Ножницы и метилурацил.

      Время давно за полночь и в квартире фантомасов темно: свет не включался, а отголоски фонаря с улицы еле доползают до окна, окрашивая кусочек потолка оранжевым светом.       Щёлк.       Щёлк.       Щёлк.       Пара рыжих прядей беззвучно упали на пол. — Не оставлю больше, блин. Не отпущу, слышишь?       Роза мягко берёт новую прядь левой рукой, правой аккуратно подносит найденные на верхней полке шкафа ножницы.       Щёлк.       Локон скользит по спине, в конечном итоге оседая на пол. — С-слышу.       С каждым отрезанным волосом Шершень чувствует себя спокойнее.       Ещё пара минут проходит в тишине, нарушаемой лишь звуком соприкосновения двух лезвий, прежде чем Робот с тихим стуком откладывает ножницы на тумбу. — Готово, нахрен, как раньше. Принимай работёнку.       Роза отходит к дивану, беря небольшое зеркало, и возвращается обратно, подавая его Шершню. — Там это, если криво, то извини. Я всё же не парикмахер, ю ноу, да и кто в темноте то стрижёт?       Шершанский невесомо трогает свою причёску, пропускает пальцы через укороченные волосы, ощущая нарастающую радость. Если в детстве ему было плевать на посещение парикмахерской, то в подростковом возрасте он закатывал истерики по этому поводу: ему хотелось отрастить длину. Сейчас же он счастлив лишиться доброй половины волос. — Спасибо, Роз, — Шершень откладывает зеркало в сторону, оборачиваясь к парню. Подходит, беря в руки розины ладони, — За в-всё, блин, спасибо.       Розе-Роботу же теперь ещё лучше стало видно след и царапины от ошейника на веснушчатой коже. — Подожди, блин, я метилурацил возьму. Заживим сейчас этот твой след неудачной любви, чтоб он больше в глаза, нахрен, не бросался.       Роза отходит, оставляя Шершня в комнате одного, но уже через полминуты возвращается с мазью. Яков сидит на кровати в розиной одежде (вся немногочисленная одежда Шершня осталась на той квартире, а ту «правильную» одежонку выкинули сразу) и смотрит на него своими синющими глазами. Цвет даже в темноте видно. От этой картины у Розы приятно греет в груди. Он залезает на кровать, вместе с этим снимая очки, кладя их на тумбочку рядом с шершеневскими. Зачем? «Акт доверия, ю ноу» — как-то раз во время ночных посиделок назвал это Роза-Робот.       Шершень пододвигается ближе, касаясь своими коленями розиных. Роза выдавливает холодную мазь на пальцы, подносит к яковской шее, почти невесомо касаясь тёплой кожи. Аккуратно размазывает и слева, и справа, и спереди. Выдавив ещё мажет сзади шеи. Шершень шипит и, уходя от прикосновения холодной мази к особо больной царапине, подаётся вперёд. От этого их лица находятся слишком близко, после чего покусанные губы Шершня мягко ложатся на обветренные губы Розы. Рокер не думая отвечает.       Они целуются недолго, после чего Роза всё же отстраняется. — Дай хоть домажу, а то, блин, никакого лечения не получится.       Шершень утыкается лбом в розино плечо, открывая шею и обхватывая руками талию, прижимаясь ближе. Закончив, Роза закручивает колпачок и кидает мазь куда-то в сторону тумбочки. Одной рукой закрадываясь в рыжие волосы, другой поглаживая спину Роза нежно целует яковскую макушку. Шершень что-то невнятно буркнул в плечо. — Чё ты там за звук издал? — Говорю, — Шершень поднимает голову, смотря в розины зелёные глаза, — люблю тебя, Р-Роз. Никакие малыхи, блин, не з-заменят мне тебя. Будем кипитярить в-всю жизнь только вдвоём. — Ну ты, блин, романтик, Шершняга.       Роза наклоняется, утягивая Шершня в новый поцелуй.