Асагири не знал, когда это началось, просто в одну из ночей проснулся от резкой боли в руке. Она стала настолько сильной, что затмевала кровавой пеленой глаза, тогда ему еле удалось добраться до лампы. С лёгким жёлтым светом довольно сложно что-либо разглядеть, но даже так взору предстали крошечные бутоны. Их было множество, сложенные лепестки, залитые кровью, не позволяли понять какого они окраса и породы. Цветки, с виду такие невинные и хрупкие, проросли сквозь руку и теперь орошали алыми брызгами запястье. Было больно, до звёздочек перед глазами, но всё-таки не столь неожиданно. Менталист знал, что рано или поздно взойдёт зерно раздора, это был лишь вопрос времени.
В ту ночь не было ничего лучше, чем срезать их карманным, наспех сделанным ножом, и перемотать чистыми бинтами запястье. На белой ткани сразу же проступили красные капли, но он просто вернулся в кровать, превозмогая боль. Главной задачей было скрывать, а остальное вторично.
С каждым днём цветы всё больше и больше захватывали хрупкий организм. Всё начиналось с крошечных бутонов на запястьях, казалось бы, ничего страшного, пройдёт. Но нет... Они осыпали тело, подобно веснушкам лицо в солнечное время. Они раскрывались, являя свету лиловую серединку. Что это за сорт Асагири так и не узнал, зачем, если в итоге они всё равно уничтожат его. Единственная позитивная мысль во всём этом была: "Хорошо что не розы, от шипов было бы больнее".
Фокусник весь зарастал цветами, медленно, но верно. Чувствовал, как под кожей ползут на манер змей стебли, и это было наверное самое худшее ощущение в его жизни. Он стал дёрганным до невозможности и постоянно почёсывал запястья. Было больно, но менталист лишь с новой силой затягивал по утрам бинты и надевал плотную закрытую одежду.
Ген продолжал улыбаться, а ему в особенности. Мягко и немного печально, хорошо, что учёный не замечал.
Надежды на ответную любовь завяли в первый же день их знакомства. Пока знаменитость не станет каким-нибудь редким минералом или настоящей звездой в бесконечном космосе, чувств не добьётся.
Сложнее всего оказалось обмануть маленькую девочку с арбузом на голове. Какое бы плохое зрение у неё не было, она компенсировала его наблюдательностью. Ей всегда хотелось снять все маски с предателя, узнать его настоящие мысли и она совсем не ожидала обнаружить за ними нечто подобное, настолько убитое, необычайно тихое.
Сколько мучений она видела в этом взгляде, следящем за гладкими движениями лезвия, безжалостно срубающего жуткие кровавые цветы. Столь безжизненные серые глаза прожигали её, истекающее кровью тело, подобно безвольной кукле, сидящее посреди темной ночной поляны и тихие слова, произносимые одними губами, но разрывающие голову на миллионы кусочков:
"Зачем?" - кошмар, за который она приняла явь. Девочка не бросила занятие, чтобы найти доказательство своим страхам, но и маг стал в разы внимательнее.
Не хотелось терять всё из-за одной крошечной ошибки.
Асагири ушёл в свой дом ещё вчера в районе обеда, а сегодня, до сих пор, когда время уже перевалило за полдень, он так и не показывался. Без него проект замедлялся, ведь его негласной обязанностью стало отвлечение Царства Науки от однотипной ручной работы, создание лёгкой атмосферы, в которой время летело незаметнее, а дела выполнялись быстрее.
Рури, задумавшись об этой небольшой проблеме, решила сходить проведать его, ведь, если что-то случилось и ему нужна помощь, их бездействие может очень пагубно повлиять. Жрица подошла к маленькой хижине и аккуратно постучала, надеясь, что ей ответят и на самом деле ничего не случилось, а это просто она себя накрутила.
Увы, в бетонных стенах царила нагнетающая тишина. Попробовав позвать фокусника ещё раз и вновь не дождавшись ответа, она тихо приоткрыла дверь, борясь с неизвестным страхом, облившим ведром холодной воды.
От увиденного душа ушла в пятки, девушка на подкосившихся ногах отшатнулась назад, неприятно падая на твёрдую землю. В шоке она прикрыла рот и была не в силах сдержать громкого отчаянного крика ужаса.
Наполовину открытая дверь впускала солнечный свет, позволяя рассмотреть скрытое в тёмном доме.
Разрастаясь по дальней стене, с пола поднимались тонкие стебельки лиловой лобелии, мягко укрывая поверхности тысячами крошечных бутончиков, тихо играющих во тьме:
В импровизированном троне неподвижно сидело тело Асагири Гена.
Застывший пустой взгляд направленный куда-то в складки тонкой ткани, привычная хитрая улыбка отдающая горькой скорбью, давно скрываемой под множеством слоёв одежды и масок, одинокая слезинка, медленно сползающая по бледной щеке и пугающе спокойный вид - обыденно лежащие в позе лотоса ноги, спрятанные в рукавах юкаты, руки.
Было сложно поверить, что это не созданная с поразительным мастерством и реалистичностью статуя, а настоящий человек, который ещё вчера заставлял ребёнка искренне улыбаться, а уже сегодня заставит искренне плакать. Появлялось мерзкое чувство, что он ожидал своей смерти никому не говоря, знал, что скоро его не станет, но жил как ни в чём не бывало даже не думая о спасении.
Когда дело касалось болтолога, Сенку всегда был рядом и сейчас не стало исключением. Застывший в дверном проёме, учёный не мог поверить своим глазам. Кажется, он перестал дышать и уже не слышал, билось ли его сердце вовсе. Что-то в нём надорвалось - тонкие струнки чувств, на которых при каждом своём появлении так умело играл незаменимый Ген. Он смотрел в пустые глаза, стыдливо спрятавшиеся за белой чёлкой.
"Прости, Сенку-чан. Мне правда очень жаль, что тебе приходится это видеть" - на секунду, на краткое мгновение надежды, ему почудился родной, успевший так полюбиться, голос. Тот, что постоянно мешал в лаборатории, приставал за работой с чертежами. Тот, на который он всегда бурчал, на словах прося, чтобы его владелец нашёл более важное занятие, на деле - чтобы оставался рядом вечность, чтобы и не думал покидать его подобным образом.
"Ген" - попытался позвать он, но не смог издать и звука, в полусознании ступая вперёд, с одним желанием - развеять эту жуткую иллюзию, убедиться, что это просто неудачная шутка и фокусник жив, что ничего не изменилось...
Побледневшее тело содрогнулось и медленно приподняло голову, заглядывая далёким тёмным космосом души в любимое карминовое море, приподняло руки, вытягивая навстречу:
"Прости" - вновь расслышал Сенку в немом взгляде.
Только он хотел помочь освободиться наконец ожившему цветочнику, как растения угрожающе зашуршали и окончательно оплели жертву, в момент распуская каждый бутон до единого, не оставляя живого места на вновь окаменевшем хрупком теле, сохранившем свою необычайную красоту до последней секунды призрачной жизни.
Вторая капля солёной воды со звоном в безмолвной тишине упала на деревянный пол, ознаменовывая конец этой печальной истории о неогласованных взаимных чувствах, неминуемо ведущей к единственно возможному исходу.
И Сенку молча стоит перед прекрасной статуей, опутанной когда-то столь любимыми, ныне ненавистными цветами и чувствует боль. Жуткую, раздерающую изнутри боль, ползущую подобно скользкой змее под кожей. Хотя это так и есть, только в нём распускается иной букет.
Всего пара шагов к прекрасному созданию даются с невообразимым трудом. Учёный аккуратно садится на колени перед возлюбленным, касается холодных щёк, отодвигая стебли большим пальцем. Любуется каменным изваянием и нежно припадает к нетронутым губам с застывшеми на них, так и непроизнесенными словами.
Один удар на два сердца и вновь тишина- медленно расползаясь по тонким рукам, опутывая недвижную шею, астрагал забирал в вечную тьму смерти новую душу, покорно принимающую свою судьбу, с единственной надеждой на данное однажды обещание увидеться в аду.
С его-то предусмотрительностью, мир переживёт эту потерю, когда же он не сможет жить дальше без своего мира.
