Ящик

      Шкаф был похож на гроб. Дальнейшие толкования могли разветвляться в зависимости от того, чем считать его: простым вместилищем для нужной и часто используемой вещи — или же чем-то вроде последнего пристанища усопшего. Пожалуй, в некотором роде его странное содержимое могло быть названо усопшим. В некотором роде. Но… так чем всё-таки был этот деревянный ящик? Стоило ли рассматривать его исключительно как шкаф, где хранился жуткий скелет? Или и вправду как гроб, в котором крепким дневным сном спал, сложив на груди руки, бледный вампир, чтобы ожить и выйти на охоту в глухой час ночи?       Если скелет — почему тогда он так часто и с такой очевидной гордостью извлекался на свет владельцем, чтобы быть продемонстрированным охочей до чудес и уродцев публике?       Если вампир — почему тогда сердце его билось, а кожа показалась бы мягкой и тёплой любому коснувшемуся его, если бы только нашёлся такой смельчак?       Деревянный ящик хранил свою тайну надёжно, словно сундук с сокровищами, пряча за высокой, странно изогнутой дверцей — тьму.       Тьма видела сны, которыми ни с кем не могла поделиться. Тьма не имела логова, лишь шкаф, в который она могла поместить своё единственное имущество — самоё себя, да гроб, в котором могла она похоронить последнего потерянного близкого — себя самоё.       Горько, когда дом твой не может быть ничем иным, кроме как шкафом или гробом для тебя, и большего не дано. Но… горько ли, если об этом никогда не узнаешь?       Исковерканное, чуждое всему обыденному и счастливому существо проводило свой скованный вечным сном век в этом ящике, не ведая истинной жизни. Порой пробуждалось оно от лёгкого удара в грудь и восставало ото сна — такое непохожее в этом на мертвеца с сердцем, пронзённым колом… но ведь и тут был не кол, а всего-навсего тросточка.       Может быть, в высоком ящике хранилась механическая правая рука-убийца. А может, анатомическое пособие, на котором удобно изучать строение внутреннего мира, вскрывая чуткими пальцами черепную коробку. Вполне вероятно также, что тьма являлась манекеном, призванным изображать человека и выряженным с этой целью в нелепые одежды, или куклой, которую сажают и укладывают, и красят ей глаза чёрным, и зачем-то мажут рот кашей с ложки. Тьма могла быть вообще всем чем угодно в своей гробовой тишине, в мире никому, кроме неё, не известных снов. Гадать об этом можно было бесконечно; всё, что действительно оставалось тому, кто пожелал бы раскрыть эту тайну, — самому узреть воочию, что же скрывает за собой высокая, с готическим изломом дверца.       И вот уже, собрав остатки мужества, любопытный наблюдатель подходил тихо, крадучись, опасаясь быть застигнутым в любую секунду.       Но никто не спешил заставать его на месте преступления.       Что же было в ящике?       Открывалась высокая дверца — и ящик был пуст.       Но тень росла на стене, и тьма поднималась за спиной, и рука заносила нож.