Можно тебя поцеловать?

      Дофламинго никогда не спрашивал разрешения перед тем, как вторгнуться в личное пространство другого человека: если он хотел что-то сделать, то он просто делал это. И в отношениях с любовниками он не менял собственных привычек, разве что всегда предупреждал о намерении и предоставлял тем самым возможность отреагировать прежде, чем он воплотит его в жизнь. Перед тем, как поцеловать партнёра, Доффи всегда говорил: «Сейчас я тебя поцелую», – и делай с этим, что хочешь! Коразон, обычно, успевал выставить перед собой ладони и оттолкнуть лицо обнаглевшего брата от своего собственного или не успевал – когда не хотел успевать. Ло успевал поворчать и подставить ту часть тела, которой хотел принять этот внезапно обрушившийся поцелуй: губы, щёку, ладонь или что-то ещё.       Росинант очень любил проявлять свои чувства через действия, но не был наделён чувством такта, чтобы хотя бы предупредить о своем намерении сломать ребра в очередном сеансе искренних объятий. Но это не со зла – он просто забывал спросить разрешения, хотя со стороны всегда было понятно то, что он задумал сделать: мужчина всегда покрывался пурпурным румянцем стоило ему задуматься о поцелуе. Дофламинго никогда не ругал брата за его неудержимые искренние порывы и просто старался не допустить разбитых носов и выбитых зубов во время особенно страстных поцелуев. Ло тоже принимал такое поведение как неотъемлемую черту Кора-сана, но всё равно недовольно ворчал на него, когда поцелуй настигал его слишком неожиданно и совсем некстати.       А Ло, в отличии от старших партнёров, всегда спрашивал разрешение на осуществление своих намерений. Возможно, из-за испытываемого им уважения к возлюбленным, возможно, просто из-за собственных принципов – они не пытались докопаться до сути, принимая любовника таким, каким он был. В конце концов, он делал для них ровно тоже самое, и это было главным.       Ло всегда подходил к любовнику кошачьей поступью – бесшумно, – становился перед ним и, смущенно пряча взгляд за ободком шляпы, привлекал внимание вопросом:       – Можно тебя поцеловать?       Дофламинго всегда широко улыбался (кроме того, что он почти всегда широко улыбался, но в такие моменты как-то по-другому), наклонялся и, заглядывая парню прямо в глаза, выдерживал паузу, давая возможность сердцу Ло перевернуться в груди несколько раз, а потом обжигал своим дыханием приоткрытые губы:       – Можно, – и замирал в таком положении, ожидая обещанного поцелуя.       И Ло целовал: скрещивал руки за шеей Доффи, притягивал к себе и целовал, проникая своей обжигающей нежностью под кожу, возбуждая нервные окончания за мгновения, сводя с ума за секунды. И Дофламинго ни черта не хотел менять этого. Он хотел прижать своего мальчика к стенке и в очередной раз доказать, что он тоже умеет сводить с ума одними губами.       Росинант всегда смущался сильнее парня: краснел и нервно тянул свою шапку за уши вниз, натягивая на глаза (и иногда случайно разрывал), – а затем с ослепляющей улыбкой, от которой щемило сердце, позволял:       – Конечно, Ло! – и продолжал стоять, ожидая поцелуя. Ло приходилось наступать на собственную гордость и просить:       – Наклонись, пожалуйста, – разница в росте не позволяла Ло дотянуться до губ мужчины, если, конечно, не по близости не было стремянки.       Кора-сан ещё сильнее смущался после этой просьбы – из-за своей недогадливости, – отчего становился совсем нервным и наклонялся слишком поспешно – Ло едва успевал отступить, чтобы мужчина не пробил его лоб своей головой. А потом парень обхватывал лицо Коразона руками и тянулся к желанным губам, точно так же поражая своим жаром и доводя до дрожи трепетом. И Росинант ни черта не хотел менять этого. Он хотел обнять своего мальчика до хруста костей и закружить в воздухе, насколько бы это изначально не было плохой идеей.       Признаться честно, Донкихоты редко сходились во мнениях, но оба бесспорно были в восторге от привычки Ло спрашивать разрешения на поцелуй и сопутствующего ритуала – они считали это невозможно милым. Только Ло об этом знать не стоило.