О безысходности

Тишина прожорлива. Заживо поглощала каждый звук: будь то мерный вздох, шорох одежды или шелест бинта, который неаккуратно наматывали вдоль предплечья, изувеченному глубокими порезами. Алый жегся. Ворвался сквозь мутные стекла и сжигал мрак, что бился чуть ли не на последнем издыхании с кровавым светом и отчаянно цеплялся за двух скелетов. Холод сегодня ощущал ярче, чем раньше: то ли сквозняк пробрал сквозь хлипкую деревянную раму, то ли взгляд разноцветных зрачков напротив так морозил кости и душу. Даст, забинтовывая руку Киллера, не мог понять одного: как? Как это опять случилось? Он же забрал все ножи. Даже на кухне не осталось. И вряд ли тот использовал заточенные кости: пустоглазый когда-то сказал, что если он и сдохнет от собственных рук, то использует для этого нож. И именно нож, чтобы, как объяснился тогда скелет, было как-то символично что ли: тот забирал им жизни других, а теперь и свою. Даст мало что мог сделать для прекращения всех этих попыток. Лишь отобрать все ножи и по возможности быть рядом. Осуждать или ругать смысла не было, тем более сам разноглазый не лучше. Потому, кстати, Киллер больше и не доверяет ему таблетки и сам их выдает, когда приходит время. — Душа опять перешла в первую стадию, мне снова стало плохо, а ты как раз удачно отрубился, ну и ты знаешь, что было дальше, — вдруг объяснился пустоглазый, смотря как вокруг руки ловко обвивается бинт. Да, Даст знал, ведь сам не раз наблюдал как душа-мишень обращается в перевернутое сердце и как ранее бесчувственного скелета трясет в истерике от воспоминаний, вины, ненависти и ужаса. И сам не раз успокаивал того, пока все не приходило в относительную норму и алая душа не становилась прежней. Хотя не совсем «успокаивал»... Скорее неуверенно нес какой-то бред про то, что все будет хорошо, и как-то нелепо пытался приласкать. Ну а что еще скелету оставалось? Не просто же сидеть и наблюдать как, наверное, близкий монстр страдает? Да и Дасту самому не по себе от такого... Живого?.. Киллера. То есть... Пустоглазый же обычно ничего не чувствует. Обычно тот ведет себя как бездушная тварь, которой, по сути, скелет и является, и смеется над чужими страданиями. Обычно Киллер полный урод, не имеющий сочувствия и не сожалеющий о прошлом. Но когда алая душа меняется... Да, в какой-то мере это все еще Киллер, но уже другой. В такие моменты тот не будет насмехаться над чьим-то горем. В такие моменты того переполняет ненависть, вина и сожаления. В такие моменты пустоглазый ужасающе живой, чувствующий, понимающий, и жутко напоминающий Дасту его самого. И ведь они действительно так похожи... Оба устроили геноцид в родных вселенных. Оба бессчетное количество раз убивали знакомых, друзей и даже собственного брата, которого безмерно любили. Оба временами отчаянно жалели об этом, хотели повернуть время вспять и все исправить. Оба не имели выбора. Оба свихнулись. Оба не имеют нормальной жизни. Оба заперты среди черных стен и дня, заевшем как виниловая пластинка на повторе, и изредка соскакивающего на другие дорожки, где, правда, тоже все заученно до головной боли. Оба потерялись в бесконечной пустоте одиночества и отравляющем дыме безысходности. И у обоих ничего нет, кроме друг друга и их непонятных недоотношений. Может, поэтому они, вроде как, сблизились? И именно «вроде как». Все слишком сложно. Да, они определенно близки, но доверяют ли друг другу? Кто они друг другу? По-настоящему ли близки? Даст с Киллером и сами не знали. Вроде бы и нет, но... Они не боятся показаться слабыми и плакать перед друг другом. Они выговаривают друг другу все, что накопилось на душе. Они подпускают друг друга к себе даже если серьезно пострадали в очередном бою и фактически беззащитны. Они знают, что не причинят друг другу вред и не разболтают остальным потаенные секреты, вытекающие вслед за откровениями. Да, ответы на все вопросы и сомнения очевидны, но... Все же, их недоотношения до боли не хотелось признавать. — Кстати, вроде, пора тебе принимать таблетки. Надо бы, кстати, завтра снова попросить открыть портал в ту вселенную, а то они уже заканчиваются, — произнес Киллер, держа перебинтованную руку на весу, а второй шаря в кармане. Даст молча кивнул, невольно вспоминая творящиеся в их недоотношениях. А что там такого? Сложно сказать. Возможно, если бы не умерла вера в любовь и счастье, да и пустоглазый бы не вел периодически так, словно ничего между ними не происходит, то было бы проще. Хотя, может, и действительно ничего не происходит... Может, они просто два одиноких монстра, которые на самом деле вынуждены дарить хоть как-то тепло и ласку друг другу, чтобы попросту не убиться об ближайшую стену; которые просто за неимением других вариантов пользуются друг другом и удовлетворяют потребность в любви. Может, эта симпатия к друг другу лишь кажется. Может, Дасту лишь привиделись те мимолетные поцелуи, взволнованные взгляды и долгие объятия. Может, это все обман. Может, это дно отчаянья. Может, это игры безысходности. Может, это невозможно: в конце концов Киллер вряд ли способен на нормальную любовь с его то душой. Разноглазый, подставляя руку, тяжело вздохнул. К сожалению, от такого душа, на которого взгромоздилась едкая горечь, легче не стала. Хотелось лечь и сдохнуть. Проклинать, крыть матом все, что существует и уже давно кануло в Лету. Сломать все, что попадется на глазницы, а после и собственные кости. Начать, к примеру, с пальцев. Разгрызть те до остро болящих трещин, разодрать щеки, выцарапать глазницы, ощущая как свой же прах оседает на лице, и охрипнут от крика боли. Но Киллер не даст. Тем более таблетки уже закинуты и постепенно приносят опьяняющее спокойствие. Дасту только и остается, что оставить отвратные мысли, тяготящую душу, и, навалившись на плечо скелета, предаваться выматывающему опустошению.