Сколько стоит искусство

Среди кучи старых, ненужных блакнотов с вырваными пожелтевшими листами, среди тысячи поломаных на пополам карандашей со сточеным стержнем, маркеров высохших и выцвевших до такой степени, что не ясно был ли это красный или может, синий, ручек, давно истративших свои чернила на штриховку холстов, что в какой раз оставались, казалось бы, высыхать на солнечном свету, но так и не дождавшись творца, краски гнили в лучах убийственно-прекрасной звезды, будто от засухи. Будто подсолнухи Ван Гога на холсте и впрямь оживут если капли из баночки прольются, по неосторожности глупого человека, и попадут на забрызганный неаккуратными мазками предмет на мольберте. Будто улыбнется этому подобию солнца девушка с соседней картины. Будто обнимет мужская фигура из белого камня такую же женщину. Будто улыбнуться маски с самой верхней полки. Будто искусство задышит, громко, вдыхая полной грудью, а в его дыхании задышат скрипки, пианино и свирель. И касаясь плечей хрупкого, но такого прекрасного, тела приподнять, шумно выдохнуть прямо в затылок, где переплетаются тысячи золотых нитей, пробежать в замедленной съëмке по фарфоровой коже, по чёрному короткому платью, остановить руки на талии и повернуть к себе, смотря в живые глаза из лучшего хрусталя и чувствовать как шеи касаются женские ладони, нарисованые самым искусным художником, чуть царапая шею чëрными как холодная, зимняя ночь, ногтями и закружить под ритмы дыхания исскуства, и задышать с ним в унисон, переступая через беспорядок созданный ради смертельно-прекрасного, и услышать как смеются два мальчика с пейзажа в углу, ощутить как статуи семи Муз вновь благословят двух сумасшедших. И этого хватает, чтобы сойти с ума. -Миса… Шепот, что слышится, будто из глубины, заставляет вздрогнуть твою золотоволосую Афродиту и так же у самого уха услышать её голос, созданный, кажется, самыми искусными музыкантами. -Картина… Она не закончена Взгляд устремляется к окну, рядом с которым на высоком мольберте стоит очередной плод стараний твоего сумасшедшего творца — Аманэ Изображение двух девушек: тебя и самой Мисы, обнаженных, но тела нарисованы лишь ниже шеи, без голов. И лезвия блестящие в лучах, уже наступившего, заката так манят к себе. Стоит лишь одно движение совершить и красной краской ты замажешь незаконченный холст, ибо никто не смеет смотреть на нагую твою принцессу. И спустя каких-то пять секунд нежная, бархатная рука Мисы проводит по твоим венам, пока ты повторяя еë линии ведëшь по еë же руке. Теперь в палитре достаточно красного. На коленях у холста, замазывая последним штрихом то, что видеть можно лишь тебе, целуешь своë искусство в обличии человека, совершенно не собираясь искать бинты. И снова шëпот Аманэ, о том, как она мечтает, что бы фотограф сейчас сделал тысячи фотографий двух сошедших с ума среди беспорядка, испачканых собственной кровью. О том, как одну из этих фотографий поставят в рамку на могильном камне. Закрывая свои глаза, в последний раз смотришь на Мису, и на губах обеих застывает посмертная счастливая улыбка. Искусство, что сначала свело с ума теперь похоронено под двумя метрами земли вместе с тобой. Навсегда.