывшись лицом в колючую ткань, ещё сильнее зашелся слезами, ощущая свою ущербность.       Я люблю его, так почему же иду поперёк?       — Смотри, смотри, до чего ты дошёл! — Схватив за волосы и немного приподняв, он сунул мне под нос мёртвого щенка, который будто осуждал меня своими стеклянными глазами. — Смотри внимательнее!       Кирилл отпустил меня, и я упал носом прямо в брюхо бедняги, которое я нежно почесывал всего несколько часов назад.       — Нет, нет, нет!       — Да, Джошуа, да. И это только начало твоего исправления.       Надо мной прогремел ненормальный смех, что удалялся с каждой секундой в поисках следующей жертвы моих ошибок.       — Боже, пожалуйста, нет… — Попытался пошевелиться, но мне удалось только перевернуться на спину, с ужасом увидя Бусинку, прыгнувшего на кровать и обеспокоенно хрюкающего надо мной.       — Нет, нет, беги, пожалуйста, со мной всё хорошо, беги, Бусинка. Нет! — Кирилл вернулся не без «трофеев». В руках он держал всех трех котят, что ещё не знали, что их ждёт.       Бусинка выгнулся и зашипел, готовый напасть, заступиться за малышей, для которых он стал настоящим отцом.       Январь. Три бледно-рыжих, ещё слепых комочка жались к уже мёртвой матери, жалобно всхлипывая и пытались согреться под уже окоченевшим телом, покрытым снегом.       Кирилл доволен не будет, но я не могу поступить иначе, я не могу бросить этих малышей умирать.       Разогрев ладони, осторожно взял трех котят на руки, и, вопреки их недовольному писку, понёс домой.       К счастью, Кирилл еще был на работе, так что бояться было пока нечего. Бусинка уже летел мне навстречу, резко затормозив в шаге от меня и, непонимающим взглядом оглядев новых членов семьи, взволнованно захрюкал и завертелся под ногами.       — Хехе, познакомишься с ними чуть позже, а сейчас я должен о них позаботиться.       Только почти всё остальное время о них заботился Бусинка.       — Что? Жирный засранец тоже здесь? Отлично, далеко ходить не придётся! — Кирилл махнул ногой в сторону кота, но тот вцепился в неё, раздирая когтями и зубами, вызывав у Кирилла гримасу боли. — Ах ты… Тварь!       Когда он с силой ударив ногой по стене, кот обмяк и свалился на пол, тихо хрюкнув и слабо шевеля лапками, злобно смотря на парня, что брезгливо вытирал о него кровь со штанины.       Нет… Хватит… Прекрати…       Пытаюсь подняться, несмотря на непрекращающуюся боль, больше душевной, чем физической. Нет, нет, я должен исправить свою вину, предотвратить реализацию его жестокого желания! Но знакомое бессилие вернулось ко мне, тело отяжелело, всё, что я мог делать, это судорожно глотать подступавшие слезы отчаянья.       — Дерьмо… Ты то-олько посмотри, эта меховая буря испо-ортила мне одежду! — Его взгляд испепеляюще бегал с испуганных котят на меня и обратно, явно размышляя о чём-то нехорошем, ужасном. В моей же голове размышления уступили крикам, тревожным и болезненным, собственная уязвимость убивала, ненависть росла к нам обоим.       — Им стоило бы остаться у мёртвого брюха их мамки, Джошуа-а, — рассмеялся он визгливо, а я не понимал, что он имеет в виду, с застывшим ужасом на лице наблюдая за этим безумием, но чем дольше я наблюдал за его приступом, тем росло негодование, уверенность!       Сейчас я не позволю тебе сделать им больно!       Попытался боднул его ногой, стискивая зубы от стреляющей боли, однако Кирилл, непонятно как, заметил углом своего пьяного обзора эту смешную попытку и одним рывком…       Нож?!       …вонзил мне прямо в тыльную сторону стопы острое лезвие, таким образом скрепив с деревянным выступом кровати, и любое движение отзывалось адской болью. Я не услышал себя, от неожиданного ора заложило уши, но прекрасно увидел, как Кирилл довольно ухмыльнулся этой картине, его повеселила моя боль, мои слезы. А словно издалека до меня прозвенели кошмарные слова.       — Аха-ха-а, милый, что же ты меня так соблазняешь? Я схожу-у с ума! — Сердце камнем рухнуло вниз, когда я видел, как его член медленно натягивает ткань брюк, как он сильнее стягивает тельца котят, что протестующе заныли от боли и старались царапать костяшки Кирилла. Он на секунду отвлёкся, жар на его лице сменился устрашающим, незнакомым холодом.       — Я вернусь совсем скоро, на кухне появилось одно дельце…       — Нет, постой, что ты с ними сделаешь, не смей! Кирилл! — Голос потихоньку садился, я старался, как мог, докричаться всевозможными способами до когда-то любимого во всём мире человека, но ответом мне были тяжёлые шаги по лестнице.       Этим грязным комкам шерсти стоило остаться на морозе, Джошуа.       От внезапного и ясного понимания того, что имел ввиду Кирилл, я понял, что случится, что их ждёт, по моей вине! Я задрожал от паники, от боли, тупо уставившись в стену, перед глазами встала картина их жизни, существующая на одном верном слове Кирилла, она стала разрушаться, обнажая всю свою жестокость и уродливость. Как я мог ему довериться? Каким же был дураком? Я уже не замечал своих страданий, синяков, своего бездыханно лежащего кота рядом, я словно плыл в тумане.       Я должен убить его.       — Что?!..       От страшной мысли меня вывел громкий жалобный скулёж и звуки безжалостной, неравной борьбы, я понимал, какие стороны в ней участвовали и желал лишь, молил о том, чтобы эти звуки скорее исчезли, но скорее всего, я продолжу слушать их каждую чёртову ночь.       Захотелось раствориться. Я зажмурил глаза, стиснул зубы, постарался расслабиться, откинувшись на жёсткую кровать. Это всего лишь жуткий сон, кошмар, который никогда не произойдёт в реальности. Кирилл не такой, он хороший, может, он часто показывает свою привязанность не так, как стоило бы, но у него доброе сердце, он добрый, я люблю его, скоро проснусь и увижу его лучезарную, озорную улыбку…       — Ха-ха-а, Кирилл, прекрати, мне щекотно! Молю уже, пощади! — Пытаюсь бороться, но против сильной хватки у меня нет метода, особенно от бесконечного очарования её обладателя. А он смеялся, мило и глупо, прикусил язык, сам этому удивился и прекратил на мгновение меня мучить, а я же, воспользовавшись этой заминкой, поменялся позициями, оказавшись сверху.       — Берегись, наказание будет страшным! — ворковал я, склонившись к лицу любимого и целуя в губы, такие нежные! Он обнял меня, притянул к себе так близко, чтобы я мог почувствовать приятное тепло, исходящее от его тела.       — Ты прав, Блошка, наказание будет страшным. — Он широко раскрыл глаза и долго смеялся, сверля ненормальным, пугающим взглядом. Я оторопел, не понимая, что на него нашло, всё романтическое настроение съехало на задний план, уступив неловкости и переживанию.       — Гав! — радостно воскликнул Кирилл.       Что?       — Гав-гав! Га-ав! Ха-ха-ха. Гав!       Каждая клеточка моего существа дернулась от ужаса, душераздирающий крик наполнил, казалось, весь дом. Я не могу поверить глазам, а я видел всё очень четко, однако, надеясь, что меня просто сильно ударили, что это неправда. Неправда! Неправда!       Забился в страхе, маниакально причитая, очень тихо, что всё это просто страшные иллюзии.       — Не-е-ет! — И тут же получил кулаком в лицо: у Кирилла всегда был действенный метод заставить меня заткнуться.       — Лучше не причитай, а гавкай со мной, ты ведь так любишь разговаривать со своими лохматыми друзьями! Это не сложно, давай, гав-гав! — Надо мной навис Кирилл, напяливший голову моего старого друга.       — Слушай, этот малыш уже отработал своё, мы не можем содержать его у себя, сам понимаешь, какой нужен уход старику, — грустно сказала бабушка, нежно гладя нос старого хаски. — К сожалению, нам придётся его усыпить, так будет лучше, — тихо закончила она.       — Нет-нет-нет, слушай, я понимаю, с ним тяжело, мы с Кириллом сможем с ним справиться, у нас для этого есть всё! Пожалуйста, позволь его забрать, я так люблю его! — Я обнял пса, положив голову ему на спину и не собирался отпускать, пока бабушка не скажет правильный ответ, а он всего один. Она хихикнула, взъерошив мне волосы.       — Тебе я могу доверять, милый.       Одежда на Кирилле была полностью изорвана, пропитавшись кровью, жутко воняла, а среди свисавшего лохмотья я смог заметить кусочки шкуры и когтей. На его голове надругательски красовался рассеченный череп собаки, с нижней его части вывалился и свисал тёмный язык, угрожающий сорваться в любой момент, а в опустелых проёмах глазниц наблюдались лишь свежие следы человеческих пальцев и злобный свет чёрных глаз Кирилла.       — Гав-гав, почему ты мне не отвечаешь, а-а? — Кирилл склонился так низко, что мне пришлось повернуться в другую сторону, лишь бы не задеть лицом труп бывшего любимца, но Кирилл жёстко схватил пальцами мой подбородок и развернул к себе. — Я не приемлю к себе такого отношения!       Удар. Из носа потекла струйка крови, которую Кирилл с любовью собрал большим пальцем и размазал по всему моему лицу, мешая со слезами.       — Бедный, бедный Джош, что же ты натворил… — почти грустно шептал он, но до меня очень сложно доходили сейчас какие-либо слова. Мысли увязли, голова опустела, не осталось ни тревоги, ни боли, лишь всё больше накрывающее меня отвращение и разочарование. Разве этого я хотел от отношений? Или это то, чего я достоин?       С меня буквально разорвали одежду, оставив лишь что-то наподобие футболки, накрывающей только мои плечи, Кирилл впился в шею и провёл ногтями по грудной клетке, оставляя красный след. Я тихо проскулил, подавляя очередной крик — всё-таки горло жгло и уже не выдерживало, но Кириллу хотелось его услышать. С размаху я получил удар между глаз, откинувшись на край кровати. Зазвенело, соображать стало так трудно. Издалека я слышал только смех и фальшивый лай, даже не почувствовал, как цепкие пальцы вошли в меня, выбив мученический стон.       — Я тебя… Тебя-я…       Ненавижу!       — А? Что? Любишь больше жизни, дорогой, я себя тоже! — Он вновь рассмеялся, припадая к моим губам, и через маску из плоти это было мало того, что чертовски больно, так ещё и мерзко до рвоты. Бедра он уже обвил вокруг себя, механически растягивая пальцами, больно и неприятно, отчего я съеживался при каждом движении.       А когда мне в последний раз вообще было приятно? Кирилла мой комфорт никогда не заботил, только собственная напыщенная важность.       — Я люблю тебя, Блошка, очень надеюсь, что ты усвоил урок… — лаского прошептал он мне в губы, и я почувствовал горечь на языке, хотелось плюнуть ему прямо в лицо! Я попытался увернуться, но совсем забыл о ноге и тут же сжался от боли, стоня.       — Оу, не знал, что нравится… — Он провёл ладонью по бедру, пальцами скользя всё ниже и ниже, подбираясь к ступне, он гладил её, как будто успокаивал, тем самым заставляя нервничать. А потом просто сжал, так, что кровь потекла новым ручьём.       — А-А-А!       — Ох, я же так раньше времени кончу, перестань, — кокетливо хихикал он.       Хотел бы я перестать жить сейчас.       Он скинул с себя остатки одежды, сорвал маску и швырнул прочь, показывая своё уродливое кровавое лицо. Посмеивался в такт своему неровному дыханию.       Острая боль пронзила всё моё тело, когда как его дрожало от удовольствия мучить меня. Сил сопротивляться уже не было, всё, что я мог делать, это убивать его взглядом, который, казалось, заводил его только сильнее.       Он двигался глубоко, резко, словно старался ужалить в самые чувствительные места. Я сдавленно дышал, так тяжело мне никогда это не давалось. Боль от ранения, что проходила с правой ноги, пронеслась к бедру и сделала эту попытку ещё невыносимей.       А ему было хорошо. Ему было, блять, ахуенно!       Запрокинул голову и наслаждался процессом, сдавливая моё тело до синяков. Как же сейчас было отвратительно слушать эти грязные шлепки! Как он посмел притронуться ко мне после всего?! Моё тело было в крови убитых зверей, и я чувствовал себя таким же убийцей, отвратительным!       Я тебя ненавижу.       — Брось ты, Джошуа, в конце концов, убивать животных это так весело! — словно услышал мои мысли.       Весело? Тогда и я повеселюсь.       Ненависть кипела во мне, прося выплеснуться наружу прямо в морду этому уроду.       Животное.