Ordo Amoris

Исповедь была для Тома чуждым понятием. «Пять шагов к идеальной исповеди», — говорилось в этой жизнерадостной брошюре. Первым был тщательный самоанализ совести, пересмотр всего, что он сделал неправильного против Бога или других людей. Том пролистал брошюру с подробным описанием всех грехов по каждой заповеди и зевнул. Бегло просмотрел ее, пробегая глазами длинные абзацы и обширный список. Закатил глаза. Проверил. Тщательно изучил. Второй шаг, подробно описанный в брошюре, состоял в том, чтобы выразить истинную скорбь о совершенных грехах. Третьим было твердое решение, что он больше не согрешит и будет избегать искушения. Том заворчал. Ему нужно было много в чем исповедаться, он признавался в этом самому себе, но так мало того, за что он действительно чувствовал себя виноватым. Ему не нужно было ни сожалеть, ни стыдиться, поэтому он не стал утруждать себя этим. Он пропустит эти шаги. Том заерзал на стуле, не сводя глаз с исповедальни. Она все еще была занята, и ему ничего не оставалось, как ждать. Он расслабленно откинулся на спинку скамьи и провел рукой по бедрам, разглаживая джинсы, откинул голову назад и тихо выдохнул. Внутри церкви царила тишина, если не считать шороха стульев и топота передвигающихся людей. Это была не особенно богатая церковь. Здесь не было ни витражей, ни золотых алтарей: скромная, по сравнению с большими церквями. Но она была привычна Тому так, как мало что было в его жизни, и за все годы, что он провел в ней, он узнал все ее потаенные уголки, полюбил ощущение грубой текстуры деревянных арок, стертую годами, на своих ладонях. И запах — затхлый, прохладный и темный, присущий только этому месту. Том посмотрел на статуи, расставленные по всей церкви, на каменных херувимов, всегда смотрящих настороженно с высоких стропил. Они смотрели на него тысячей глаз с молчаливым осуждением. Уместно. От Бога нет спасения. Женщина вышла из исповедальни, оставив ее свободной, и Том встал. Он прошел мимо молчаливых, склонившихся в молитве голов и проскользнул внутрь. Он грациозно опустился на колени, но не смог избежать скрипа скамьи под собственным весом. — Добрый день, Отец Гарри, — поздоровался он. Его встретила напряженная тишина, долгая пауза, во время которой Том не слышал ни звука по ту сторону перегородки. Он затаил дыхание, его бедра сжались, а руки распластались по дереву. — Добрый день, — наконец прозвучал ответ, после чего последовала еще одна тяжелая пауза. — Том. Том улыбнулся. — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — почтительно произнес он, осеняя себя крестным знамением, — моя последняя исповедь была на прошлой неделе. Конечно, отец Гарри уже знал об этом. — Я был неуважителен к своим профессорам, — начал Том и не смог удержаться от насмешки в собственном тоне. — Я украл у других. Он продолжал перечислять еще несколько несущественных грехов, и его улыбка стала шире, когда он услышал нетерпеливое шуршание одежды по другую сторону деревянной перегородки. — И… — сказал он низким и интимным голосом, как будто делился секретом. Но ведь так оно и было, не так ли? Тайна только для Отца Гарри и их Бога. — Я сильно отвлекся во время Воскресной службы, Отец. Отец Гарри откашлялся. — И почему же? — У меня были нечестивые мысли, — сказал Том. Даже когда на его лице играла хитрая улыбка, он сохранял свой тон невинным и легким. — Сексуального характера, Отец. Затем он услышал прерывистое дыхание, а потом медленный, вынужденный, тихий вздох. — Продолжайте, — сказал Отец Гарри. — Мои мысли? — спросил Том. — Нет, — он был немногословен и взволнован, и Том ясно представил себе, как тот краснеет. Начиная чуть выше воротника и доходя до щек. Том часто любил воображать, что и до самой груди тоже. — Твои грехи. — Я солгал, — невозмутимо продолжал Том. — Я вышел из себя, я произнес Имя Господа всуе. Он замолчал. Том наслаждался наступившей после этого тишиной, тяжелой от ожидания, и радовался спокойному ощущению власти. Отец Гарри ловил каждое его слово, скрип старого дерева с другой стороны выдавал каждое движение тела. — Я прикасался к себе, — наконец сказал Том, и он знал, что тот мягкий звук, который донесся с другой стороны, полный нечаянной тяжести, ему не показался. Он чуть не рассмеялся. — Каждую ночь, Отец. Думаю, мне нужна помощь. Отец Гарри еще раз прочистил горло, но это не помогло. Когда он заговорил, его голос все еще звучал хрипло и грубо. — Я просил тебя на прошлой неделе, чтобы ты постарался избежать искушения. Том улыбнулся этому воспоминанию. Он прижал костяшки пальцев к полуоткрытым губам, опустив глаза. — Ты это сделал? — спросил его Отец Гарри. — В большинстве своём, — признался Том. Он оскалил зубы и не смог удержаться, чтобы не поддразнить того еще раз. — Я больше не общаюсь с другими парнями, если вы об этом. Ни один из них не шел ни в какое сравнение со святым отцом. Даже близко. И если их Бог был ревнивым, то священник был отражением их Господа. Отец Гарри не обратил внимания на насмешку. — В большинстве своём? — спросил он вместо этого. — Я советовал тебе избегать всякого искушения. Это было почти мило, как сильно он старался казаться строгим образцом добродетели. Но Том знал лучше. — Как я могу? — огрызнулся Том. В конце концов, перед ним было самое большое его искушение. Неизбежное. Было слышно, как тот сглотнул. — Вы подумали о том, что я вам сказал? — Я думал о вас. Снова тишина. — Том, — сказал отец Гарри слабым, неубедительным протестующим тоном, в который никто из них больше не верил. — Я всегда думаю о тебе. Тихий вздох с другой стороны перегородки раздался снова, в равной степени разочарованный и полный подавленной тоски, игнорированной слишком долго. Шорох рясы Гарри смешался со скрипом дерева. Том пошевелился и облизнул губы, его сердце бешено колотилось. Он едва мог разглядеть отца Гарри сквозь перегородку — только едва различимые очертания и края его фигуры. Это было самое близкое, что у них когда-либо было. И этого никогда не было достаточно. — Я думаю о том, как вы прикасаетесь ко мне, — продолжал он тихо, его глаза впитывали каждую частичку Гарри, которую он мог видеть сквозь щели. Он позволил этому ощущению наполнить себя, пока внизу живота не стало горячо, и он закрыл глаза. Он тихонько вздохнул, отчасти потому, что ничего не мог с собой поделать, а отчасти просто для вида и удовлетворения от реакции Гарри. — Разве это грех, святой отец? — тихо спросил он, его глаза открылись только для того, чтобы сузиться. Это было почти требование, и он едва сдержал жестокость в своем тоне. — Это зависит от обстоятельств, — сухо ответил Гарри. — Как я прикасаюсь к тебе? — Как вы хотите прикоснуться ко мне? — Том. — Когда вы раздаете причастие, — быстро сказал Том, не обращая внимания на тихие протесты Гарри. — Когда ваши пальцы касаются моей губы, я думаю…. — Том, пожалуйста… — А что, если вы продолжите прикасаться? Что, если бы ваши пальцы проникли внутрь моего рта, и я почувствовал бы ваш вкус, и вкус Господа, и вина, и… — ТОМ. Том замолчал. — Довольно, — сказал отец Гарри хриплым голосом, тяжело дыша. Все это только еще больше воодушевило Тома. Так вот как он будет звучать? Сможет ли он еще раз выдавить из горла Гарри те же самые звуки? Его желание росло, океан невыносимой похоти бушевал внутри. Том сглотнул, опустив руку. Он надавил на выпуклость на своих джинсах. Он не стал утруждать себя попытками быть тихим, расстегнул их и потянул вниз молнию. Звук был громким в тишине исповедальни, и по прерывистому дыханию с другой стороны Том понял, что Гарри тоже это услышал. — Том, — предупредил Гарри. Голос у него был усталый. — И это все, что вы можете сказать? — спросил Том. Его собственное дыхание теперь было неглубоким, с придыханием, он трогал себя через нижнее белье. — Я не возражаю. Мне нравится, как вы произносите мое имя. Том облизнул губы и сжал напряжённый член, закрыв глаза.  — Я думаю о том, как вы это скажете, что вы скажете… — Я… Том… — Отец, — передразнил Том. Он издал низкий смешок, стягивая нижнее белье вниз, вытаскивая и обхватывая свой член. Он прикусил губу, запрокинул голову и оперся рукой о перегородку. — Перебивать невежливо. Стона, эхом отразившимся за ширмой, было достаточно, чтобы заставить его вздрогнуть. Том закрыл глаза, и легкий вздох вырвался у него, когда он задвигал рукой. Он размазал образовавшуюся смазку, как раз достаточную, чтобы скользить вниз и вверх, но ему было мало. — Теперь я трогаю себя, — бесстыдно поделился Том. Он поднял руку, чтобы облизать ладонь, смачивая ее, прежде чем снова поднести к ноющему члену. — А вы? — Ты же знаешь, что нет. — А следовало бы. — Если я бы я делал все, что, по твоему мнению, мне следовало бы… — То ты бы сделал это со мной. «Это было грубо, — подумал Том, - но зато эффективно.» Ошеломленная тишина подстегнула его. Том оскалил зубы. Он погладил головку члена, его бедра напряглись. Он раздвинул ноги шире, и скамья заскрипела под ним. — Вы думаете об этом? — спросил Том. Ты думаешь обо мне? — подумал он про себя. И Гарри, должно быть, еще не пришел в себя, потому что ответил ошеломленное: Да. Том торжествующе рассмеялся. — Нечестивые мысли — те же грехи, Отец, — это прозвучало насмешливо. Все было именно так, как Том и предполагал. — Я… Я знаю… — Может быть, это вам следует исповедаться? — Тебе? — в голосе Гарри звучало недоверие. Том был бы оскорблен, если бы не был так удивлен и возбужден. — На днях, когда вы молились надо мной, — выдохнул Том, — ваша рука лежала у меня на затылке… — Я помню, — мягкий голос. — Вам не пришло в голову запустить руку мне в волосы? Направить мой рот к вашему члену? Я думаю об этом, Отец, как бы вы чувствовали себя внутри моего рта. Звуки, которые вы бы издавали. С другой стороны послышался низкий гортанный звук, и Том вздохнул от неистового удовольствия. Он сжал основание члена, поглаживая по всей длине. — Да, — пробормотал он сладким голосом. — Именно так. Вы тоже думаете обо мне, Отец? — Боже… — Отец Гарри задыхался от мучительного желания. — Том. — Этого было достаточно вместо ответа. — Вы упомянули имя Господа всуе, — ехидно огрызнулся Том. — Вы копите свои грехи, Отец. Что следующее? — Это не так работает. — Тогда скажите мне, — настаивал Том. У него перехватило дыхание, а костяшки пальцев побелели, держась за деревянную перегородку. Он снова погладил себя, содрогаясь от ощущения собственной руки и звука голоса Гарри. — Расскажите мне, как это работает. — Заканчивай свою исповедь, — сказал Гарри напряженным голосом. Он казался сломанным, его голос прерывался и дрожал, как будто он боролся за то, чтобы просто говорить. Он всегда был так прекрасен в своих страданиях, напоминая самого Святого Себастьяна. — Я наложу на тебя епитимью. Ты произнесешь Акт раскаяния, и я… Я отпущу тебе все твои грехи. Тому никогда по-настоящему не будут отпущены грехи. Необходимым условием прощения была искренняя решимость избежать того же самого греха… Но это? Том постоянно возвращался к этому. Том наклонился вперед, положил голову на разделявшую их перегородку и закрыл глаза. Сначала он коснулся передней части шеи, его ногти впились, доставляя боль, словно булавочные уколы. Они спускались прямо к его члену, оставляя за собой красные полосы. Он издал низкий стон и поднес руку к своему затылку, крепко сжимая, представляя, как большая рука Гарри обхватила бы его, чтобы довести до края. Он начал гладить себя быстрее, его челюсть сжалась, он весь напрягся. — Боже, — прошипел Том. Его бедра напряглись, яйца сжались, и он даже не попытался скрыть протяжный стон, который вырвался из него, когда он излился в свою руку. — Чееерт. Наступившая тишина была почти оглушительной. Звук собственных штанов звучал громко в его собственных ушах, странно отдаваясь эхом в исповедальне. Он тихо вздохнул и потер рот и щеки. — Я сожалею об этих грехах, — выдохнул он. Жаль, что они вообще считались грехами. Они были раздражающими барьерами для всего, чего хотел Том. Отец Гарри долго молчал, даже не пытаясь подтолкнуть его к акту Раскаяния. Том послушно продекламировал его в тишине, он не был подавлен, но на мгновение удовлетворен тем, что Гарри потерял контроль. Еще недостаточно потерял, но, несмотря на все свои недостатки, Том был терпелив. Он подождет. — А мое покаяние? — спросил он. Он не видел лица Гарри, но отчетливо представлял его. Зелень его глаз, напряженность во взгляде. Как у него поджимались губы при виде Тома. — Не трогай себя, — тихо сказал Гарри. Том весело выдохнул и полез в карман за носовым платком. Он тщательно вытер руку и поправил джинсы. — Не буду, — сладко пообещал он, вставая. — До следующей недели, отец.