*
У Чонгука волосы на затылке собраны в милый хвостик — это первое, за что цепляется взглядом Тэхён, заходя на залитую утренним солнцем кухню. Чимин с Чонгуком готовят завтрак, пока Юнги в ожидании сидит за столом и листает что-то в телефоне. — Доброе утро, — громко здоровается Тэхён, задерживаясь возле Юнги. Чимин с Чонгуком отвечают в один голос, а хён продолжает молчать, будто не замечая присутствия Тэхёна. — Он что, не разговаривает со мной? — фыркает Тэхён, когда Чимин ставит тарелку тостов на середину стола. Чимин пожимает плечами и снова уходит к Чонгуку — вместе они приносят тарелку с жареными яйцами и купленные вчера в круглосуточном супермаркете джемы, аккуратно разложенные по вазочкам. Тэхён вместе с ними ретируется к кухонной зоне, не желая подвергаться воспитательному процессу авторства Юнги. — Вам помочь? — Можешь отнести графин с водой и заварочный чайник, — кивает Чимин. Тэхён подходит к столешнице, рядом Чонгук тянется за чайными парами, встаёт на носочки, и его нога неустойчиво подкашивается — Тэхён на автомате приобнимает его за талию, не давая удариться. — Осторожнее, — говорит он с улыбкой. И помогает достать посуду, пока Чонгук стоит рядом, неловко опустив взгляд и теребя край свободной рубашки. — Спасибо, — отвечает он тихо. Тэхён во время завтрака не сводит взгляда с Юнги, который этот взгляд стойко терпит. Они говорят друг с другом все, но напрямую Тэхён с Юнги не пересекаются, как и с Чонгуком. Бермудский треугольник, который с одного угла насупившегося хёна Тэхёна жутко бесит, а с угла притихшего Чонгука — немного беспокоит. — После завтрака обязательно идём купаться, — Чимин легонько стукает кулаком по столу. — Я, наверное, почитаю под зонтиком, — отзывается Чонгук, перебирая пальцами по кружке с тёплым чаем. — Мы же приехали на море, — мягко замечает Тэхён. — Искупайся. Чонгук поджимает губы и поднимает робкий взгляд. — Если только с тобой. — Конечно. Тэхён отвечает с улыбкой, от которой дрожат уголки губ. Как он и предполагал: держать дистанцию и равнодушие в такой обстановке будет невозможно. Однако благодаря этому Юнги, наконец, отмирает. — Тэхён, а твоя офисная задница ещё не разучилась играть в волейбол? — Моя офисная задница даже додумалась вчера в супермаркете купить мяч, — парирует Тэхён. — Я вчера видел городской пляж неподалёку, там натянута сетка. Думаю, по берегу можно минут за пятнадцать дойти, — Чимин откидывается на спинку стула, подставляя лицо яркому солнцу. У него приятного цвета русые волосы, которые наверняка за эту поездку выгорят до блонда. А ещё открытый миру ясный взгляд — если ловишь его на себе, становится в стократ теплее и комфортнее. И никакое солнце Италии не нужно. Тэхёну нравится смотреть, как Юнги под этим взглядом смягчается и влюблённо смотрит в ответ годами. Тэхён надеется, что они смогут бережно пронести эту любовь сквозь жизнь — до самого конца. Может быть, немного эгоистично, потому что эти двое вселяли надежду и дарили ему чувство чего-то родного и волшебного. Чимин выглядит расслабленным и наслаждающимся, равно как и Юнги; Тэхён переводит взгляд на Чонгука, и улыбка его с лица спадает. Чонгук сидит, понурив голову, перебирая пальцы и совершенно точно не наслаждаясь моментом. Тэхён не знает, кто в ответе за всё, что между ними происходит, но в этот самый момент решает, что постарается немного, чтобы не быть навязчивым, но сделать хоть что-то, чтобы Чонгуку эта поездка поперёк горла не встала. Он всё ещё помнил, что в компании влюблённых парочек Чонгук просто хотел немного участия и заботы. Наверное, как сейчас. Тэхён подходит к нему, легонько касаясь напряжённого плеча. — Пойдём собираться? Чонгук вздрагивает. Его лицо выглядит удивлённым, но он кивает с лёгкой улыбкой в знак согласия, а потом закрывается в ванной, чтобы переодеться — Тэхён старается на это внимания не обращать. Дополуденное солнце особенно мягкое и ласковое: ему нестрашно подставить кожу, чем Тэхён с радостью и занимается, стоя возле шатра, в котором Юнги наносит десятый слой солнцезащитного крема на лицо. Чимин с Чонгуком гуляют вдоль берега, не спеша мочить ноги. Морской ветер треплет подолы просторной хлопковой рубашки Чонгука, которая доходит ему до середины бёдер. Она белая и в лучах солнца немного слепит, но Тэхён всё равно смотрит — порывы ветра очерчивают утончённую фигуру. — Давай по-братски, — Юнги высовывается из шатра и толкает засмотревшегося Тэхёна в бедро, — намажем друг другу спинки, а? — Ну если только по-братски, — усмехается Тэхён. Они обмениваются любезностями в виде двух слоёв солнцезащитного крема на плечах и спине, и Юнги спокойно выдыхает. Он из всех самый белокожий — и сгореть совсем нет желания, потому что это страдания, а страдать он не любит. — Лето закончится быстрее, чем мы вас дождёмся, — недовольно говорит Чимин, подходя к шатру. — Жизнь с Юнги сделала тебя очень ворчливым, — Тэхён с усмешкой закатывает глаза и тут же получает тычок в живот от Чимина. — Чонгук-а, ты в рубашке купаться собрался? — Юнги хмурится. — Смелее, даже я готов поджариться. Чимин пихает Юнги в спину, скорее уводя его к морю и шепча на ухо что-что вроде «не твоё дело» и «я хочу, чёрт возьми, искупаться». Тэхён провожает их взглядом и смотрит на Чонгука, неуверенно расстёгивающего первую пуговицу. — Если ты не хочешь, тебе необязательно раздеваться или купаться, — успокаивающе говорит Тэхён. — Я хочу, — Чонгук прикусывает нижнюю губу, но пуговицы дрожащим пальцам больше не поддаются. — Давай помогу. Для Тэхёна этот жест полузабыт — расстёгивать на Чонгуке одежду; тот стоит, нервно перед собой глядя, но всё же благодарит. — Ты прекрасно выглядишь, — отмечает Тэхён, когда лёгкая ткань скользит вниз по покатым плечам. — Но кремом тебя всё же намазать стоит. — Сначала искупаемся, — Чонгук отводит взгляд к морю. И даже если первым Тэхён хотел сказать «когда ты успел так похудеть?», то он прикусывает язык. Утреннее море приятно освежает нагретую солнцем кожу. Тэхён стоит по шею в воде, с улыбкой наблюдая, как Чонгук осторожно заходит в воду. Чимин нетерпеливо зазывает друга побыстрее окунуться, но тот лишь отрицательно машет головой и позволяет волнам облизывать тело. Так он привыкает к воде постепенно, трогает плавные гребни кончиками пальцев и улыбается этим ощущениям. У Тэхёна внутри что-то расходится по швам. Что-то, что он старательно зашивал самыми крепкими нитями, но, кажется, забыл в конце завязать на узелок. Меж разошедшихся краёв неторопливо, пугливо, выбираются трепет и нежность. Ответом им — страх и неуверенность извне, что заставляют обратно спрятаться и боязливо ждать. Ждать, когда придёт уверенность, позовёт и крепкой рукой наружу вытянет, чтобы вместе пойти вперёд. — Тэхён-а, — зовёт Чимин, вырывая из мыслей. — Давай наперегонки сплаваем. Чонгук и Юнги судят заплывы коллегиально: два раза из двух приходя к согласию, что победила дружба. И так же согласно удаляются к берегу, возле которого дрейфуют на волнах и пропускают мокрый песок через пальцы, болтая о чём-то с улыбками. К счастью, Чимин любитель глубины и моря такой же, как Тэхён: они вместе заплывают подальше и ложатся на спины, вода здесь тихая и спокойная. — Ты знаешь, что Чонгук с архитектурного перевёлся? — вдруг говорит Чимин. Тэхён резко погружается ногами в воду и смотрит на расслабленного друга. — Что? — Так и знал, — грустно улыбается тот. Тэхён окунается в воду с головой, стирает в лица солёные капли и взволнованно смотрит на Чимина. — Многого я ещё не знаю? — Судя по всему, да, — Чимин тоже погружается в воду по плечи и смотрит Тэхёну в глаза с нескрываемым осуждением. — Но знаешь, Чонгук с удовольствием расскажет, если ты спросишь у него, например, что-то вроде «как дела?». Было бы неплохо. — Звучит так, как будто ты не особо за, — и если Тэхён злится сейчас, то на себя. — В точку, — Чимин орошает Тэхёна брызгами, вскидывая руку вверх, а после с хлопком опуская на воду. — Я бы на его месте давно тебя послал, но это не мои отношения. И я не особо разбираюсь, что там у тебя в голове, чтобы на своём месте с тобой не разговаривать, как это пытался сделать Юнги. Видимо, что-то всё-таки в твоей голове есть, за что следовало бы. — Вы меня за этот отпуск решили со свету сжить, — со злой обидой бросает Тэхён и разворачивается, чтобы плыть к берегу. — Он любит тебя, Тэхён, — Чимин звучит грустно и как-то безнадёжно, как будто тотальный пиздец в отношениях происходит не у Тэхёна, а у него. Эти слова должны бы Тэхёна задеть, но внутри кипит злость, потому что чета Мин — а Тэхён уверен, что Чимин в скором времени возьмёт фамилию Юнги — второй день, между прочим, отдыха пытается закидать его камнями. Спасибо хоть, что не настоящими. Учат его, как ребёнка малого, как будто он в своих отношениях разобраться не в силах. Доплывая до берега, Тэхён устало ложится на горячий песок и закрывает глаза. А ведь правда: не в силах.*
У Чонгука заколки под белый мрамор, которыми он пару прядок с левой стороны закалывает, родинка под нижней губой и яркий смех, которым он заливается на очередную шутку Чимина. Они сидят в кафе у моря, едят морепродукты и фрукты, Юнги и Тэхён пьют пиво и переговариваются о работе, которую вообще-то договорились на отдыхе не упоминать, но перемыть косточки несведущему в вопросе маркетинга начальству — дело святое. Такое же святое, как шутки Чимина про любимые чонгуковы шипы в кейпопе. Тэхён между делом поглядывает на Чонгука, чьи отросшие и несобранные на затылке волосы треплет ветер, разбивая мягкие локоны на маленькие прядки. У него скулы видны больше обычного, что эстетично, конечно, но не может не волновать и не заставлять смотреть на его тарелку, которая постепенно, к счастью, становится пустой. Так что Тэхён выдыхает и в полной мере отдаётся разговору с Юнги. — Нет, ты представь, он даже не знает, что такое грёбаное ранжирование, а отчёты какие-то требует, — фыркает Юнги и отпивает добрую половину стакана пива. — Поговорил бы с начальником, — включается в разговор Чимин — нарочито мягким и вкрадчивым тоном, — глядишь, тебя бы за этот отдел ответственным сделали. — Ещё чего, — хмурится Юнги, — отвечать за таких же идиотов, как я? — Чимин дело говорит, — Тэхён одобрительно кивает. — Ты всё изнутри знаешь, справлялся бы лучше. — Тэхён ведь так повышение и получил, — говорит Чонгук, вертя зонтик от коктейля пальцами. — Теперь их отдел один из лучших по показателям. Чимин говорит «вот-вот», Юнги обещает подумать, а Тэхён слышит тихий вздох рядом, и не глядя кладёт руку на чонгуково оголённое колено: поглаживает успокаивающе, чувствуя, как мышцы под ладонью дёргаются и напрягаются, а через пару минут всё же медленно расслабляются. — Тэхён, готов потягаться с хёном в игре в волейбол? — подначивает Юнги, когда они садятся в машину. — Готов сделать тебя всухую. Юнги на это только усмехается и заводит машину. Тэхён чувствует, как на плечо ложится голова Чонгука, и до носа тут же долетает его цветочный парфюм: сладковатый и свежий, кажется, с нотками розы и кипариса. Он когда-то дарил ему такой. — Чудесный аромат, — говорит он в взлохмаченную ветром макушку, оставляя на ней между слов поцелуй. Как внутреннее обещание самому себе разобраться со всем дерьмом внутри себя поскорее, чтобы этот аромат из жизни никогда не упустить, если тот, кто за собой оставляет его шлейф, захочет ещё быть рядом. Захочет держать за руку, как сейчас. Это ощущается волнительным, как первый раз: как будто Тэхёну снова восемнадцать, и он впервые приглашает Чонгука в кино, где посреди комедии, которая оказывается, к слову, очень смешной, неловко переплетает их пальцы. У Тэхёна они холодные от волнения, потому что Чонгук ему очень нравится и сделать что-то не так или не вовремя страшно до тошноты. Самой настоящей, нервной тошноты. Которая отступает тем же вечером раз и навсегда, потому что шестнадцатилетний Чонгук уверенно говорит: «Ты тоже мне нравишься», и не менее уверенно целует. Тэхён рядом с ним ещё долго будет трепетать, дрожа пальцами каждое прикосновение к юной коже, пока Чонгук будет принимать это с улыбками и томными вздохами, когда касания станут более интимными. А когда касаний не станет, они поменяются местами. И это — ещё одна причина ненавидеть себя. За уверенность в своей ненужности в жизни Чонгука; за его перед Тэхёном трепет — только не от счастья и влюблённого волнения, а нервозности и вечной боязни сделать что-то, что Тэхёна заставит в себе закрыться ещё сильнее и сделать очередной шаг назад в их отношениях. А Чонгук и так слишком отчаянно пытался догнать: сначала даже бегом, а потом, когда ниточка их отношений осталась лишь в его руках, натянутая до предела, потому что плести её было больше не из чего, он замер, наблюдая и молясь, чтобы Тэхён из поля зрения не пропал, потому что ещё шаг Чонгук сделать не мог — ниточка порвётся; и бросить её он не мог тоже. Пару раз, правда, хотел. Только лишь чтобы успеть Тэхёна за руку схватить и обратно кинуться. Но страшно. До внутренней дрожи страшно. И стоять на месте силы заканчивались. Руки всё больше дрожали от изнеможения, ноги едва держали, но Чонгук по жизни упёртый. Может, не самый решительный, но упёртый — и это единственное счастливое сочетание, которое их спасало, которое сейчас давало шанс Тэхёну всё исправить. Подойти, взять чужие руки в свои и не узелок завязать, а продолжить их ниточку плести. Вместе. — Это было жарко, — выдыхает Юнги, падая на песок рядом с Тэхёном. Они стукаются горлышками бутылок пива и жадно пьют. Играть под дневным солнцем несколько часов — испытание, достойное только настоящих любителей пляжного волейбола, коих, кстати, на общественном пляже оказывается достаточно, чтобы собрать две команды. Команда Юнги, кстати, побеждает. — Так на что мы там играли? — спрашивает Тэхён, прикладываю запотевшую бутылку к виску. — На желание, — Юнги ложится на песок и закрывает глаза. — Жги, — Тэхён готов стойко принять свою участь. — Я желаю, чтобы ты до конца отдыха поговорил с Чонгуком. Об отношениях, чувствах, жизни и всей остальной ебале. — И ты тратишь своё желание на это, серьёзно? — Тэхён кривит губы в недовольстве. — Сдаётся мне, без мотивации ты не скоро на это решишься, — Юнги поворачивает голову и смотрит на лучи солнца, всё ближе склоняющиеся к морю. — И часики тикают: время вот-вот кончится. — Время — социальный конструкт. Для удобства жизни, загнанной в рамки, — Тэхён перебирает горячий песок пальцами. — Да мне похер, — Юнги лениво садится, — хоть по солнцу время определяй, хоть живи с двадцатью пятью часами в сутках, а Чонгуку мозг не еби. — Я упустил момент, когда у меня не осталось ни одного друга и все стали бегать вокруг моего парня, как будто он самый драгоценный человек на земле, а я грёбаный демон, что отравляет ему жизнь, — зло цедит Тэхён. Он бросает бутылку в урну с глухим стуком и уходит прочь, решая добраться до виллы пешком. — И не только ему, — Юнги делает глоток пива и вздыхает, — ещё и себе. Ступая ногами по горячему песку, Тэхён чувствует столько злости и раздражения, что тело вот-вот затрясётся нервной судорогой. Юнги ему едва ли был хёном: всего на два месяца старше, Чимин, конечно, поприличнее — без недели на год, но это не давало им никакого права капать ему на мозги. Тем более лишние заверения в том, что Тэхён — форменный идиот, который проёбывает свои отношения и недолюбливает своего парня, никак не помогали ему эти отношения наладить. Напротив. Он начинал чувствовать раздражение и к Чонгуку — если всё так плохо, то чего же он сам не подойдёт и не поговорит? Не скажет, как ему плохо живётся? Раз все остальные в курсе. Тэхён хлопает входной дверью, натыкаясь на две пары недоумённо глядящих на него глаз. Одни из них — Чонгука, что сидит на диване, поджав ноги и замерев рукой. Он, кажется, наносил бальзам для губ подушечкой пальца; у Тэхёна раздражение как рукой снимает — не полностью, но ощутимо. Потому что Чонгук выглядит мягко и уютно — злиться совсем не хочется. Он выдыхает и садится на кресло, опуская голову и ероша волосы, стараясь отогнать последние неприятные мысли. — Тэхён, — серьёзно говорит Чимин, — мне нужна твоя помощь. Парень подходит сзади и увесисто кладёт ладони на чужие плечи. Дело, мол, серьёзное. — Та-а-ак, — подозрительно тянет Тэхён, замечая проскользнувшую хитрую улыбку Чонгука. — Мы сегодня идём на пляжную вечеринку. Все вместе, — Чимин говорит вкрадчиво, массируя плечи… ему впору продавать кредитные карты. Хотя кредиторам, вроде, плечи не массируют. — Я так понимаю, это вы вдвоём решили, пока нас не было, — Тэхён натягивает серьёзно-рабочее выражение лица и сцепляет пальцы в замок. — И я, вроде как, безоговорочно за, потому что иначе некому будет сказать Юнги «ну я же иду, значит и ты, хён, идёшь». — Прекрасная аналитика! — Чимин хлопает в ладоши и садится обратно на диван к Чонгуку, подмигивая тому. — Вы же оба понимаете, что эта работа может оказаться гораздо труднее? — наступает очередь Тэхёна лукавить. — Уговорить Юнги пойти прибухнуть — не работа, — Чимин включается в волнующее обсуждение по-настоящему. Кажется, это дебаты. — Особенно, если после этого его ждёт горячий секс, — Чонгук с многозначительной улыбкой смотрит на Чимина, который нет, конечно же не краснеет, а просто согласно кивает. — Двое на одного это нечестно, — всплёскивает руками Тэхён. — Вот договоришься с Юнги — и будет двое на двое, — подмигивает Чимин. — Звучит так себе, — смеётся Тэхён. — Ханжа, — заключает Чимин. А Чонгук заливисто смеётся — так быть, эту схватку Тэхён проигрывает.*
Чонгук красивый: не как цветок или закат. С героем фильма или книги его тоже не сравнить. И галактики не сталкиваются, когда он смотрит на Тэхёна. Это просто ощущение внутри — трепетное и нежное, потому что красота Чонгука — очень ласковая и тёплая. Он ею словно изнутри светится, но не слепит; в этом свечении хочется греться и долго-долго в чонгуковы глаза смотреть. Раньше Тэхён в них видел всё: каждую мысль, каждую эмоцию, новый прожитый опыт и старую боль. Сейчас — только безмерную доброту за руку с грустью. Ему эти глаза стали недоступны. Тэхён опускает взгляд и делает глоток сладкого коктейля. Пространство наполнено музыкой: громкой, весёлой и очень танцевальной. Даже Юнги, сидящий рядом на барном стуле, покачивает ногой в такт. Чимин с Чонгуком после пары шотов уходят танцевать, обещая за ними вернуться, когда коктейли, которые они пьют, сделают своё дело. На пляже тепло и людно — все здесь веселятся и приятно проводят время. Только, кажется, Тэхён грязнет в своих размышлениях. Все его выводы, что месяцами в голове вились и укладывались, сейчас казались не абсурдными, но нуждающимися в тотальном пересмотре. И это тяжело — особенно, когда понимаешь, что ситуация, которую ты чуть ли не в единственном лице собственными руками возвёл, нуждается в обсуждении. Они с Чонгуком обсуждали редко. Отношения всегда текли сами собой, и течение это обоих устраивало — им не нужно было говорить о чём-то, чтобы понять, как надо. А сейчас, оказывается, тот самый момент. Потому что течение перекрыла плотина, которую кто-то построил, и поток уже давно не такой сильный, чтобы её прорвать. Придётся разбирать. Тэхён снова смотрит на Чонгука в толпе людей: он двигается плавно и гибко, идеально попадая в такт незнакомой музыки. Его тело под шифоновой рубашкой притягивает взгляд — не только Тэхёна, очевидно. И Тэхёну должно быть приятно, что Чонгук сегодня уйдёт с ним, а все вслед будут лишь облизываться. Но ему неприятно. Потому что вряд ли он может дать Чонгуку хотя бы с половину того, что мог кто-то из толпы. Между ними пускай и молчаливое, но напряжение, которое не даёт расслабиться, не даёт потерять контроль или просто получить удовольствие от, хотя бы, простых объятий. Чимин отходит от Чонгука, говоря ему что-то на ухо. И двигается в их сторону, ловко лавируя между людьми и продолжая двигать плечами и бёдрами под музыку. — Пора потанцевать, — говорит Чимин, опираясь на плечи Тэхёна и Юнги ладонями. Юнги залпом опустошает коктейль; Тэхён смотрит, как к Чонгуку подходит какой-то парень, наклоняется близко, касается талии. У Тэхёна внутри разгорается ледяной пожар — моментально. Он не ожидает от себя такой реакции, от того сложнее заставить разум осмыслить чувства прежде, чем сделать шаг вперёд. Чонгук убирает чужую руку от себя и жестами показывает, что не понимает. Парень продолжает что-то говорить; Тэхён пробирается через людей, не сводя с них взгляда. Чонгук показывает на кольцо на безымянном пальце. А потом, когда Тэхён появляется за спиной незнакомца, указывает на него. Тэхён не знает, но чувствует, что его лицо сейчас так напряжено, что наверняка выглядит угрожающим. Парень оборачивается и отчего-то удивляется, а после вскидывает руки в миролюбивом жесте, тут же утекая в толпу. Чонгук под тяжёлым тэхёновым взглядом не застывает, напротив, делает несколько шагов вперёд и обвивает его шею руками, прижимаясь щекой к щеке и говоря: — Всё в порядке. В порядке. Тэхён кладёт ладони на его талию, бережно поглаживая кожу под блузкой большими пальцами, притягивая к себе ближе и обнимая. В порядке. Этот контакт ему внезапно необходим, как воздух. Чонгук льнёт ближе, позволяя себя полностью обхватить и прижать. Они просто стоят так, среди толпы людей, которая динамично движется, танцуя под резкие и глубокие биты. Точно как сердцебиение Тэхёна. Он вдыхает родной запах, что смешивается с духотой, солью моря, алкоголем и сигаретами, и всё действительно в порядке. И Тэхёну не нужно просить уйти, чтобы лёгким движением руки увести Чонгука на пляж — где музыку слышно белым шумом, смешивающимся со звуком спокойных волн, и свет от прожекторов граничит со светом луны и звёзд. Так было всегда — им не нужно было говорить, чтобы понять; но жизнь — многогранна, как и они сами. И зайдя за грань своих привычных отношений однажды, не сумев выйти, они не сумели под неё подстроиться — здесь нужны были объяснения, разговоры: скучные, взрослые, разрушающие романтику, но позволяющие быть вместе дальше. По-настоящему вместе. Тэхён садится на песок и смотрит на тёмные волны, гребнями отражающими ночное небо. Чонгук касается предплечьем почти невесомо, но ощутимо, заметно. Тэхёна это греет. — Ты ушёл с архитектурного? — это самое, наверное, простое, что Тэхён может спросить. Говорить ему действительно трудно. — Да, — Чонгук берёт горсть песка в руку и просыпает её через пальцы. — Почему? — Слишком много расчётов, точности, — Чонгук поднимает взгляд к небу, его голос едва слышно, — мне нужно что-то более творческое, — переводит взгляд на Тэхёна, — я перевёлся на мультипликацию, — и словно бы ждёт одобрения или недовольства. — Если ты чувствуешь себя счастливее от этого, я думаю, это правильный выбор, — Тэхён смотрит в ответ: мягко, успокаивающе. — Да, так я… — Чонгук запинается. Он не хочет лгать, что счастлив, — чувствую себя лучше. — Быстро сдружился с новыми одногруппниками? — Два месяца уже прошло, — улыбается Чонгук, а Тэхён чувствует резкий укол между рёбер: два месяца. А он узнаёт только сейчас, и то благодаря Чимину. — Ребята очень приветливые и активные, хочешь не хочешь — станешь их частью. — За такой промежуток времени ты наверняка уже с кем-то сдружился, — Тэхён улыбается: его Чонгук всегда быстро сходился с людьми. — Да не то чтобы, — Чонгук смущённо опускает взгляд, — я, конечно, со многими хорошо общаюсь, мы проводим время вместе после пар, но друзей… нет, не думаю, что у меня есть друзья. Тэхён не понимает. Хмурится. Он был уверен, что у Чонгука куча друзей. Он же такой социально активный, радостный и живой. У него не может не быть друзей. — Наверное, друзья остались на архитектурном? — последняя попытка. Чонгук пожимает плечами, на его лице отражается неопределённость, немного — смятение. — За последние полгода я как-то растерял все связи. Осталась Лиин, ты должен помнить её. Я могу поговорить с ней о чём-то личном иногда, но в целом… я вроде со всеми и ни с кем? — он смотрит на Тэхёна, надеясь, что он поймёт. Тэхён пропускает слова через себя — полгода. Он не хочет верить, что причиной этому стали их увядающие отношения. Чонгук выглядел счастливо, живо, нормально. — Не могу поверить, — выдыхает Тэхён, проходясь взглядом по каждой родной черте лица, пытаясь найти что-то, зацепиться; даже сейчас Чонгук выглядит так, словно всё в порядке — лишь немного тоски залегло в нижних веках. — Во что? — Чонгук в вопросе приподнимает брови. — У тебя всегда была куча друзей, — Тэхён замечает добрую усмешку в чужих глазах. — Душа компании, к которой все тянутся. — Трудно тянуться к человеку, у которого из тем для разговоров — какое аниме он сейчас смотрит и как это помогает бороться с тревогой, — Чонгук отводит глаза и снова начинает перебирать песок руками. — С тревогой? — Тэхён чувствует, как всё тело скручивает напряжением — Чонгук напрягается тоже, его плечи ползут вверх, очевидно, что следующее ему говорить сложно и боязно. — У меня тревожно-депрессивное расстройство, Тэхён. Я хожу к психотерапевту каждую неделю после пар. Тэхён замирает. Ему кажется, что сердце перестаёт качать кровь, потому что ощущение холода по всему телу такое сильное и реальное, словно кровоток остановился — и он уже давно мёртв. Он дышит едва, словно боится обозначить своё присутствие. Он столько упустил в попытках убежать от проблем, скинуть их на течение времени, которое само расставит всё на свои места, когда этим должен был заниматься он. И никто другой. Ничто другое. — А… таблетки? — звучит хрипло и неуверенно. — Я не очень хочу, — Чонгук напрягается больше. — Мы пробуем без них. Тэхён не знает, он понятия не имеет, что люди делают в такой ситуации. Наверное, не доводят до неё. Но вот она — здесь и сейчас, с ним. Нагло смотрит в лицо с немым «доволен?». Он чувствует себя виноватым, хотя не знает, должен ли. А ещё — потерянным. Чонгук открылся ему, а Тэхён не знает, что с этим делать. Что ему позволено, что он может. Стоит спросить? — Я могу, — Тэхён осторожно касается напряжённого плеча, — тебя обнять? — Не стоит, — Чонгук ведёт плечом, ненавязчиво скидывая его руку. — Я… хочу побыть один. У Тэхёна под сердцем — ноющая боль, она появляется так быстро, а сжимает так сильно, что хочется разломить себе грудную клетку и достать её, чтобы не мешала. Но он не думает, что имеет право себя жалеть. Что имеет право не дать Чонгуку то, что он просит. Он смотрит на руки, которые Чонгук погружает в песок, и торопливо отводит взгляд. Он должен встать уйти. Так что да, он встаёт и уходит. А потом пьёт: некрепкие коктейли, но много, очень много. Юнги периодически к нему подходит, выпивает тоже, они говорят о чём-то отвлечённом, Тэхён не задумывается. Чимин тоже где-то рядом, постоянно мельтешит своей объёмной шевелюрой, что всё больше походит на чистый блонд. Только присутствия Чонгука рядом не ощущается. И это… страшно. Действительно страшно. Как будто Тэхён впервые задумывается, что может по-настоящему его потерять. Как будто всё время до этого он не думал об этом как о чём-то реальном, о чём-то, что может случиться на самом деле. Может. Тэхён сжимает стакан с коктейлем до побелевших костяшек, не переживая о том, что стекло может лопнуть — так даже лучше, пускай вспорет ему ладонь: будет больно очень, но физически, и это отвлечёт от страданий душевных. Как бы он себя ни винил, а пожалеть тоже хотелось — очень. Ведь он не читал книг о том, как надо строить отношения, в школе и университете этому не учили тоже. И это нормально, что он проебался. Абсолютно нормально. И то, что он сейчас не знает, как всё исправить, а главное — должен ли, нужно ли это Чонгуку, — тоже нормально. На соседний барный стул садится девушка. У неё красивое обручальное кольцо — с россыпью переливающихся камней. Недавнее воспоминание подобно этому блеску озаряет сознание: Чонгук, показывающий на безымянный палец с кольцом, а потом — на Тэхёна. Он соврал, что замужем. Тэхён усмехается — не радостно, а горько. Он не знает, почему Чонгук это сделал. Потому что просто не был в настроении знакомиться, парень не в его вкусе… или он действительно всё ещё верен. И тогда самая главная мысль в голове Тэхёна, из-за которой они так давно не были близки, — очередная лажа. Он с гортанным стоном сжимает волосы на голове в кулаки, тянет пряди вверх, пытаясь собраться с мыслями, но от алкоголя они только сильнее расплываются. В попытках отогнать их от себя совсем, Тэхён пьёт серию шотов с Юнги, а потом — пустота. Он проваливается в неё. И на утро ничего нет. Тэхён просыпается в пустой постели, в пустой комнате, с давящей на перепонки тишиной. Он зевает, пытаясь прогнать заложенность в ушах, но помогает слабо. Он чувствует тошноту и резь в животе, и не может вспомнить ничего, что было после тех шотов. Провал, тотальный провал в памяти. Не хочется вспоминать, не хочется думать. Тэхён быстро принимает холодный душ, чистит зубы, одевается в лёгкие шорты и льняную рубашку с коротким рукавом, берёт солнцезащитные очки, книгу, арахисовое молоко и идёт на пляж. Ещё рано: всего десять. Для утра после вечеринки это время сна и нескорого пробуждения с последующим ленивым завтраком. Для него же это сейчас время отвлечься, проветрить голову в одиночестве. Чтение ему действительно помогает сосредоточить внимание на чём-то отвлечённом и дать сознанию отдохнуть. Когда поллитровая бутылка арахисового молока пустеет, он чувствует себя так, словно промыл сознание в чистой воде. Чимин ложится рядом со страдальческим звуком. Его лицо очень опухшее, глаза он скрывает за круглыми солнцезащитными очками. Они лежат в тишине, прерываемой плеском волн и звуком перевёрнутых страниц. — Мы с Юнги были не правы, — севшим голосом говорит Чимин. — О чём ты? — Тэхён отрывается от книги. — Мы не должны были набрасываться на тебя с нравоучениями и советами. Не знаю, извинится ли перед тобой Юнги, но вот я, — он поворачивает голову, лёжа в позе морской звезды, — прошу прощения. И могу сказать, что Юнги тоже жаль. — Он редко извиняется, — Тэхён хмыкает и отводит взгляд. — Мне ли не знать, — Чимин надувает губы. — Только если чувствует, что проебался на тысячу процентов, а не как обычно, на сто. — Тут где-то на четыреста. — Значит, не извинится, — хихикает Чимин и ойкает, когда голову пронзает резкая боль. — Ты, кстати, не знаешь, где Чонгук? — Тэхён вспоминает, что не видел его до сих пор. — В отеле в городе, — Чимин садится и массирует виски. — Он говорил, что написал тебе. — Я не проверял телефон… Тэхён открывает переписку: в самом деле, там висит непрочитанное: «всё ещё хочу побыть один, так что сниму номер в отеле на ночь. Приеду ближе к вечеру, наверное». Это не должно ранить, но именно это и происходит. Вчерашний страх возвращается с утроенной силой. Чонгук может уйти. По-настоящему. Тэхён ложится на подушку и закрывает глаза. Его тошнит и морально, и физически. Как будто одновременно укачало и в лодке на волнах, и на эмоциональных качелях. Это эгоистично, но ему жить так невыносимо — надо поговорить с Чонгуком как можно быстрее, расставить все знаки препинания и идти дальше. Или лежать ничком. Это уже не столь важно. Он проматывает в голове сценарии их разговора, и ни один не заканчивается хорошо. Кроме одного, который до ужаса слащавый и нереальный. В поисках второго он проводит весь день, лёжа то в кровати в комнате, то на диване в гостиной под монотонный звук телевизора и периодические вздохи недовольного похмельем Юнги, то на пляже в шатре под отголоски музыки из наушников Чимина. Ближе к вечеру все немного оживают, приезжает Чонгук — он выглядит хорошо. Лучше всех их точно. Они с Тэхёном не говорят и не подходят к друг другу. Чимин предлагает заказать еду и посидеть за столиком на улице. Юнги вносит предложение освежиться парой бутылок соджу — и оба предложения единогласно принимаются. Тэхён не может скрыть радостной улыбки, когда Чонгук садится с ним рядом на диванчик и приваливается к его плечу спиной, хотя места вокруг достаточно. Они обсуждают вчерашний вечер, музыку на вечеринке и алкоголь. Между делом Тэхён узнаёт, что мирно отключился на барной стойке, разлив пару стопок, а Юнги ужасно ворчал, пока сильный охранник тащил Тэхёна до машины — потому что в виллу тащить его пришлось ему. И немного Чимину. — Зато ты полночи будил меня своим «господи, когда это закончится» из ванной, — недовольно закатывает глаза Чимин. — Знаешь, — Юнги вдруг куксит очень задумчивое выражение лица. — Ты действительно стал очень ворчливым после того, как мы съехались. — Да пошёл ты, — Чимин бьёт его кулаком в предплечье, Юнги ойкает и смеётся. Через какое-то время Чимин начинает сонно вредничать, а Юнги недаспанно ворчать, так что они уходят к себе, оставляя Чонгука с Тэхёном наедине. Тэхён чувствует неловкость и… — Ты можешь, — говорит Чонгук, — можешь обнять меня. Тэхён не думал, что с самого утра на его груди лежал такой тяжёлый камень, но сейчас, когда он падает, он ощущает это явно. Чонгук сгибает ноги в коленях и ставит их на диванчик, а Тэхён обнимает его со спины, прижимаясь щекой к затылку. — Я все эти полгода думал и никак не мог понять, — Чонгук кладёт ладони поверх тэхёновых и с силой сжимает, словно находя в этом силу. — Психотерапевт, конечно, советовал у тебя спросить. Но я упрямо хотел сам разобраться. А сейчас, вот, всё-таки спрошу: почему ты меня разлюбил? У Тэхёна гортань сжимает тисками, он не чувствует, дышит ли, потому что ощущение, что кто-то ударил по грудной клетке битой — и лёгкие слиплись в спазме. Разлюбил? Кто тебе такое сказал, глупый? Хочется кричать, но нечего — в голове стерильная пустота, и даже два этих вопроса не идут. Тэхён молчит, кажется, недолго, но достаточно, чтобы Чонгук продолжил. — Я знал, конечно, что причина во мне. Но не понимал, что не так. Что я сделал не так, что ты больше не чувствуешь ко мне того, что раньше? Почему ты больше не любишь? Где я оступился? — голос Чонгука удивительно спокойный, ровный. — Я думал, что смогу сам найти ответ на этот вопрос. Но после того, как ты начал проявлять ко мне хоть какой-то интерес в этой поездке — я запутался окончательно. Я ведь ничего, — он поворачивается к Тэхёну, что крепче сжимает его в своих руках. Заглядывает в стеклянные глаза, — не менял в себе. Тэхён видит во взгляде Чонгука отчаяние и непонимание — такие сильные, что по лёгким бьёт снова, и они разлипаются, давая вдохнуть и расслабляя гортань. — Я думаю, мы сделали много неверных выводов, не говоря друг с другом, — интонация у Тэхёна осторожная, боязливая. — Я не переставал любить тебя, Чонгук. Никогда. — Тогда почему, — он вцепляется в чужие плечи робким нажимом пальцев, — ты вёл себя так, словно меня не существует для тебя больше? — Я думал, — Тэхён сглатывает, понимая, как абсурдны будут его следующие слова, — что твоя жизнь без меня — лучше. Что я отягощаю её. Но отпустить полностью не мог. — Что за вздор?! — Чонгука переключает в момент: он начинает кричать и дёргаться. Тэхён таким его видел, наверное, всего пару раз: когда несправедливо занизили балл на академическом и когда Тэхён забыл про их вторую годовщину. — Я видел, что твоя жизнь… полная, — Тэхён пытается объясниться. — Без меня. А со мной она будто серела и шла на дно. Даже твоя улыбка пропадала, когда ты приходил домой. — Потому что ты каждый раз выглядел так, словно не рад меня видеть, — Чонгук вертится в кольце из рук Тэхёна, сам не зная, желает ли выскользнуть. — И какое же твоё самое неверное суждение, а? — Наверное, — Тэхён сжимает губы в тонкую полоску. Он не должен это говорить, чтобы не испортить всё окончательно. Но сегодня же вечер откровений, да? — что ты спишь с другими. Чонгук замирает с ладонями Тэхёна в своих. Медленно впивается ногтями в высушенную солью кожу. — Поэтому мы не занимались сексом? Потому что ты думал, что я подставляю жопу всем подряд? — звучит тихо, с холодным надрывом. — Я не был... против. То есть, — Тэхён делает усилие, чтобы удержать Чонгука в своих руках, — я понимал, что тебе это нужно. И что я не тот, с кем ты хочешь продолжать спать. И что мы в этих отношениях только из-за моей трусости остаться без тебя. Чонгук рычит и кусается, наконец вырываясь из цепких рук. — Ты грёбаный идиот, — со слезами на глазах выдыхает он, чувствуя, как утекают по спущенным вниз рукам силы. — Ты был моим первым. И я никогда никому не позволял и пальцем себя тронуть, потому что мне, блять, противно от мысли о чужих руках, — Чонгука захлёстывает истерика, — потому что моё тело знало только твои, и они — родные. Только ты знаешь, как правильно меня трогать, — его голос затухает. Так стремительно начавшие течь слёзы — замирают на полпути, он встаёт напротив Тэхёна и грустно улыбается. — Потрогай меня. У Тэхёна покалывает подушечки пальцев, когда он неуверенно скользит ими по горячей коже запястий, обхватывая их после, тянет на себя, и Чонгук легко, привычно, садится ему на колени лицом к лицу. Полгода проносятся обратно молниеносно — как будто не было месяцев недопонимания и пряток по углам собственной неуверенности, всё, как прежде, только Чонгук заметно легче. Тэхён с лёгким нажимом гладит талию, заглядывая в глаза, пытаясь понять, нормально ли то, что происходит. — Я знаю, что выгляжу жалко сейчас. У Чонгука холодные пальцы, касающиеся под футболкой тэхёновой кожи чуть выше тазобедренных косточек, голос — разочарованный, и лицо поникшее. У Тэхёна от вида этого почти что сломленного ангела на его коленях трепетно замирает сердце — это самое прекрасное в его жизни зрелище, вместе с тем самое болезненное. Как слишком реалистичное искусство о чём-то трагичном. — Ты выглядишь как искусство, — вторит своим мыслям Тэхён, — искусство о трагичном. Чонгук дёргает головой, пара прядок выбивается из-за уха и прикрывает половину лица. Он закусывает нижнюю губу и жмётся грудью к Тэхёну, вплетая пальцы в его спутанные ветром волосы. — Галерея пустует. Художник давно не касался кистью холста. И Тэхён касается: пальцами по коже подобно кисти — с прохладными мазками краски. Чонгук жмётся сильнее, пока руки ласкают спину между лопаток, и шумно выдыхает, когда нажим — там, где любит больше всего, внизу поясницы, где любимые Тэхёном ямочки. За прошедшие месяцы он много раз представлял, как это может случиться, и иногда мысли врывались в голову сами собой, пока Тэхён в редкие вечера обнимал его со спины перед сном; тогда Чонгук стыдливо запирался в ванной, вспоминал прикосновения, что казались уже совсем нереальными и невозможными, трогал себя, кусал за ребро ладони, чтобы быть тихим. Но никогда не допускал мысли просто попросить, просто сказать, что хочет, потому что это жалко — когда тебя не хотят. — Ты бы знал, как часто я думал о том, чтобы снова тебя коснуться, — выдыхает Тэхён ему на ухо, надавливая ладонями на разведённые бёдра и толкаясь вверх, чтобы давление пахом о пах — как можно сильнее, чтобы вдох у Чонгука сорвался и смешался с тихим стоном в горле, в себя. Чонгук упирается лбом в тэхёнов и облизывает губы, двигая бёдрами медленно, заискивая. — Так чего же не касался, — выдыхает, приподнимаясь и плотно усаживаясь на чужую эрекцию. — Не думал, что могу себе позволить, — голос Тэхёна скатывается в грудь, звучит глубоко и с хрипотцой, от которой у Чонгука всегда, всегда сносит крышу, сейчас — особенно. — Ты можешь позволить себе что угодно, — звучит не как утверждение — как просьба. Тэхён чувствует, как с бёдер исчезает тяжесть, и только сейчас понимает, что закрыл глаза — как будто боялся, что открой он их, всё рассеется словно наваждение. Чонгук тянет его за ворот футболки, побуждая встать. Но не ожидает внезапного напора, вынужденно делает шаг назад, когда Тэхён прижимает его бёдрами к столу и целует. По-настоящему, горячо и сокровенно. Лаская чуть обветренными от морского бриза губами, отчего в сознании Чонгука падает с полки свёрток интимных воспоминаний, разматываясь яркими образами-вспышками перед сомкнутыми веками. От них слегка тяжелеет на сердце, но в паху — гораздо сильнее. У Чонгука две крайности — нежный, почти девственный секс или грубый, до синяков и кровоподтёков. И Тэхён всегда идеально угадывал, какой он сегодня. От того волнительно сейчас до ужаса, потому что он не хотел говорить, как ему хочется. И не знал, получится ли вообще хотя бы немного похоже на то, что у них было раньше. А было до высоких чонгуковых вскриков приятно, до в изнеможении сжимающих его талию тэхёновых пальцев сильно; до лёгкого головокружения после оргазма, потому что Тэхён — он иногда немного демон, оттягивающий финал так долго, что начинаешь теряться в собственных чувствах, и тело не подчиняется тебе совсем — только ему, только его рукам. Эти руки сейчас аккуратно его раздевают, где-то между рубашкой и брюками доводя до спальни, оставляют совсем нагим и гладят, гладят, гладят, не позволяя ни на секунду почувствовать себя неловко или странно. Эти руки аккуратно придерживают за поясницу, укладывая на кровать и снова гладят, но уже с нажимом и по внутренней стороне бёдер. Тэхён целует влажно всё тело, и Чонгук каждое прикосновение ощущает как раскалённую метку, потому что это не ново, но так забыто, что врывается в сознание горячим дежавю. — Ты такой ласковый сегодня, — говорит Тэхён на ухо обволакивающим шёпотом. Он тоже совсем голый, прижимается между разведённых ног пахом к паху, и Чонгук неосознанно трётся — совсем немного, просто чтобы почувствовать и проглотить несвязный стон. Во время прелюдии Чонгук говорить не любит, для него сейчас — собственные искусанные губы, тяжёлое дыхание на двоих и тягучий, долгий поцелуй с языком. Тэхён его этим расслабляет и распаляет сильнее, влажными пальцами лаская между ягодиц — сначала совсем шёлково и невесомо, а потом с нажимом, от которого по телу — ток, а в горле — новый спазм. Чонгук целуется тоже несвязно в такие моменты, потому что пальцы внутри него дразнят и сбивают с толку, и это не то, этого никогда недостаточно. Он беспокойно мечется по постели каждый раз, Тэхён помнит, пока внутри него не окажется член, и тогда его малыш затихнет ненадолго, с открытым ртом поймает пару растягивающих медленных фрикций, а потом протяжно, громко застонет, отчего уже у Тэхёна будет рвать крышу; но он никогда не ускорится слишком, не нагрубит и даже не оставит засос, разве что маленькую розовую отметину под скулой — потому что Чонгук сегодня нежный и ласковый, и с ним нужно осторожно, бережно. Тэхён не оставляет заведомо провальных попыток успокоить Чонгука, что упирается ему в плечи кулаками и нетерпеливо выписывает восьмёрки ягодицами — сегодня им нужно немного больше времени на подготовку. — Малыш, я обязательно сделаю тебе приятно, дай мне позаботиться о тебе, — и целует в ложбинку между шеей и ключицей, потому что это единственная слабая точка сейчас — самая чувствительная зона у Чонгука, из-за которой он замирает на пару минут, дрожа животом и сжимаясь вокруг пальцев в попытках усилить удовольствие. И Тэхёну этого времени хватает, чтобы позаботиться. Чонгук ни на мгновение Тэхёна не отпускает — чувствует его нежной кожей бёдер, слегка вспотевшими от волнения ладонями, когда получается — губами. Он целует его в плечо, мажет губами по шее, челюсти, пока Тэхён над ним воркует, и это так нежно-приятно, что и по без того горячему телу разливается теплота, каждую клеточку тела, каждую мышцу расслабляя и позволяя отдаться родным рукам без остатка. И, может быть, Чонгук сейчас по всем объективным пунктам не прав и должен чувствовать себя уязвлённым человеком, что не имеет права так касаться, потому что делал слишком больно и слишком долго. Или чувствовать себя виноватым за то, что не чувствует себя уязвлённым, а напротив — оберегаемым и самым ценным. Но Чонгуку плевать, что там за объективные пункты у объективной жизни, потому что у него своя, собственная, и он упрямо гнёт свою линию вот уже несколько лет, и продолжит, безусловно, в том же духе, потому что кто бы ему ни говорил, что первая любовь — она самая яркая, сложная и заканчивается или болезненно, или быстро — он может ответить, что она действительно самая яркая и сложная, а ещё да, бесспорно болезненная, но не заканчивается быстро, если вам есть, ради чего продолжать и если боль эту можно унять, прогнать, прямо как сейчас. И если впереди твоё измученное сердце видит спокойное пристанище, где в тёплых объятьях обязательно согреют и расскажут, что любят до невозможного сильно. Тэхён с ним безупречно нежен, двигается бёдрами плавно и глубоко, у Чонгука от забытого давления немного сводит мышцы, но это только сначала, а потом тело само вспоминает, как это — с полной отдачей и всепринятием. Тэхён целует его до разрыва сознания, потому что только он умеет делать это так целомудренно и горячо одновременно: облизывает нижнюю губу, скользит языком внутрь, играет с холодным от стонов чонгуковым, сминает пухлые губы; а там, где бёдра к бёдрам — ускоряется и давление с каждым толчком усиливает, чтобы Чонгук застонал ему в рот, что так сексуально и до мурашек по всему телу. Тэхён прижимается телом поближе, и от каждого нового движения Чонгук стонет громче, потому что член между животами размазывает естественную смазку, скользя, и от этих движений по телу пробегает дрожь, собираясь и концентрируясь внизу дрожащего живота. Он не может контролировать, как мышцы сами собой сжимаются, и Тэхён стонет ему в изгиб шеи, обдавая дыханием слишком чувствительную сейчас кожу. Тэхён сейчас должен думать, наверное, о том, что после всех некрасивых слов с его стороны — ему и пальцем коснуться Чонгука — надругательство. Но он так много думал эти полгода, что чуть не надругался над их отношениями. И думает он сейчас о том, что как вслушивается в каждый судорожный вдох, в каждый проникающий в сознание электрическим разрядом стон, должен вслушиваться в каждое слово, сказанное Чонгуком, а потом спрашивать и слушать снова, чтобы никогда больше не думать в одиночестве над чем-то, что у них давно на двоих. Он ладонями чувствует каждую волну гибкого тела, которое изгибается на манер молодой ивовой ветви, целует напряжённое в глубоком стоне горло, чтобы языком почувствовать, как то после — немного расслабляется. Ему вкус тела Чонгука давно в каждый рецептор проник, кажется даже, что поцелуй он кого-то другого — язык и губы онемеют, потому что не его, не родное. И всё тело сейчас сводит от запаха кожи, где к привычным ноткам цветов, кипариса и молочной нежности примешался запах солёного моря. Тэхён обхватывает влажный чонгуков член в плотное кольцо из пальцев, двигает рукой вверх — с давлением, вниз — послабее, в такт небыстрым и глубоким толчкам, от которых уже сводит бёдра в подступающем оргазме. Чонгук прогибается в лопатках и хватает Тэхёна за плечо, стонет громко, расслабляя горло и тело — оргазм сносит даже самое крохотное напряжение в самых потаённых участках; Тэхён упирается лбом во вздымающуюся в тяжёлом дыхании грудь, жмурится до ярких точек перед глазами и с языка срывается ниточка слюны, когда он стонет протяжно, чуть беспорядочно двигая бёдрами — когда Тэхён кончает, Чонгук сжимается вокруг него сильно, и это до невозможного узко, заставляет сжать челюсти и вдохнуть воздух через зубы, чтобы не упасть и не потеряться. В конце концов Тэхён всё равно, конечно, упадёт и потеряется — но падение это мягкое, с парашютом за спиной и парой запасных, а потеряться порой — лучше, чем найтись. Потому что теряться — в известном, где каждая тропа знакома, пускай и непонятно, куда ведёт; а находиться — в известном, где до банального ясно, куда каждая прямая дорога заведёт.
*
— Ну не можем же мы съездить в Италию и не пройтись по Милану, — вполне резонно замечает Чимин, когда они сидят следующим утром за завтраком и обсуждают планы на оставшийся отпуск, которого ещё неделя, и никто заранее увеселительную программу набросать не додумался — на самом деле не хотел, даже Чимин писал в общий чат, что желает только валяться на пляже бесконечно долго. А сейчас — да, у него за пару дней батарейка восстановилась, и все в манере Юнги вымученно вздыхают, потому что Чимину никто, конечно, не откажет. Потому что Чимин, вообще-то, прав. Это в крайней степени безответственно — провести весь отпуск в Италии на пляже. Милан — действительно красив и удивителен, они все ноги сбивают за день, а ещё глаза слезятся от количества пересмотренной брендовой одежды и обуви, но не зря, потому что у каждого в руках по паре пакетов, которые безусловно будут напоминать о приятном отдыхе. Они садятся на веранде бара, Чимин с Юнги уходят за напитками. Пользуясь случаем, Тэхён берёт Чонгука за руку, переплетает их пальцы и оставляет на тыльной стороне его ладони поцелуй. — Всё в порядке? Задавать вопросы — оно трудно, потому что ответ порой слышать страшно, но Тэхён научится. Обязательно научится. — Да. Отвечать — сложно, отвечать честно, не утаивая негатив внутри, — ещё сложнее, потому что делиться им для Чонгука — что-то из ряда вон, но он научится. Обязательно научится. — Я думаю, — продолжает он, — нам многое ещё нужно обсудить, но в целом, — Чонгук опускает взгляд на переплетённые пальцы. — Для меня было важно услышать одно-единственное. — Я люблю тебя, — Тэхён наклоняется к опущенной голове Чонгука, целует в висок. — Никогда не переставал. И не перестану. — Не зарекайся, — Чонгук поднимает глаза и грустно ими улыбается. — Я люблю тебя тоже. — Шампанское, — подводит итог Чимин, ставя на стол две бутылки. Юнги ставит четыре. — Не многовато? — Тэхён в удивлении вскидывает брови. — Чимин отмечает свою победу, — фырчит Юнги, усаживаясь на своё место с безразличным лицом. — Нашу общую победу, — поправляет Чимин, устраиваясь рядом с Юнги и оставляя на его щеке радостный поцелуй. — У меня нехорошее предчувствие, — Тэхён щурится, глядя на этих двоих. — Они поспорили, — закатывает глаза Чонгук. Он слишком хорошо знает Чимина. И Юнги. Азартные до ужаса. — Юнги ставил, что вы только к концу поездки мозги включите, а я в вас верил. Как настоящий друг, — Чимин с многозначительным видом поднимает указательный палец. — Настоящий друг, что спорит на отношения друзей? — скептически спрашивает Тэхён. — Настоящий друг, что весь этот отдых задумал только чтобы вам, дорогим, было место и время друг над другом подумать, — Чимин обиженно вздёргивает подбородок. — Я знал, — Тэхён бьёт кулаком по столу, глядя на встрепенувшегося Юнги, — что это не может быть твоя идея. — Меня подговорили, — разводит руками Юнги, мол, ну а я что? Я ничего. — Ты стал таким нежным, Юнги, — смеётся Чонгук, — после того, как начал жить с Чимином. — Если честно, — Юнги кашляет пару раз, прочищая горло. — Парой бутылок мы отметим ещё кое-что, — он смотрит на Чимина, что с улыбкой кивает ему. — Я сделал Чимину предложение. Он согласился. Тэхён — он, конечно, эмоциональный очень, но не плачет, нет. Чонгук вон — плачет и тянется к первой бутылке шампанского, что предусмотрительно была открыта заранее, и пьёт прям из горла, кажется, вместе со слезами. А Тэхён не плачет — а просто обнимает Юнги, Чимина, а потом, конечно, Чонгука, что плачет. — Чувак, у тебя не лицо, а ниагарский водопад, — смеётся Юнги, у которого на самом деле — тоже слёзы в глазах. И ладно, Тэхён, может быть, совсем немного плачет. — В следующую поездку, — из них самый спокойный — Чимин, у него с эмоциями — порядок. Радость — так радость, без слёз. Злость — так настоящая, без всяких жалостей. — Мы планируем сыграть свадьбу. И вы двое — будете свидетелями. И не дай бог, — у него брови грозно к переносится сходятся, а голос, кажется, понижается как никогда, — моим свидетелям просрать свои прекрасные отношения. Чонгук смотрит на Тэхёна, что утирает ему подсохшие дорожки слёз на щеках, улыбается нежно и с любовью, в груди — всё цветёт и благоухает. И чувство, что дальше — только лучше. И что-что, а вот Чимина подвести никак нельзя. Разве что… отомстить — и свадьбу сыграть первыми.