Some days

Когда разговор заходил о ее матери она пыталась шутить, смеяться. Но глаза ее мутнели, точно наполнялись серой краской. Она никогда не позволяла себе плакать в присутствии кого-либо, кроме Куратовы. Чтобы сдержать слезы, она натягивала на свое светлое лицо улыбку. А когда силы ее в борьбе меланхолией кончались она, с распухшими глазами мягко перебирала губами:"Выйдите, мне нужно побыть одной!" Гость покорно удалялся , ее ясный, проходящий насквозь взгляд провожал его. Оставшись наедине с собой она уже не скрывала своего отчаяния. Солдаты нередко слушали , как бойко она тарабанит кулаками о стенку, тяжело дыша. Через некоторое время в ее комнату без стука заходил адъютант. Он разговаривает с ней, почти как с маленькой:"Что же ты, Кушана, пригорюнилась? Что навело такую печаль на кобылу мою златогривую?" Лаская нежными словами он обнимает принцессу за плечи, а она продолжает стучать кулаками, только теперь по адъютантской груди. Глядя ему в глаза она кривит свои тонкие брови и кричит, задыхаясь в слезах. Потом он сажает ее на диван:"Полно те, полно те, красавица! Слишком хороша ты, чтоб молодость свою на стенания тратить!" Кушана ,задорно озираясь на полковника, начинает трепать его непричесанные волосы:"Куратова-Куратова, как ты меня такую терпишь? Не надоела ли я тебе, с причудами со своими?" -"Ах же ты мой плутовка!"- полковник уже гладит ее по золотисто-рыжей челке. Принцессе это особенно нравилось, она редко улыбалась, но в эти счастливые моменты ее губы озарялись неяркой, блеклой улыбкой. В Кушаниных глазах неугасающим пламенем горел огонек надежды, подсвечивая их особой теплотой. Принцесса всегда верила в завтра, что в этом фантазийном дне все было бы прекрасно и замечательно, она знала, что если усиленно работать, этого "завтра" можно дождаться. Сомнения накидываются на веру, как собаки на свежее мясо. Готовы затаскать, загрызть её, чтоб больше не освещала она глаза людей. Не зажигала властного огня хотения, на действия не побуждала. Кушанину надежду казалось ничто не сломит, будь она рядом с Куратова. Он- палка, на которую она упиралась, он- тот, кто не позволял ей закрыться, он тот, кто помогал ей оправиться от самых режущих невзгод. Он сумел открыть в этой на первый взгляд, воинственной женщине хрупкую и нежную сторону. Он не стал засматриваться на внешность, а взглянул своим мягким взглядом в душу. Ее душа столь же красива и чиста, как ее глубокие серо-голубо-зеленые глаза. Без него она бы потухла, растаяла бы от собственных слез. Не столько бы из-за характера, сколько из-за привязанности. Да и он без нее померк, как звезда, которая упала с неба не успев разгореться. Совсем бы без нее пропал... Бывало, умается офицер за день, приляжет на тахту свою, да и задремлет. Кашана, завидев его тут же тащит одеяло, укрывает, подтыкает спящего Куратову. Бывало, и сама рядом с ним приляжет. Он у стеночки, а она с краешку. Почувствовав, что спит уже не один, он обнимает принцессу и на ее щеках появляются ямочки от улыбки. Одеяло-то им только для наглядности. Их греют собственные тепла. Тепло любви. Как это приятно: лежать и ощущать чью-то теплоту. Чью-то теплую руку, которая так заботливо обнимает тебя, чье-то тихое дыхание. Так они могут продремать около часа, не больше. Иногда они сваливаются на послеобеденный отдых на качалке. Тогда Куратова тихонько, чтоб не нарушить чуткий Кушанин сон берется за жерду и начинает раскачивать всю конструкцию. Солнечные лучи подсвечивают пушок на Кушанином лбу, ее голова отливает золотом. Поднимаясь с мягких подушек они всячески прихорашиваются: Куротова поправляет воротник рубашки, Кушана укладывает на голове смявшуюся косу.