Позволь мне увидеть тебя ещё раз, даже если это последний

— Значит, ты не собираешься оправдываться передо мной? — Я думала, что если и есть кто-то, перед кем мне не придётся оправдываться, то это ты. — Ненавижу, что ты права. Она такая же маленькая, какой всегда себя чувствовала, её крошечные руки замерли, а розовые костяшки пальцев побелели, когда она сжала их в кулаки. Её толстовка, серая, которую она бросила в огонь, как только переросла её, и пожалела об этом только через пять минут после того, как дело было сделано, и хлопок был сожжён, теперь накинута на её фигуру, как воспоминание об объятиях, которые никогда не заканчивались. — Какая-то часть меня всегда так делала, просто я не осознавала этого всё время, но, наверное, так и должно было быть. Лицо у него мягкое, как у ребёнка, но глаза не те, полные удивления, ярости и решимости, которые она когда-то знала, усталые и полные страха, когда они шли по многочисленным улицам Троста, по прямой линии, только шарканье их кожаных ботинок и никого больше, ни души вокруг, только телеги, полные чёрствого хлеба, вкус которого они так хорошо помнят, когда началась их игра на выживание. — Я никогда не думала, что ты знаешь меня ребёнком. — Я бы сказал, что это потому, что я могу видеть прошлое и будущее, но я видел тебя, когда пути были разделены между всеми, — усмехнулся Эрен, утомлённый воспоминаниями и горечью в горле. Энни медленно придвинулась ближе к нему, в рывке роста, на который никто не обратил внимания, когда Трост стал тренировочной площадкой, когда их одежду сменили на форму, которую они не носили целую вечность. — Значит, всё это время ты знал меня? И тебе никогда не приходило в голову сказать мне об этом? — Я видел тебя всего один раз, не то чтобы я узнал тебя так хорошо, хотя должен был. У тебя всегда было такое скучающее выражение лица, не так ли? — Да, наверное, — усмехнулась Энни, хотя и грустно, держа его за руку. — Это навевает столько воспоминаний… — Надеюсь, хорошие, — улыбнулся Эрен, подталкивая её локтем. — Я знаю, ты никогда в это не верила, но ты также заслуживаешь иметь хорошие воспоминания и играть роль ребёнка, а не просто солдата. — Ребёнка? Когда это кто-нибудь из нас успел стать ребёнком? Их взгляды больше не встречались на одном уровне. Она смотрела на него, бирюзовые глаза, которые она не могла забыть, и юношеская боль, которую она вспоминала под складками его глаз. Эрен потёр затылок, ступая в два раза тяжелее, но продолжая свой путь. — Скажи, почему ты так стремилась научить меня? Энни останавливала любую мысль, глядя на него так, словно это было не очевидно, у него было более чем достаточно времени, чтобы понять это, и всё же, его глаза ничего не говорили, или, может быть, он просто хотел услышать ответ от неё. — Почему? — повторила она вопрос, размышляя про себя, пока солнечные лучи пробивались сквозь кроны самых высоких деревьев, которые она когда-то запятнала кровью. — Ты всегда казался самым честным из всех там. Конечно, ты был идиотом, и ты не знал, как обращаться с людьми, кроме как кричать, но… тебе нет дела ни до денег, ни до статуса, ни до того, что тебя обожают. У тебя была цель, честная цель, и я хотела, чтобы у тебя был хоть малейший шанс выжить. — Хе-хе, похоже, это действительно сработало, да? — Нет, у меня не получилось. Ты даже не можешь жить так, как должен, и проклятие оборотней близко для нас обоих. Он нахмурил брови, вздыхая о бескрайности моря перед ними, на что она не обратила внимания, предпочитая смотреть ему в глаза, скрытые за его более длинными волосами. — У тебя будет всё время на свете, чтобы злиться на меня. Проклятие Имир долго не просуществует. — Ч-что? — Я покончу с этим, не со мной как таковым, а с титанами. Её ноги дрожали под её весом, её когда-то связанные волосы теперь свободно падали на плечи, щекоча её шею, чтобы выйти из первоначального шока. Энни заставила себя шагнуть к нему и схватить за куртку. Тщетность, с которой она частично смирилась за эти годы, и он ожидал, что она отпустит всё это за считанные секунды? Всего несколькими словами? Её хватка только усилилась, а кончики пальцев покраснели. — Энни, ты знаешь, почему в тот день я не смог тебя убить? Вспыхивая синими вспышками у её ног, она застыла, глядя на него широко раскрытыми и полными слёз глазами. — Тогда я не знал почему, но мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что у тебя всё ещё есть кто-то, к кому ты можешь вернуться, кто-то, кого ты любишь и о ком ты будешь плакать. — Прекрати, — взмолилась она, чувствуя, как кровь закипает в её руках. — Я был в Марли и встретил его, твоего отца. Он не знает, кто я, это было случайно, но я понял, почему ты сделала всё, что должна была. — Заткнись! Ни один момент не казался более реальным, чем тот, когда её кулак коснулся его лица, и его тело ударилось о раздавленную, расплющенную землю, где они в последний раз стояли вместе после бесчисленных лун, снова как враги, но не совсем, ни один не хотел закончить то, что начал другой. Медь и железо слиплись во вкусе его слюны, его челюсть пульсировала, но его хмурость уменьшилась, он чуть приподнялся, и она подалась вперёд, чтобы заставить его увидеть её и её ушибленный кулак. — Почему ты всегда предполагаешь всё, что думают другие?! Ты действительно веришь, что я хотела тебя убить?! Я даже не хотела, чтобы ты умер! Хотя глаза Энни затуманились, у него на горле встал комок. Хотя её голос кричал из глубины её легких, он эхом отдавался только в его голове. И впервые за всю свою жалкую жизнь Эрен промолчал. — Так вот в чём дело? На этом твоя история заканчивается? Всё, что ты когда-либо делал, было напрасно? — Не зря же… Он вытер слюну с уголка рта. Перемена в нём самом, с его длинными волосами, чем она когда-либо представляла, её рост от подбородка до груди соответствовал тени, которую она отбрасывала, его лицо было в синяках, его глаза были тёмными и тяжёлыми, а черты лица заострёнными войной, его униформа сменилась более простой курткой, жилетом и брюками. Это потрясло её на мгновение, зная, кто стоит перед ней, но узнавание заняло больше секунд, что она хотела бы признать, её сердце замерло. — Тогда почему? Его щёки ввалились, лицо приняло форму титана, и Эрен улыбнулся ей. — Я никогда не должен был жить долго, я знал это всегда, и то, что я сделал, непростительно. Но ты будешь жить дальше, жить той жизнью, которую тебе суждено иметь, а не только той войной, которую ты никогда не просила участвовать. Если ты спросишь меня, почему я это сделал, то это для всех вас. Он споткнулся, и Энни инстинктивно схватила его за руку, чтобы поднять Эрена на ноги, его фигура возвышалась над ней, а лицо становилось всё тоньше и покрылось шрамами, слёзы катились от нежного ледяного взгляда Энни на его объятия. — Я счастлив, что увидел тебя в последний раз. Тебе пора домой, Энни. В тишине этого мёртвого мира её приглушённые рыдания перерастали в крики, руки обвивали его широкую спину, и шквал некогда полных надежд дней вырывал реки слёз. Никто не услышит её боли, никто не вспомнит, как его улыбка стала шире в их последнем объятии или как он беззвучно плакал, уткнувшись подбородком ей в плечо, на чистом белом хлопке которого остались пятна слёз. Тяжесть в её руках исчезла, и колени снова упёрлись в безжизненную, бледную землю. Там, где она чувствовала запах разлагающегося, гнилого мяса титанов, пар поднимался белыми и розоватыми оттенками к голубым небесам мира, за который они так упорно боролись, но его вес исчез. — Он сказал… чтобы мы жили долго… Между «там» и «тогда» её слёзы никогда не переставал литься из глаз, и если бы только, катились быстро и тяжело, без возможности упасть, без объятий, без Эрена. — А как же ты? — выдавила Энни, надеясь, что он услышит её, а также гнев и безнадёжность в её голосе. — Я никогда не просила тебя об этом… Ты, самоубийственный болван!