***
Спустя столько дней, Никифоров всё никак не мог успокоиться. Даже его любимые тренировки не помогали, хотя он и мог забыться на пару минут, но все мысли продолжали возвращаться к мальчику из больницы. Всё таки, интересный случай. Необычный. — Ты чего это такой задумчивый, — тихо спросил у Никифорова Юри, подкравшись сзади. Виктор попытался сделать вид что не испугался, но с треском провалился. — Просто вспомнил кое-кого. — И кого же? — Да так, — Виктор оттолкнулся от бортика, становясь рядом с Кацуки. — Один пациент заинтересовал. Точнее подросток. Не очень общительный, и слегка раздражительный. — Может не стоило его тревожить? — заволновался Юри. — Всё-таки он не просто так в больнице. Может он устал. — Ну, выглядел он мягко говоря, не очень. — Вот видишь! Ему просто нужны были тишина и покой. Бедный ребёнок, — произнёс Юри, волнуясь за совершенно незнакомого ему человека. Как же это в его духе. Они ещё немного поболтали о том, как Юри нравится в России, и надолго ли он, или только на период соревнований. После чего на каток вышли другие фигуристы, а их время подходило к концу. Пришлось в скором темпе переодеваться, так как раздевалки наводнила толпа посетителей катка. Видимо, ребята совсем задержались. — До скорого! — привычно помахал на прощание Виктор, улыбнувшись друзьям. Улыбка, искренняя и радостная, продержалась на его лице совсем немного. Он хрипло выдохнул, почувствовав как морозный ветер касается кожи, и заспешил к дому. В квартире его встретил любимый пёс, Маккачин, тут же повалив хозяина на спину. Так он и провёл свой вечер. В компании пса и фильмов, от которых было откровенно скучно. Глаза закрывались, а в темноте он. Сколько за сегодня лицо Юры будет появляться перед ним? Десять? Сотню? Может тысячу раз?! Это уже начинало раздражать фигуриста. Не то чтобы он жаловался на больного и невинного мальчика, но такой интерес пугал. Может это из-за того как тот выглядел? Синяки действительно были чудовищные. Да ещё и по всему телу. Это как же надо было упасть, чтобы так себе навредить? Или то как он медленно двигался, тяжело вздыхал. Всё это пугало. Причём пугало до чертиков. Хотелось прижать его к себе, и не отпускать. Словно тот был хрупкой вазой, которую случайно разбили, и очень плохо склеили скотчем. И во сне, ему привиделось что он стоит по ту сторону двери. Совсем рядом.***
— Виктор, сегодня ещё раз поедешь на обследование! — Я? — удивился фигурист, хлопая глазами. — Я же недавно ходил. — Ходил, а вернулся с кашлем, и отдышкой. Чтоб ноги твоей не было на льду, пока не вылечишься! Не став возражать, и только закатив глаза, Виктор опять позвонил своему знакомому в больницу, попросив провести быстренький анализ. К пяти часам его записали на осмотр, так что, выезжать стоило уже сейчас. Та же процедура, всё те же вопросы. — Простуда. — Пусть будет. — Лечитесь. — Лечусь, — хмыкнул Никифоров, повторяя один и тот же разговор. — Свободны. Виктор, откланявшись, вышел из кабинета врача, и побрел в сторону выхода. Но увидев спереди табличку, указывающую на палаты, его словно током ударило. Никто ведь не узнает, если он слегка отклониться от пути? Коридор совсем не изменился. Всё такой же плохо освещённый, с закрытыми дверьми. И единственным окном, которое вызвало в душе Виктора небывалое облегчение. И вот он, шанс поговорить с тем, кто мучает его мысли каждый день. Только… стоит ли? Однако, не успел Виктор и подумать об этом, как по стеклу что-то громко ударило. — Зачем же так сердиться? — улыбнувшись, спросил он. Юра так и застыл с кулаком над стеклом, заметно злой. В прошлый раз он был куда спокойнее. — Не рад меня видеть? В этот раз у парня видимо не было желания общаться, от слова совсем. Не было того же маркера, а от прошлых записей, на окне остались плохо видимые разводы. — Можно поинтересоваться, чем ты болен? Юра фыркнул, опять посмотрев на него как на идиота. Видимо, считает что Виктор уже забыл про звуконепроницаемость окошка. Впрочем, он действительно забыл об этом, но когда собрался достать свой телефон, то было слишком поздно. Парень развернулся, медленными шагами двигаясь к кровати. Точнее попытался. Вместо того чтобы как обычно сесть на кровать, Юра упал. Упал, схватившись за ногу, и по видимому громко заорав, раз уж крик было слышно в коридоре. Виктор тут же потянулся к ручке двери, но отдернул себя. Нельзя. Туда нельзя. Но Юра не собирался вставать. Он только крепче хватался за ногу, словно пытаясь её распрямить, но у него не вышло. Смотреть как подросток страдает на полу было ужасно. А позвать врачей он не додумался. Открыв дверь, он тут же бросился на помощь парню, чьи пальцы словно деревянные, впились в его руки. — Вот так, аккуратно. Садись, всё в порядке. В глазах блондина застыли слёзы. Грудь вздымалась от каждого вздоха. Рёбра скрипели, а пальцы всё никак не отпускали рук Никифорова. — Идиот, — еле выговорил он, вложив максимум сил чтобы произнести слово как можно громче. — Тебе нельзя сюда входить! — И что мне надо было делать? — возмутился Виктор. — Бросить тебя на полу?! — Да! — крикнул Юра, удивив этим собеседника, и снова исходясь в хрипах и слезах. — Странно что за тобой не наблюдают. Теперь понятно откуда у тебя синяки. Персоналу стоило бы получше… — Зачем наблюдать за безысходностью? — пробормотал парень, перебив Виктора. Тот перестал тараторить, вслушавшись в слова паренька, пытавшегося устроиться поудобнее на кровати. Виктор было бросился ему помогать, но Юра шикнул на него, сказав что справиться сам. — Что значит «безысходностью»? Ты сильно болен? — уточнил фигурист. — Да, — недовольно ответил Юра. — А чем болеешь? Ответа не последовало. — У тебя рак, да? — Думаешь у меня были бы волосы, если бы я был болен раком? Виктор задумался, уперевшись руками в колени. Что-то не сходится. Был бы рак, проходили бы химиотерапию. Но волосы, причём весьма длинные, были на месте. А ещё были отёки. — Сдаюсь, — сказал он, подняв руки в примирительном жесте. — Какая разница чем я болею? — огрызнулся Юра, сжавшись как котёнок. Всё таки этот вопрос его беспокоил. Хотя, на его месте, Виктор скорее всего был бы очень напуган. Что-то страшнее рака, это ещё надо было представить. — Я волнуюсь за тебя, — честно ответил Никифоров, введя Юру в ступор. — Я сейчас нажму на кнопку вызова врача, и волноваться тебе придётся за себя. Видимо Виктор недооценил характер подростка, посчитав, что тот просто одинокий. Но одинокие люди тянулись бы к разговорам, а этот отталкивает. — Ладно, оставлю тебя одного, — он поднялся с кровати, разгладив одеяло на котором сидел. Юра же показательно отвернулся от него. — До скорого! — по привычке сказал Виктор, не получив ответа взамен. Табличка на двери либо врала, либо болезнь, которой заражён Юра, ещё не перешла на Виктора. Кстати о табличках. А это что за бланк? Бумажка, висящая с внутренней стороны палаты, оказалась информацией по состоянию Юры. Виктор прикрыл рот ладонью, чтобы не сдать себя, и аккуратно сфотографировал лист на телефон. Теперь он точно сможет выяснить всё, что ему нужно. Закрыв за собой дверь, и обернувшись, Никифоров заметил, как на него посмотрела та самая медсестра. Он обреченно взглянул на неё, но та, на удивление, не спешила его сдавать. Она лишь грустно вздохнула, кивнув, и отвела взгляд, сделав вид, что никого не видела. Неизвестно, что она подумала, но Виктору не хотелось бы создавать для себя ещё больше проблем, поэтому он поспешил уйти из больницы, нервно попрощавшись с персоналом.***
«Фибродисплазия оссифицирующая прогрессирующая или ФОП» — перечитывал в двадцатый раз Никифоров, и не мог поверить своим глазам. Руки дрожали, по щекам текли слёзы. Чем больше он читал, тем больше разочаровывался в матушке природе. Как она могла создать… такое! Это же невообразимо жестоко. К тому же, было очень сложно поверить, что такое вообще возможно. Если коротко, то всё тело Юры буквально превращалось в одну сплошную кость. Мышцы, связки, всё постепенно ставится костяным, и застывает. Теперь были понятны те отёки, учитывая что они распространялись по телу вместе с болезнью. Хотелось кричать. Хотелось ударить что-нибудь, лишь бы выпустить пар. Успокоиться, после всего изученного. С этим невозможно было смириться. Виктор разозлился. На жизнь, за то что так несправедлива. На себя, за невозможность помочь. На науку, которая не нашла лечения, ведь болезнь невероятно редка. Руки били в единственное что было поблизости, стены. С каждым ударом становилось легче на душе, однако ладони окрасились в красный, а на крики прибежал до ужаса напуганный Маккачин. Виктор же осел на пол, восстанавливая дыхание. Всё же, не он тут страдалец, а Юра. Кстати, фамилия его была Плисецкий. Весьма знакомая, и чем то примечательная фамилия, но Виктор всё никак не мог вспомнить, почему. — Хватит на сегодня интернета, — решив что поищет информацию о мальчишке завтра, фигурист поднялся, направляясь в ванную. Раны стоило промыть. В ванной, смывая кровь с пальцев, Виктор понял, что показываться в таком виде перед Яковом точно не стоит. А не то тот отправит его на очередное обследование. А это значило бы… Не хотелось об этом думать. Даже мысли об участи Плисецкого приносили страдания Виктору, который наивно, надеялся что всё-таки парня спасут. Что кто-нибудь внезапно найдёт лекарство, или что все превращенные в кости мышцы, просто вернуться в своё прежнее состояние. Была мысль больше никогда не появляться в этом заведении. Не видеть Юру и его грустные, полные отчаяния глаза. Забыть о том что он существовал, и представить что такой болезни не существует на свете. Очень хотелось заставить себя забыть. Но при мысли об этом, Виктор краснел, понимая что это эгоистично, и он фактически оставил парня одного. В одиночестве. Без компании. Пока тот… — Мы в ответе за тех, кого приручили. Виктор ненавидел себя за то что не отвернулся в тот день, и что предал тому окошку какое-либо значение. Что открыл дверь, вместо того чтобы позвать врачей. Виктор ненавидел себя за то, что оставил Юру, когда тот испуганный, спрятался под одеялом. Виктор ненавидел себя. Заслуженно.***
Казалось что прошли сутки после того случая, но на самом деле, шёл лишь третий час дня. Виктор сидел в приёмной, с перевязанными руками, и ждал когда его, теперь официально, отведут к Плисецкому. Виктор успел нарыть немного информации о нём в интернете. Но самое главное, что сильно взбудоражило профессионала, так это то что Юра занимался фигурным катанием в детстве, и выигрывал каждое соревнование. Пока неожиданно не пропал из поля зрения прессы, и не появлялся ни в каких новостях. Словно талантливого мальчика по имени «Юрий Плисецкий» вовсе не существовало. Виктор подозревал, что тот перестал быть фигуристом из-за болезни, но промежуток между этим событием (его исчезновением из новостей спорта), и нынешним положением Юры, был слишком большой. Что-то не сходилось, и Виктор собирался узнать об этом у своего молодого собеседника. Когда сотрудники больницы всё-таки отвели его к парню, они ещё примерно минут пять шушукались за дверью, прежде чем уйти. Скорее всего они бы так и стояли там, если бы Плисецкий не посмотрел на них убийственным взглядом. — Ну и что ты тут забыл? — Узнал чем ты болен. Юра фыркнул, вернувшись к рассматриванию трещин на потолке. — Если пришёл жалеть меня, то можешь валить туда откуда пришёл, — прямо ответил тот, показывая своё мнение на этот счёт. — Я пришёл не для этого, — честно признался Виктор. Жалел Юру он вчера, валяясь на полу. Сегодня его цель была поставлена на то, чтобы разговорить подростка. — Оказывается ты был фигуристом. В детстве. Юра на этих словах вздрогнул, но тут же вернул себе строгое выражение лица. — А потом перестал. История закончена. — Почему перестал? — Я думал ты узнал почему я тут валяюсь, — пробурчал Юра, со скрипом взмахнув руками. Виктор сморщился от звука. Плисецкий заметил это, тут же вернув руки в прежнее положение. — Как будто мне нравится как я звучу. — Это норм… — Нихрена это не нормально! — вспылил блондин, но в этот раз сдерживаясь от каких-то телодвижений. — Я устал чувствовать себя как ебанная табуретка, постоянно скрипеть, двигаться так будто я кукла у которой всего пара сгибов. Юра закашлялся. — Надоело кашлять от простых разговоров. Виктору стало неудобно от такого признания. Наверное так чувствуют себя люди рядом с инвалидами. Словно ты своим видом издеваешься над кем-то, когда на самом деле просто хотел помочь. Но ты ведь никогда не поймёшь какого ему, ведь так, Витя? — Говорят, удивительно что моё тело так долго держится. Я считаю что лучше бы я уже сдох, а не мучился. — Виктор хотел было вставить слово, но его заткнули. — И попробуй только сказать что ты понимаешь что я чувствую! Такое право есть только у больных раком, остальные пусть идут… — Я понял! — прервал его Никифоров, мысленно извинившись перед ним тысячу раз. — Не стоит сквернословить. — Плевать на маты, когда ты умираешь. Виктор потянулся, тут же почувствовав на себе пронзительный взгляд, и тут же поспешил сложить руки на коленях. Сейчас он поступил так, будто издевается. Неосознанно, но чувствовать себя лучше от такого оправдания, он не стал. — Значит, ты перестал заниматься фигурным катанием из-за болезни? — У меня в день соревнований… Умерли родители. Этого было достаточно. Не хотелось говорить подробности, тем более что рассказывать всё это странному незнакомцу, было весьма неприятно. Вспоминать было неприятно. И не важно что незнакомец пять раз брал золото на чемпионатах мира. Он всё также оставался для Плисецкого, зазнавшимся придурком Виктором Никифоровым. Придурком, который разбавил его одиночество разговорами. И своими глупыми вопросами. — Не хочешь пройтись? Ладно, Юра поспешил с выводами. Он и правда идиот. — Как ты себе это предоставляешь? Предлагаешь мне закинуться обезболивающими, чтобы я вообще тела своего почувствовать не мог? — скептически сказал Плисецкий. — А кресло каталка по твоему для чего? — Виктор улыбнулся, представляя как воплощает свой прекрасный план в жизнь. Но было одно но. — Ты точно без этого не проживешь? Никифоров ещё раз указал на устройство, вкачивающее в Юру наркотики, чтобы тот не чувствовал боль. К сожалению, названия этой штуки он так и не вспомнил, и подросток не спешил его исправлять, вновь взглянув с презрением. — Не проживу. — Значит возьмём её с собой. Далеко им уйти не дали. Только до входа, но зато на обратном пути можно было заглянуть во все коридоры. Всё таки имя знаменитости давало свои преимущества, даже если на Витю потом наорали, за то что он вытащил пациента из палаты. Зато он впервые услышал смех Юры. Даже если смеялся он над ним и его провалом. Даже если тот смеялся с перерывами на глубокие вдохи, хрипло и с кашлем.***
— Для кого мы это делаем, ещё раз? — Для ребёнка из больницы, — соврал Виктор. Юра уже никакой не ребёнок, но ему всё равно будет приятно. Наверное. — Мечтал стать фигуристом, но к сожалению, не вышло. Все сразу же прониклись сочувствием к неизвестному больному, и принялись красиво выводить свои автографы. Как никак соревнования, стоило воспользоваться случаем. В итоге, в празднично-упакованной коробке аккуратно лежали коньки для фигурного катания. Подписанные каждым фигуристом, которого успел попросить Витя. Свою лепту внёс даже Георгий, всё ещё грустный из-за расставания с девушкой, но не устоявший о мысли перед ребёнком, что мечтал стать фигуристом. Не забыв положить в коробку и пару конфет (он специально узнавал, оказывается Юра ужасный сладкоежка), фирменную кофту с надписью «RUSSIA», и флешку, на которую был записан чемпионат этого года, отправился в путь. По дороге ему встречались туристы, приехавшие посмотреть на фигуристов, а также парочка пьянчуг, которых Витя старался обходить стороной. В конце концов, добрался он до больницы ближе к ночи. Когда вероятность того что его пустят, была очень мала, а то что Юра мог метнуть его же подарок Виктору в лоб, наоборот, чрезвычайно высока. Но его всё-таки пустили, и Никифоров в порыве радости добежал до нужной палаты, забыв что все остальные уже спят. Все, кроме Юры. Взглянув на подростка, Виктора затошнило. Плисецкий тяжело дышал, взгляд был направлен куда-то в сторону, пальцы вцепились в одеяло. Видимо, ему стало хуже. — Хей, малыш, — тихо произнёс Виктор, сев на стул рядом с кроватью, и поставив свой подарок на полку. — Всё будет в порядке. Давай я помогу. И он пытался сделать всё что мог. Виктор массировал руки Плисецкого, чувствуя какими твёрдыми они стали. Стараясь не обращать на это внимания, он перешёл на ноги, слыша как медленно успокаивается Юра. Врачи действительно забили на него. Кажется, никто уже и не проверяет пациента, оставив это дело назойливому посетителю. Виктор даже не знает почему так старается ради Юры. Он просто привязался. К его постоянным издевкам, к его стилю речи. Виктор с улыбкой вспоминает как Юра разговаривал на английском. Уровень его знаний не уступал знаниям Никифорова. Плисецкий тогда лишь отмахнулся, что учеба единственное, чем можно заняться в больнице. Сейчас же он не говорил. Только наблюдал за Витей, за каждым его движением. И не разжимал пальцев. Не мог. — Всё будет хорошо. Виктор изумленно уставился на Плисецкого, остановившись. — Всё будет хорошо, — повторил Юра. Виктор улыбнулся, стараясь сдерживать слёзы, и потянулся к коробке. Он решил открыть её сам, понимая что подросток этого сделать не сможет. — А я принёс тебе подарок! Надеюсь тебе понравится. Он аккуратно надел коньки но ноги Юры, несильно затягивая шнуровку. Аккуратно уложил сверху кофту, поскольку надеть её на Плисецкого, сейчас просто не представлялось возможным. После этого он вспомнил про конфеты, и не спрашивая подростка, открыл первую попавшуюся, протянув её ко рту парня. Юра медленно но верно жевал, даже если по его лицу было заметно, сколько усилий ему приходилось прилагать. — А ещё я не поленился, и записал для тебя чемпионат. Так что, посмотрим вместе? Ответа не последовало, что Виктор посчитал за согласие. Подключив флешку к своему ноутбуку, тот поставил его на столик предназначенный для еды. Всю ночь они смотрели соревнования. Пока Юра не заснул. Тогда Виктор снял с него коньки, убрал фантики с кофтой, и подоткнул одеяло. Мальчик был столь неподвижен, что становилось страшно. Виктор надеялся, что с ним ничего не случится, во время его короткого отсутствия. Аппараты издавали привычные звуки пульса, значит всё нормально. Более менее. Еле заставив себя закрыть дверь, Никифоров вышел из палаты со смешанными чувствами. Всем плевать на Юру. Врачи сдались, родственников нет. Друзья? Какие могут быть друзья, в таком состоянии. И Виктор. Идиот Виктор, который решил вмешаться в чужую жизнь, и уже не мог представить себе другого занятия, кроме как таскаться в больницу к Юре каждый день.***
— А это мой пёс, Маккачин. Такой большой, а ведь совсем недавно он был таким маленьким, — медленно листал фотографии на телефоне Виктор. Юра ничего не говорил, только изредка кивал на какие-то мелочные вопросы Вити, по типу нравится ли ему рыба, и предпочел бы Юра отдых на пляже отдыху в горах. — Эх, я бы привёл его, но тогда меня сюда точно больше никогда не впустят. Юра вздохнул, закатив глаза. За что ему это? — Что, не нравится Маккачин? — Виктор скорчил грустное лицо, прижимая телефон с фотографией питомца к груди. Юра всё также молчал, но проследив за его взглядом, Никифоров понял, что блондин смотрел на весьма конкретную точку. И как он сам этого не заметил? В дальнем уголке палаты, был расположен небольшой столик, с разбросанными по нему бумажками. Что-то связанное с математикой и английским. Видимо, Юра всё же выполнял школьные задания какое-то время. За стаканом с карандашами стоял небольшой альбом. Достаточно вместительный и тяжелый, но совершенно не примечательный. — Сказал бы раньше что у тебя тут есть фотографии! Вернувшись к кровати Юры, Виктор постарался держать альбом так, чтобы фотографии были видны и Плисецкому. Одна за одной, Виктор смотрел на детские воспоминания Юры. Где он в забавном комбинезончике играл в песке. Или фотография где тот плакал, а по всему лицу размазана каша. О, а вот и его первый кубок по фигурному катанию! Юра действительно был очень талантлив. А свой характер он, кажется, получил уже с рождения, ведь почти на каждой фотографии юный фигурист либо ухмылялся, либо смотрел в камеру с победным настроем. Улыбался он тоже часто, но зная какой подросток сейчас, было сложно представить его постоянно улыбающимся. Хотя, в его состоянии, Виктору тоже было бы не до улыбок. — Забавно, — пробормотал Никифоров, — а я уже и не помню где мои детские фотографии. — Дурак, — вымолвил Юра, на что Виктор только посмеялся. Дальше шли фотографии уже более взрослого Плисецкого. Яркость счастливых воспоминаний угасла, уступая место мальчику с грустными зелёными глазами. Виктор постарался быстро пролистать эту страницу, чтобы не заставлять Юру вспоминать те времена. — Они всё равно… — его охватил приступ кашля, — были плохими родителями. Плечи Вити опустились. Он не знал что сказать. Ему никогда не приходилось быть в такой ситуации раньше. Да и родители Никифорова очень любили его, даже если были постоянно заняты. А у его друзей таких проблем не было. Разве что у Милы, но она говорила что всегда сама начинала ссоры с мамой. Виктор всё же перевернул страницу, натыкаясь на огромное количество фотографий кошек, Юры с этими кошками, и даже на фотографию где Юра стоял в пижаме с надписью «kiss me meow-night». — Так ты кошатник! — воскликнул Никифоров, поняв почему подросток не проявил никакого интереса к его питомцу. По крайней мере, Виктор надеялся что причина была именно в этом. — Как мило. А это твоя кошка? — указал он на маленького котёнка, чья мордочка появлялась на снимках больше всех остальных. — Бродячая, — тихо ответил Юра, — за пятёрочкой. — Которая возле катка? Юра кивнул. — Отлично, тогда я проведаю её сегодня. Можешь не благодарить! — скорее всего он и не собирался. Юра лишь многозначительно взглянул на него, в глубине души понимая, что он был рад, что к Виктору эта идея пришла сама. Иначе он замучался бы объяснять парню куда идти. К счастью, Никифоров не отличался топографическим кретинизмом, и свободно ориентировался даже в других странах. Ещё немного посидев с Юрой, и закончив смотреть его фотографии, Виктор пошёл в сторону магазина, как и обещал парню. Всё же, эта кошка была так важна для него. Проведать котёнка совершенно не сложно, к тому же ему было по пути. Однако, дойдя до места назначения, Виктор не нашёл ни одной кошки. Он обошёл магазин и сзади, и спереди, и лишь в третий раз обхода, когда фигурист уж было подумал что Юра ошибся и дал ему не тот адрес, тот догадался заглянуть в коробку. От увиденного хотелось плакать. Видимо такая у Вити судьба, везде встречать такие вот нерадостные моменты. Котёнок лежал в коробке, укрытый тонким полотенцем, скорее всего принесённым когда-то Юрой. К сожалению, лежал неподвижно. Исхудавший, и судя по всему, всё-таки замёрзший насмерть. Виктор пообещал самому себе, что никогда не расскажет об этом Юре. Не хотелось чтобы он грустил ещё больше. Лучше если он будет считать, что Виктор забрал котёнка к себе, и что у того будет счастливая жизнь в новой семье. А почему фотографий нет? Ну, Юра ведь знает Никифорова. Он тот ещё дурак. Забыл.***
Когда ему позвонили, Виктор примчался в больницу так быстро, как только мог. Юре стало хуже. И зайдя в его палату, Виктор в этом только убедился. Блондин лежал неподвижно, и лишь пульс выведенный на экран, показывал что Плисецкий ещё жив. — Юра, — Никифоров держался из последних сил. Потому что последнее что сейчас нужно Юре, это показное признание, что Виктор потерял последнюю надежду. — Я пришёл как только смог. Надеюсь ты рад меня видеть. Парень, обычно начинающий их разговоры с какого-нибудь издевательского словечка, молчал. Молчал так долго, что напряжение в комнате можно было резать ножом. — Я… — наконец произнёс он, едва слышно. — Мне… страшно. Из его глаз полились слёзы. Это был первый раз когда Виктор видел Юру таким… испуганным. — Я не… хочу, — шептал он, заливаясь слезами. — Пожалуйста… Виктор взял его лицо в свои ладони, аккуратно стирая слёзы с мокрых щёк. — Всё будет в порядке. Я обещаю. Сейчас ты уснёшь, а завтра мы с тобой пойдём на каток. Я познакомлю тебя со своими друзьями, а Кацуки приготовит тебе настоящую японскую еду. И мы обязательно возьмём с собой те коньки, чтобы ты тоже смог прокатиться, — говорил Виктор, успокаивающе поглаживая мальчика по голове. — Но всё завтра. А сейчас мы хорошенько поспим, чтобы завтра бодрыми пойти на лёд. Хорошо? Вскоре рыдания превратились в обычные всхлипы, после чего и вовсе остановились. — Хорошо, — смог ответить Юра. — Вот и отлично, — улыбнулся Виктор, чувствую как его собственные слёзы спускаются по шее. — Я тебя люблю. «И я тебя». Подумал про себя Виктор, понимая что уже не услышит этого от Юры. Он вообще, больше не услышит его…***
Виктор стоял позади всех собравшихся, в своём единственном костюме, подняв взгляд в небо. Он должен быть где-то там, вместе со своими родителями и любимой кошкой. Они бы обняли его крепко, а он бы рассказал что общался с психом притворявшимся фигуристом страны. Рядом пели люди, посвящая свои молитвы мальчику, чья жизнь ушла так рано. Кто-то плакал, кто-то пришёл просто из уважения. Единственное что смущало, это мужчина стоявший также далеко как и Виктор. Родственник? Или друг семьи? Встретившись взглядом с незнакомцем, Виктор нашёл в себе силы подойти и представиться. — Я Виктор Никифоров, знакомый Юры. А вы кем ему приходитесь? — вежливо обратился к нему фигурист. Мужчина преклонного возраста, непонятно, испуганный или ошарашенный, отшатнулся от Виктора как от прокаженного. — Простите, я… Я его дедушка. — Оу. Юра никогда не упоминал что у него есть дедушка. Если честно, Юра вообще мало говорил о себе. — Примите мои… — Не стоит, — оборвал он его на полуслове, тут же извинившись. — Я хотел сказать, что не заслуживаю никаких соболезнований. Виктор удивлённо поднял брови, не понимая что же тут не так. — Вы ведь потеряли внука. Вам должно было быть, тяжело. — Юре было куда хуже, — ответил он, оттянув рукава рубашки. — Но я бросил его. Потому что испугался. Сказал, что приду через пару дней. Мне было страшно, и я оставил его одного. А когда набрался смелости… Было уже поздно. Виктору был понятен страх мужчины. Он и сам сперва думал перевестись в другую больницу, чтобы избежать плохих воспоминаний. Но вовремя остановился. — Я думаю, что он бы вас простил, — сказал Никифоров, положив руку на плечо мужчины. — Не смотря на его характер, а он у него не простой, он бы вас простил. — Я его любил. Правда. «И я», подумал Никифоров. — Он вас тоже любил, я в этом уверен. — Я хотел к вам подойти, но не был уверен что имею право, — начал старик, опять же введя в ступор Виктора. — Врачи сказали, что вы провели всё это время вместе с Юрочкой. Не знаю, как вас впустили, — ох, наверное вам не стоит знать, — но я хотел сказать спасибо. — Я ведь ничего не сделал, — опешил Виктор. — Вы были с ним. А это главное.