под окнами деканата

Энакин заебан. Он откровеннейшим образом заебан и это не фигура речи, настолько измотанным он не был даже во время последней сессии, которая по всем объективным причинам считалась лютейшим пиздецом за всю историю его учебы в этом сомнительном и, он был в этом уверен, проклятом заведении. Энакин заебан первыми парами по понедельникам и отсутствием курилки возле института, из-за чего приходиться совсем не незаметно курить прямо у окон деканата под осуждающие взгляды престарелой преподавательницы античности (что по своей датировке не уступала горячо любимым ею развалинам Афин) и раздражаться от неоправданного чувства вины перед этой почти что святой женщиной — юноша помнит автомат, спасший его от занудного экзамена. Но первый пункт в причинах его заебанности занимает не принудительный подъём в шесть тридцать каждый сраный понедельник и даже не укоризненно-печальное выражение на лице милой старушки, а раздражающе идеальный преподаватель экономики с раздражающе идиотским именем, который, собственно, и виновен в постоянных побегах Скайуокера к деканатским окнам и его возросшей в геометрической прогрессии никотиновой зависимости — если Энакин сляжет с раком горла, Оби-ван получит иск и приглашение в суд, видит бог парень не оставит свои мучения без должной мести и приговора в виде обязательных поцелуев каждый раз, когда ему захочется покурить. Профессор Кеноби неизменно одет с иголочки и впечатляет проходящих мимо выглаженностью своих рубашек, он всегда с небрежной элегантностью поправляет упавшие на лоб пряди и разговаривает с такой деликатной вежливостью, что у Энакина скрипят зубы от правильно расставленных акцентов в предложениях и располагающей к себе улыбочки. Не удивительно, что при всём этом Кеноби абсолютный сноб и не признаёт штампованные одинаково дерьмово сигареты — поблескивает начищенным металлическим корпусом портсигара, доставая самокрутки с каким-то невероятно элитным табаком и раскуривает их так методично, что процесс скатывается в еретическую форму медитации (в порно процесс скатывается, Энакин без понятия как вообще находится рядом и даже умудряется на что-то отвечать, в голове давно несуразная кашица, сваренная из его фантазий о профессорских пальцах во всяких непотребных местах — как минимум, у него во рту). Оби-Ван курит под окнами деканата каждый понедельник до и после первой пары (после других пар он тоже это делает, но только ранним понедельничным утром Энакин может целых пятнадцать минут нежиться в его внимании без посторонних людей вокруг) и Скайуокер, ненавидя себя, его и вселенную, как первопричину их обоих, несётся к институту, каждый раз боясь опоздать и упустить профессора, впервые в жизни игнорируя возможность прогулять наискучнейший предмет. Запыхавшийся, с неуложенными волосами, в развязавшемся цветастом шарфе и с кучей ругательств во взгляде Энакин замедляет бег, стараясь всем собой показать непринужденность, когда приближается к злополучному месту силы местных курильщиков. Оби-ван обводит его внимательным взглядом, который теплеет по мере подмечения мелких деталей (непослушные кудри Энакина вьются во все стороны света и переливаются медом под весенним солнцем, немного слепя мужчине глаза) и улыбается совсем не так, как делает это с другими студентами или своими коллегами — это улыбка не подчёркнуто вежливая, а мягкая, еле заметная в уголках губ, но очевидная в радостном блеске радужек. Энакин сразу забывает про недосып и все претензии к этому миру, жадно впитывая всё внимание, что профессор ему дарит и расплывается в ответной улыбке. Кеноби щёлкает своей бензиновой зажигалкой, помогая Скайуокеру закурить, и треплет пацана по волосам, не лишая себя удовольствия подольше потрогать спутанные шелковистые волосы (Энакин явно еле сдерживается от того, чтобы прикрыть глаза и замурчать котом, моля мужчину не убирать руки, а лучше оставить ее там насовсем, как и себя в жизни до одури влюблённого студента). Оби-Ван опускает ладонь ниже, на шею, не позволяя себе притянуть парня к себе прямо на территории университета (прямо под окнами деканата), но поглаживает большим пальцем бледную кожу, наслаждаясь потерянным взглядом и слегка сбитым дыханием. Профессор затягивает едкий дым, рассказывая Энакину байки про непутёвый второй курс будущих юристов, слушает почти связные ответы Скайуокера, с губ которого лёгкой дымкой стекают никотиновые облака, и обещает себе обязательно поцеловать дерзкого мальчишку, что срывал своими репликами его лекции в прошлом году, но так покладисто подставлялся под ладони сейчас, наедине. Энакин обещание каким-то образом считывает и, не скрывая победной улыбки, пару раз оборачивается по сторонам, прежде чем уткнуться лбом в чужое крепкое плечо. Рука с шеи снова возвращается к волосам, перебирая полюбившиеся пряди, а сам Энакин наконец-то чувствует себя уютно — ощущение, которое, как ему казалось, затерялось где-то в глубинах детства и ни разу не посещало его вплоть до этого дня.