Ты че, реально комплексуешь?

— Ты че, реально комплексуешь? — спрашивает Никита во время очередного перерыва, когда они с Артемием усаживаются на импровизированную скамейку из деревяшек на масловской крыше. — Ещё чего, — фыркает Артемий и закатывает глаза. То, что товарищ лейтенант что-то там себе про Артемия надумал — это исключительно его проблемы, а никак не самого Артемия. Да и вообще, это лукизм. Никита по недовольному лицу приятеля моментально считывает эти его мысли, про себя задаваясь вопросом как же, наверное, тяжело такому вот Артемию, который Никите вечно напоминает какого-то героя поэмы эпохи романтизма, мечтательного и чувствительного, постоянно быть в конфликте с внешним миром. Но отступать Никита не собирается, раз уж начал. — Ну хочешь, пошли завтра со мной на треню, я тебе расскажу что надо делать, чтобы быть в такой прекрасной форме, — говорит Никита и поднимает вверх сжатые кулаки, принимая позу бодибилдера, дразнит, красуется, благо есть чем. — Маслову иди лучше свои упражнения показывай, а мне и так хорошо, — самодовольно произносит Артемий. Но сам всё равно глазами пробегается по торсу Никиты, который вопреки замечаниям Маслова футболку снова снял. А любоваться там есть чем. Воспринимать прекрасное Артемия научили ещё в художке, так что сознание тут же начинает подкидывать ему референсы и ассоциации со всякими античными статуями. Артемий успевает опомниться, когда творец в нём уже начинает прикидывать композицию поясного портрета с руками. Парень чуть потряхивает головой, словно отгоняя это всё подальше, и прикрывает глаза, подставляя лицо солнцу. Да уж, как бы Артемий ни старался, все равно в деревенском антураже он выглядит инородно. Он весь такой аккуратный, приглаженный, мягкий. Чего стоят только его светлые кроссовки, ну кто в здравом уме по Жукам в такой обуви ходить будет? Хрен их поймёт, этих дизайнеров. — Да ладно тебе, — никак не успокоится Никита. — Хочешь потрогать? — резво продолжает он, самому себе усмехаясь. Иногда Никите даже в удовольствие Артемию докучать. Тот одним взглядом с приподнятой бровью передаёт ему всё невысказанное, что на языке и так вертится. Но Никита потому у них и главный, что готов иногда пойти на риск. Так что он просто берет руку Артемия и притягивает её к своему прессу, чуть проводя вверх-вниз по самым выступающим частям. На секунду они так и застывают, оба в замешательстве. А затем Никита убирает свою руку, а вот Артемий — нет. Ведёт пальцами по напряженным мышцам, выше, выше, чуть жмурится от солнца, но в глаза смотрит намеренно, наблюдает за реакцией. Никита вдруг дышит чаще, глубже, но связь с реальностью всё равно не теряет, поэтому голос первым подаёт. — Ты чего? — как-то глупо спрашивает он. — Так ты же сам предложил, — парирует Артемий. Крыть нечем, правда ведь сам предложил, пусть и скорее в шутку. Неизведанная ранее близость действует на Никиту странным образом, и без того разморенного на жаре парня гипнотизируют движения руки Артемия. Тактильный контакт опьяняет, и Никита уже чуть ли не сам под руку выгибается. Как вдруг… — Э, слышь, Москва, вы че там застряли? Солнце еще высоко! Причёсанный, вниз давай, работа сама себя не сделает! — раздаётся громкий голос Маслова откуда-то снизу. Артемий вздрагивает и поспешно убирает руку. — Да иду я, перерыв у нас был, — говорит Артемий уже на полпути к лестнице вниз. Когда его голова оказываются на уровне крыши дома, он цепляется глазами за взгляд Никиты, задерживаясь буквально на секунду, ощутимую только для них двоих, и тут же исчезает за краем дома. Да уж, кто-кто, а Артемий точно из-за никитиной формы не комплексует. Он ей наслаждается.