23 октября. Литтл-Уингинг
«Меня зовут Пирс Полкисс. Мне девятнадцать лет. Я сижу дома, в своей комнате, за своим столом. На улице холодно и туманно. Даже слишком холодно и слишком туманно. Все. Что еще написать? Доктор Моррис говорит, что я должен все время, каждый день писать, чтобы «проработать проблемы». Это якобы может мне помочь. Они все считают, что мне нужна помощь, идиоты. А мне не нужна помощь. Я вообще не знаю, что мне сейчас нужно. И что мне теперь делать. «Проработать проблемы». Они просто в бешенстве из-за того, что я не рассказываю им. Я дома почти месяц, но они так и не знают, где я был столько времени. А я не дурак, чтобы все им рассказать. Мать и доктор Моррис списывают все на «нервное потрясение», только отец относится с пониманием и не смотрит как на душевнобольного. Вчера снова приходили из полиции, но мать не разрешила им говорить со мной. Ха! Я был только рад. Если бы они узнали! Если бы хоть кто-нибудь узнал, меня бы упекли в дурдом. Ведь ни один из моих друзей не вернулся. Ходили слухи, будто кто-то видел Малкольма, но, скорее всего, это чушь. О Дадли Дурсле и Гордоне не было слышно ничего. Не вернулся никто, кроме меня. Доктор Моррис считает, что мне нужно больше времени проводить с людьми, делать то, что я делал всегда, до того… что произошло. А я предпочитаю сидеть у себя в комнате. Просто смотреть в окно. Даже не включаю компьютер и телевизор. Поймите вы, мистер Моррис, я не могу делать то, что делал раньше. Я изменился. Мир изменился! В одночасье. Доктор Дэниел М. Моррис — самый лучший (и «самый дорогой вообще-то», как сообщил отец матери на кухне, думая, что я не слышу) клинический психолог на много миль вокруг. Его нашла моя мать, позвонила ему на следующий день после того, как я переступил порог дома. В общем, представляю, как я выглядел. А как может выглядеть человек, который прошел через все то, через что прошел я? Доктор Моррис высок, неопределенного возраста, всегда в одном и том же белом халате, под которым виден всегда один и тот же свитер (бежевый такой свитер, который почему-то очень напоминает мне о том же бежевом свитере, что носила… неважно), из-под которого всегда торчит безупречно белый воротничок рубашки, застегнутый под шею. Он всегда спокоен. Мать первое время много плакала, но он вселил в нее уверенность, что все будет нормально, я снова стану «как раньше». Не стану, уверяю вас. Я никогда не стану как раньше. Я слышал, как они обсуждали мотивы моего поведения. Мать говорила, что я стал замкнут, почти ни с кем не говорю, не выхожу из своей комнаты. И заикаюсь, конечно, теперь. Что ж, все это правда. А еще — ее беспокоит появление в моем речевом обиходе странных оборотов: я, мол, стал часто поминать «какого-то Мерлина». Ну, и это тоже правда. В моем похищении никто не сомневается. Думают, что меня просто запугали, а доктор Моррис даже предположил проявления стокгольмского синдрома. Да что они знают?! А как мне жить дальше с тем, что я видел? А с тем, что я сделал?! Но я не буду развеивать их сомнений. Мне все равно. Я ничего им не скажу. Они все сами узнают рано или поздно, когда Темный Лорд выступит в открытую. А я, тем временем, постоянно ловлю себя на том, что повсюду ищу следы присутствия волшебников. Странную одежду, волшебные палочки, знакомые лица. Но не нахожу. Что еще написать? Я, помнится, когда-то кому-то говорил (или писал? или мне это приснилось?), что самое главное, что есть на свете — это свобода. Можешь идти, куда хочешь, делать, что хочешь… От себя, правда, не убежишь, вот в чем штука. Я много миль прошел пешком, стер ноги в кровь. Ловил попутки. И все время думал. Столько, кажется, я не думал никогда в своей жизни. Я все-таки добрался до дома, хотя временами казалось, что не доберусь. У меня ведь был выбор: я ведь мог уйти прямо из замка — того, который не был развалинами. Малфой предлагал перенести меня прямиком домой. Меня бы никто не задержал и не нашел. Точнее, просто не стал бы искать… Он ведь предлагал переместить меня прямо сюда! Но нет, мне захотелось увидеть все своими глазами. Да и Беллатриса тогда сказала… «Ты, маленький глупый магл, наверное, захочешь все увидеть сам?» — вот как она сказала. «Потом, если что, можно будет стереть ему память». Лучше бы она это сделала. Но они решили, что это забавно — просто оставить меня с тем, что я увидел. С тем, что я совершил. Да и не видел я ее больше, Беллатрису… Никогда не видел. Они ведь обещали мне свободу! Но какой ценой я ее получил, какой ценой… Я, наверное, буду до самого конца помнить, как она шла к нему навстречу. С гордо поднятой головой. Я в детстве обожал истории про пиратов. У них, знаете, был такой вид казни: прогулка по доске. Вот Гермиона Грейнджер — было полнейшее ощущение — прогулялась по доске, чтобы потом оказаться в бескрайней бездне. Как же ей было страшно, должно быть, но она все равно шла. Намеренно лишала себя свободы, чтобы обеспечить ее тем, кто на самом деле никогда не был ей друзьями. Я же так и думал, что сынок Малфоев окажется тряпкой! Я даже не сомневался в этом. И когда он пытался свалить еще из замка, и когда она просила его не раскрывать нас всех перед этим Ноттом, а он все равно раскрыл (ведь, может, если бы он этого не сделал, то и я бы не стал привлекать к нам, невидимым, лишнего внимания, как и договаривались тогда — «Дашь нам знать, магл, если они решат появиться в школе незамеченными!»), и когда Гермиона шла туда, к нему, а Малфой не остановил ее… Пусть бы он ее остановил, встал бы грудью на ее защиту — сдох бы, как мужчина, а не как трусливая тряпка. Не знаю, что с ним стало. Нотт взмахнул палочкой, и Малфой упал навзничь, как подкошенный… Кажется, ваши методы начинают работать, доктор Моррис. Простите, конечно, за сумбур. Знаете ли, доктор, когда все это произошло? В моей каморке возле кухни. Я… писал. Я вообще там много писал, делал это и в этот раз. Я тогда только что увидел его, впервые. Я, оказывается, записал множество секретов. Чужих, тех, что могут навредить. Знаете, как это? Навредить. Не знаете? Я вам сейчас расскажу. Я виновен в том, что случилось. Из-за меня Гермиона сбежала и вернулась тоже из-за меня. И Нотт принял метку из-за меня и убил Драко тоже. Но главное, что… они меня отпустили. Справедливо? Не совсем. В тот день, когда Лорд разговаривал с грязнокровкой в саду о каких-то крестражах и перемещениях, мадам Лестрейндж заметила, что я подслушиваю. Я поплатился за все. Никогда я не испытывал такой боли, никогда в жизни, клянусь. Она выволокла меня из каморки в малфоевский коридор с дорогущими мозаичными полами, которые я потом перепачкал кровью… Из ее палочки вырывался огненный хлыст, потом что-то принялось меня душить, потом… не помню. Помню ее смех, заливистый и безумный. И одну фразу, одну из миллиона: что-то о том, что я грязь под ногами повелителя… И еще помню, как она наклонилась ко мне, помню ее грудь, полную, подчеркиваемую кожаным корсетом, помню, как эта женщина стерла кровь с моей щеки голыми руками, пальцами прямо… Стыдно признаться, я умолял. Сорвал связки, шептал, плакал. Готов был на все, и ведь у меня был козырь в рукаве: те самые чужие секреты. Нарцисса, что шептала мужу о том, как скрыла ото всех Поттера. Я все рассказал. Пожалел потом, но теперь уже этого не исправить. …После этой пытки я стал заикаться. Доктор Моррис считает, что это пройдет. Узнав о поступке сестры, Белла впала в задумчивость, но оставила меня в покое. Я лежал и старался не шевелиться и даже не дышать, но это было очень тяжело, потому что грудь сдавливали рыдания. А она, как безумная, говорила сама с собой, рассуждала, бормотала: «Сказать — не сказать». Лорду, догадался я. Она переживала, стоит ли сказать Лорду. «Семья важна, но Лорд важнее», так тогда говорила Нарцисса. А я смотрел сквозь пелену слез и крови на прекрасное озабоченное лицо мадам Лестрейндж, и во рту у меня пересохло… В общем, все, что произошло дальше, было настолько сюрреалистичным, что я даже не знаю, как все это описать по порядку. Она, конечно, рассказала обо всем Темному Лорду. Не знаю, что стало с Люциусом, но Нарциссе точно удалось как-то избежать кары за то, что она сделала, хотя я так и не понял степени тяжести ее проступка. И даже предупредить сынка. И ведь именно из-за этого и Гермиона смогла каким-то образом сбежать отсюда. Каждый, короче, выживает как умеет. Лорд, насколько я слышал, серьезно наказал Беллу, сочтя, что та решила спасти сестру и предупредила ее обо всем… То есть, решила разыграть многоходовку — и ему ее сдала, и Нарциссу об этом предупредила. Хотя я в это не верю, уж слишком трепетно мадам Лестрейндж отзывалась о «хозяине». Мне кажется, она скорее сестру бы кинула. Так или иначе, как я услышал потом, для Темного Лорда не имело значения, кто именно был виновен, кого именно наказывать… Ведь пропала Грейнджер — невероятно важная, черт знает, почему. Немного запутанно, да? Обо всем этом я узнал уже после. Когда все это происходило, я валялся без сознания в пустом коридоре. Суть в том, что мне пришлось лично познакомиться с Темным Лордом. Идея использовать меня пришла ему в голову, когда он просматривал воспоминания Беллатрисы о том, что произошло. Через сутки она приволокла меня к нему. Было до трясучки страшно. Я на него не смотрел, вообще не смотрел вокруг. Знаю только, что там было немало народу, все они стояли, переминались с ноги на ногу, а он — жуткий! — сидел на каком-то возвышении. Меня тут же рывком поставили на колени. Мне, честно, было жутко до одури. Он заговорил… …Так странно писать это и знать, что где-то все это существует! Ведь существует? Так вот, он заговорил… Хотя, чего это я, ничего подобного, он не стал со мной разговаривать. Я-то, понятно, и слова вымолвить не мог, колени тряслись и руки… А он просто поднял палочку, и я почувствовал что-то странное и до ужаса неприятное — перед глазами (чисто кино!) поплыли мои же воспоминания в обратном порядке. Точнее, нет. Просто разрозненные, но все связанные с моим пребыванием там, в поместье. И особенно — все моменты моего общения с Гермионой Грейнджер. Это было недолго, слава богу, потому что меня бы стошнило от мерзкого головокружения. Темный Лорд опустил палочку, а я все так же чувствовал его взгляд на себе. Он — я заметил — задумался на несколько секунд. А Беллатриса подалась вперед и хрипло произнесла: «Мой лорд, позвольте мне…, я хочу найти их для вас!» Но он отказал ей. Не знаю, почему. Я хорошо запомнил, что он сказал. «Вы приволочете ее силой — но это займет слишком много времени. Она может успеть добраться до Ордена, а это значительно усложнит задачу… Девчонка придет ко мне сама». А потом снова повернулся ко мне. И на этот раз действительно заговорил. «Ты можешь быть полезен. Если четко исполнишь свою роль, тебя отпустят». От этих слов мне почему-то стало еще страшнее. Какую, к черту, роль они мне приготовили? Я, помню, смотрел куда-то себе под ноги. Тишина, нарушаемая только шорохом их мантий и его голосом, гулко отдающимся в ушах, давила со всех сторон. Все произошло в считанные минуты. Он сказал, что я должен заманить Драко и Гермиону в Хогвартс — школу чародейства и волшебства. «Как? Куда? Где я их найду?» — миллион вопросов в голове. Он говорил много и непонятно, но в какой-то момент я осознал, что если не усвою то, что до меня пытаются донести, то могу поплатиться жизнью. В общем… план был прост. «Она общалась с маглом, — говорил Темный Лорд собравшимся. — И сочувствует ему». Откуда он это знал? Вот с чего он это взял? Не она же сама ему об этом рассказала. С чего бы ей?.. Я должен был заманить их в Хогвартс. Темный Лорд сам заронит в грязнокровке эту идею — о том, что Гарри Поттер скрывается именно там, а я должен просто в нужный момент подтолкнуть ее к необходимому решению. Круговерть фактов, имен, названий, которые мне нужно было запомнить… Хогвартс, Гарри Поттер, о местонахождении которого я якобы узнал от Уизли, которого схватили недавно… Орден, хижина какого-то Хагрида, Черное озеро… Озеро должно было стать для меня ориентиром, потому что замка Хогвартс, по словам Темного Лорда, мне увидеть не дано. Признаюсь, несмотря на леденящий душу страх, я на какое-то мгновение испытал чистейшей кайф от того, что вместе с искуснейшими волшебниками разрабатываю какую-то крутую операцию, в которой мне отведена главная роль. И Белла рядом, будто это не она чуть не убила меня прошлым вечером… Ну а вишенкой на торте стала очередная пытка. Как сделать так, чтобы Драко и Гермиона мне поверили? Идея принадлежала Беллатрисе, разумеется (честно, подозреваю, что она садистка, но даже это по какой-то причине ее для меня не портило). «Сердобольная грязнокровка, — сказала она, — обязательно кинется спасать любое отродье, если его несправедливо обидят. А уж если на ее глазах…» «Обидят» было неподходящим словом. Новые пытки едва не стоили мне жизни. Не помню почти ничего, кроме боли и багровых кругов перед глазами. И еще — Гермиону… Она спасла меня. В прямом смысле. Как потом злобно упомянул Малфой, вытащила меня с того света, и я должен быть ей по гроб жизни благодарен. Я и был. Я сказал, что не помню, как оказался в том замке на берегу, и это было почти правдой. Откуда Темный Лорд узнал, что Гермиона в старом замке, я тоже так и не понял. А еще — не понял, почему он сам не мог ее оттуда выманить. Но мне даже захотелось быть полезным мадам Лестрейндж, не провалить доверенное мне дело, так что несмотря на охренеть какие серьезные раны, я вдохновенно исполнял отведенную мне роль. Потом я пожалел об этом, разумеется. Вообще, это было самое странное двойственное чувство в моей жизни. Желание угодить Беллатрисе, сохранить свою жизнь, быть отпущенным на свободу и участвовать в чем-то интересном плечом к плечу с настоящими колдунами нелепо контрастировало с ощущением истинного долга, чувством признательности, сострадания даже. Драко и Гермиона были оба, конечно, шокированы моим появлением. А я не знал, что мне делать и говорить. …Погода все портится. Опять слышу новости, которые родители смотрят в гостиной. Они каждый вечер смотрят. Люди (маглы!) продолжают пропадать. И эта погода… Туманы и холода. Гермиона произвела на меня неизгладимое впечатление. Она оказалась… слишком хороша. Она милая, нежная, веселая, ласковая… Но и не только это. Она была какой-то… легкой, эфемерной, нереальной что ли. Не умею подбирать нужные слова, но эти мне кажутся подходящими. Я понятия не имел, зачем она нужна Темному Лорду. Как-то она с ним связана — это я понял из того, что услышал. А еще я понял, что он не остановится ни перед чем, чтобы получить то, что ему нужно. И, видит бог, я совершенно пожалел о том, что сделал с ними… нет, с ней. На Малфоя было плевать. Я сделал все так, как он сказал. Как загорелись ее глаза, когда она услышала о Гарри Поттере! Она вся засветилась надеждой. Драко был настроен скептически, но она, казалось, расцвела на глазах. А Драко — я откуда-то знал это — не мог не смотреть на нее, не мог не последовать за ней. И я не знаю, зачем. Я не могу ответить себе на этот простой вопрос. Зачем я сделал то, что сделал? Я ведь мог просто бежать вместе с ними, рассказать им, что в Хогвартсе их ждет ловушка! И ведь я тогда уже где-то глубоко в подсознании понял, чья сторона правильная! Чья сторона мне импонирует больше. Она рассказывала мне об устройстве волшебного мира, о Гарри Поттере, об Ордене Феникса… Но нет. Я даже собирался отправиться домой. Мне уже тогда было не по себе, я решил: ну и пусть, я сделал то, что должен был. А потом — то ли любопытство пересилило, то ли другие чувства. …Уже почти семь часов. У нас как раз назначена встреча с доктором Моррисом. Надо бы поторопиться. Хогвартс предстал передо мной древними покрытыми мхом и травой развалинами, стоявшими на берегу огромного озера. Возле них красовалась выцветшая табличка, сообщавшая о том, что находиться там было небезопасно. Странно — и это место ребята называли своей школой? Кстати, своеобразное ощущение от того, когда тебя делают невидимым: как будто кто-то разбивает яйцо прямо об голову. Когда он появился, мне немедленно захотелось спрятаться, сквозь землю провалиться — вот всегда это чувство при виде змееподобного Темного Лорда. На его лице проступало что-то такое… наводящее ужас. Вот удивительно, да? Он один из всех, кто стоял в тот момент на берегу Черного озера (я имею в виду всех этих, конечно же, его слуг), ни разу не поднимал на меня палочку. Они там в масках, конечно, были, но это неважно — все они одинаковые, жестокие и… В общем, я хочу сказать, что его я боялся больше всех. Просто его присутствия. Я нырнул за спину Нотта. Он бы мне ничего не сделал, потому что слышал, что Темный Лорд обещал меня отпустить! Я на это понадеялся, по крайней мере. Мне вообще не улыбалось стоять на передовой с Драко и Гермионой. Почему-то Темному Лорду было важно, чтобы она сама сделала этот шаг. Это был откровенный шантаж, она же не сделала это «сама» в полном смысле слова! Но он был чуть ли не счастлив, когда Гермиона все-таки подошла к нему. Я просто гусиной кожей покрылся, когда увидел это его выражение лица… Я никогда не забуду, как она шла ему навстречу. Мерлин, как он смотрел на нее, как смотрел! А когда обратился к сынку Малфоев… Я, честно, пожалел, что не согласился сразу отправиться домой: понял, что не хочу видеть продолжение. Он трус и все такое, но я не готов был смотреть на то, что с ним станет. И я зажмурился. Помню только, как яркая вспышка на миг озарила все вокруг, а когда открыл глаза, осознал, что стою совсем один у замшелых руин. Ни души. Я не понял, куда все делись. Не понял, что случилось и сколько времени прошло. Помню только панораму этого Черного озера. И свежий ветер. Вот так. Я не знаю, чем все кончилось. Я не знаю, что это была за вспышка. Я только все думаю — что, интересно, стало с Драко Малфоем и Гермионой Грейнджер?…»***
Тихо. Было так тихо и спокойно, что в это даже не верилось; но проницательному зрителю, если бы он существовал, стало бы очевидно, что спокойствие это ненастоящее, больше похожее на гипнотический транс. Уютный треск поленьев в камине добавлял странной картине абсурдности и жуткой, противоестественной гармоничности. Уюта, совершенно чуждого этому месту. За широкими окнами давно уже стемнело; холодная осень завывала в ночи над Уилтширом октябрьскими промозглыми ветрами. А может быть, это были оборотни, что рыскали где-то в окружившем величественное поместье лесу. Теперь было возможно и это. В кресле у камина сидел человек. Нет, не человек — монстр, чудовище, но, тем не менее, самый сильный волшебник из живших и живущих на свете. Он был задумчив, а магия струилась по его венам, принося покой и осознание собственного всесилия. Он был жаден до знаний и до жизни; загадки, что попадались на его пути, подчинялись его воле и экстраординарному интеллекту, а что до жизни… Гарант его бессмертия находился рядом. Теперь и навсегда. У огня расположилась длинная ядовитая змея; сейчас она, разморенная теплом, мирно дремала, свернувшись кольцами и положив треугольную голову на колени юной девушки, что сидела рядом с креслом прямо на полу и зачарованно и несколько печально глядела в огонь. Она поглаживала холодную чешую, прослеживая кончиками пальцев симметричные узоры на голове рептилии. Лорд Волдеморт едва не усмехнулся, чувствуя, что эта картина станет для него одним из отрадных, приятнейших воспоминаний — две оставшиеся части его души в умиротворяющем симбиозе сидят у его ног. Так недолго и Патронуса научиться вызывать; даже жаль, что ему это совершенно не нужно — дементоры и так давно ему подчиняются. Он смотрел на профиль юной подружки Поттера, на ее точеные черты лица, и его удовлетворенная жажда обладания отзывалась в сердце тягучим, приятно щекочущим предвкушением; и он, вопреки обыкновению, не анализировал, чего именно ждет от этого обладания. Всего и ничего. О, великая сила обстоятельств! Он был почти счастлив от того, что она заняла место Гарри Поттера. Если и суждено осколку его души сохраниться таким образом, то невозможно было придумать ничего лучше, приятнее такой оболочки. Девчонка была близко, при желании она могла бы положить голову на его колени, а он — зарыться пальцами в ее волосы — невозможный в реальности и совершенно глупый жест, не имеющий никакого смысла. Однако, решив не отказывать себе в удовлетворении мимолетного каприза, лорд Волдеморт протянул руку и коснулся ее. Она заметно вздрогнула, но не отстранилась. Он бы не позволил ей отстраниться, и она это прекрасно знала, продолжая неотрывно смотреть в огонь. Он не выносил неповиновения. А с ней вообще выходило забавно: она ведь постоянно пыталась бунтовать. Маг захватил локон ее темных волос, убрал их от ее фарфоровой кожи, чтобы не мешали — он хотел видеть ее лицо открытым. Гермиона судорожно выдохнула, выдав свое напряжение. Он будто изучающе провел длинным указательным пальцем по ее лицу, очертив его овал. Она прерывисто вдохнула. Задержался на аккуратном подбородке; большим пальцем, едва касаясь, провел по ее нижней губе. Юная ведьма замерла, а ее сладкий страх, который она так безуспешно всеми силами старалась скрыть, заставлял его пьянеть от восторга. Он наклонил голову. — Ты чувствуешь, что теперь все правильно? Ты теперь на своем месте. Она закрыла глаза. Приглядевшись, можно было заметить на ее щеках трепещущую тень от длинных ресниц. Не ответила. Упрямая, до чего упрямая! На какое-то мгновение Темный Лорд подумал было, что она просто отдается чему-то внутреннему, растворяется в ощущениях, но девчонка повернулась к нему, чтобы взглянуть прямо — надо отдать должное, без страха. Нагайна зашипела, разбуженная резким движением. — Вы нашли способ переместить…? — произнесла она быстро. И сглотнула. Все же боится. Эта мысль почему-то была приятной. — А это важно? Гермиона поджала губы. — Хотелось бы знать о своей дальнейшей судьбе. — Она в моих руках. Это все, что тебе нужно знать, — он откинулся на спинку кресла, соединив перед собой пальцы рук. — Ты даже могла бы найти в этом для себя определенные плюсы. — Какие, интересно? Вы лишили меня свободы и всего, что было мне дорого. — Подарив взамен новые ценности. Знания. Она удрученно покачала головой и снова отвернулась к огню. — Это не так. Темный Лорд продолжал рассматривать ее в неровном свете пламени. Так это или не так, не все ли равно? Теперь у него впереди вся ее жизнь (которую, как известно, можно было и продлить, в случае чего), чтобы решить вопрос с крестражем, если она так и не перестанет сопротивляться, в чем он очень сильно сомневался — судя по весьма положительной динамике. Но какая, в сущности, разница, если он может вот так сидеть, просто упиваясь собственным величием, наслаждаясь жизнью и не раздумывая над текущими и глобальными вопросами — такое давно забытое чувство! — Вы могли бы продолжить учить меня? — тихо спросила Гермиона. Он улыбнулся ее неожиданной проницательности. — О, разумеется. Тебе предстоит узнать еще очень многое. Она кивнула, сонно моргая, сморенная теплом камина и негой от его прикосновения. Какая невероятно дурманящая власть над одним человеком, какое тонкое, невесомое, будто легчайший шелк, прекрасное чувство вседозволенности — воспоминание откуда-то из его молодости, когда он сам был семнадцати-восемнадцатилетним… — Произнеси это. «Мой лорд», — тихо и неожиданно приказал Волдеморт. Гермиона посмотрела на него дико, едва ли не с возмущением и покачала головой, снова вызвав недовольство змеи, которая, впрочем, быстро успокоилась, вновь почувствовав нежные пальцы на своей коже. — Нет. Его губы дрогнули в усмешке. — Применить к тебе Империус? — Нет, — повторила грязнокровка тише и снова поджала губы. — Нет…? — Нет, мой лорд. О, да, это оно, то, чего ему не хватало. Восторг, что ощущался почти физически, был осязаем и дарил вдохновение и желание творить, продолжать перекраивать мир под себя. Он победил и победит еще не раз. Пусть она снова исполнила его волю не совсем добровольно, но все же исполнила. Темный Лорд едва удержался от того, чтобы рассмеяться вслух. — Я мог бы сделать тебе небольшой подарок. В знак признательности за твое, — он усмехнулся, вновь немного подавшись вперед, — возвращение. — Какой же? — Есть способ вернуть тебе нормальный сон, Грейнджер. И ты о нем узнаешь. А сегодня можешь остаться здесь, с Нагайной. Она снова просто кивнула без тени улыбки. Без единого слова благодарности. Девчонка облюбовала именно эту гостиную в поместье Малфоев, любила сидеть именно в этом — его — кресле, а Нагайна обвивалась вокруг нее, засыпая на ее коленях. Темный Лорд встал и, взглянув на два своих оставшихся крестража, удовлетворенно улыбнулся и вышел из комнаты. Его ждали дела. Конец первой части