Пластыри

      Кохаку погружается в пелену из собственных мыслей всего на пару секунд, за которые глупая улыбка успевает обрисоваться на ее лице, мягко поднимая уголки губ. Девичьи глаза мерцают голубым блеском на солнечном свету, пробивающемся сквозь окна медпункта. Взгляд Кохаку уходит в руки Цукасы, занятые распаковкой пластырей, и там же тонет, не отводя внимания, улавливает каждое движение длинных пальцев, небрежно разрывающих упаковку.       Кожа на щеке у Кохаку неприятно зудит, невольно напоминая, что старшеклассница тут за делом, а не просто приятно проводит время с Шишио в комфортной тишине, образовавшейся в почти пустом помещении. Цукаса, по всей видимости, сидит так же расслабленно, довольствуясь своеобразной атмосферой. Он даже не ворчит на свою непутевую одноклассницу за то, что та вновь влезла в неприятности, заработав ссадину на скуле. Чего таить, Шишио и сам сидит не без ранений, о чем повествует перемотанный мизинец — следствие упущенных в экспериментах Ишигами деталей. На его пальце уже висит старый пластырь, давно требующий замены. И это Кохаку еще не видела синяков на спине Цукасы, полученных на ринге. Даже сильнейшим достается.       Сложившаяся обстановка для этой пары не редкость, ведь таким образом проходит не первый день, да и не последний. Когда школьные коридоры пустеют, а голоса учеников стихают, удаляясь по своим делам и домам, тогда-то Кохаку и входит в медицинский кабинет, отсидев все нудные уроки, уверенно открывает дверь, зная, что ее ждут. Видит Шишио, уже устроившегося на стуле, молча глядящего в окно, словно разбавляя этим скуку ожидания. И так день за днем. Они приходят даже, если все царапины зажили. Помогают друг другу, сменяя еще не успевшие постареть бинты. Иногда это надоедает и Луне — школьной медсестре, проходящей тут практику, и вечно доверяющей кабинет этим двоим. Она ворчит на ребят, всего на пару лет младше ее, за расточительство материалов, упоминая, что те могли бы выбрать место получше для свиданий, но никогда не прогоняет. Кохаку всегда озадаченно смотрит на медсестру, не понимая, почему та приплетает романтические встречи, а вечером, приходя домой, старшеклассница улыбается, рассматривая десятками минут новые пластыри на теле, всегда при этом вспоминая лицо Цукасы, всплывающее в воображении со спокойным теплым взглядом.       Одной лёгкой улыбкой Кохаку благодарит друга, касаясь пластыря на своей щеке, бесполезно сглаживает его двумя пальцами, больше по внутреннему желанию дотронуться до этого места, чем действительно поправить. — Твоя очередь, — как обычно громкий голос Кохаку рассекает тишину слишком резко, отчего она застывает на некоторое время, глядя на Цукасу, выжидает его реакцию, а тот все так же непоколебим, не шевелится с того момента, как отложил упаковку пластырей. Но успокаивает её именно мягкая улыбка старшеклассника. — Руку, — звучит краткое указание уже чуть более тихим голосом.       Шишио без заминок протягивает руку однокласснице, сидящей напротив. Чувствует, как она аккуратно прикасается к перебинтованному мизинцу. Сейчас Кохаку кажется самым нежным человеком на свете, распутывая бинт, после плавными движениями стягивая его с пальца так, словно неверное движение причинит Цукасе боль.       И эту солнечную девушку называют гориллой? Те, кто кличат ее так просто не Цукаса Шишио, чтобы увидеть другую сторону Кохаку.       Старый бинт уже лежит на столике, открывая вид на палец, по которому проходят две достаточно глубокие, но уже заживающие, царапины. Старшеклассница тормозит, вглядываясь в них, хочет увидеть более заметных изменений со вчерашнего дня, но полосы все еще красные. Конечно, ведь человек так устроен, не все сразу. — Что-то не так? — Цукаса, кажется, в малой растерянности. Так и не забрав к себе обратно руку, позволяет рассматривать отметины, даже не требуется рассказывать, каким образом полученные. — Все в порядке, — кивает Кохаку, отходя от собственных мыслей, в которых представляет, как даст позже подзатыльник Сенку за то, что припахал Шишио к какой-то сомнительной помощи. — Подумал, что меня могут напугать твои царапки? С учётом того, что я их уже видела сто раз, — беззлобно усмехаясь, она приступает к делу: достаёт нужную мазь, бинты, и такими же кропотливыми движениями ухаживая за царапинами. Ведь знает, что Цукаса и звука не издаст от боли. Может, не от любой, но прикосновения Кохаку к ранкам выдержит и бровью не поведёт.       Завязывая маленький узелок на конце бинта, Кохаку выдыхает с облегчением. Смотрит на проделанную работу, едва касаясь, поглаживает раненое место и переводит внимание на остальную руку Шишио, задумчиво проводя подушечками пальцев по казанкам, усыпанным маленькими рубцами, что продолжает медленно сглаживать время. — Ты сегодня сама не своя, — сложно не заметить, когда одноклассница уже не первую минуту попусту смотрит на руку, а точнее на мелкие шрамы, оставленные тем или иным событием. — Думаешь? — она спрашивает, даже зная ответ. Отпускает чужую руку, возвращаясь к медикаментам, не торопясь, складывает все по местам. — Хотя ты прав, — от глаз Цукасы не скрывается улыбка Кохаку, отдающая тягучей грустью. — Наверное, я действительно веду себя странно. Вспоминала о всяком и сама не заметила, как нахлынула ностальгия. Не свойственно это мне, да? Но, знаешь, больше всего воспоминаний от этого кабинета и от шрамов. Каждый шрам помню. И свои, и твои. Словно все сводится к этому, — путаясь в собственных мыслях, Кохаку ведет монолог, высказываясь. — Словно все сводится к медпункту. Мы тут слишком часто бываем, раз даже я уже прониклась… атмосферой? — старшеклассница пускает смешок в ладонь, ловя ответную улыбку Цукасы, который одним взглядом говорит, что понимает её. — Ты не подумай, я всем довольна. Да, можешь забыть, что я тут разговорилась.       Шишио, как видит сама Кохаку, очень добрый человек, сопереживающий и справедливый. Далеко не все его хорошие качества она может перечислить, но смотря на их массу, говорить с Цукасой всегда легко, какой бы не была тема. — Говори дальше, я не против тебя послушать, — предлагает старшеклассник, но получает отрицательный кивок, как ответ. Кохаку больше нечего сказать. — Если хочешь знать моё мнение, я считаю, что ностальгия может приходить к каждому, ты не должна быть исключением. Я тоже иногда вспоминаю это место и тебя из прошедших дней. Получается, этот кабинет и правда стал для нас памятным. Обещаю себе никогда не забывать здешние дни с тобой.       Теплая улыбка Цукасы лезет под самое сердце, грозясь остаться там надолго. Бесследно эти встречи точно не уйдут. Это Кохаку знает, а лучше сказать чувствует. — Это ты таким образом хочешь сказать, что будешь вспоминать после выпуска, как мы помогали друг другу в обработке болячек? — Кохаку улыбается шире прежнего, думая, что должно было прозвучать бредово, но ей почему-то очень понравилось сказанное своими же устами. — Необычные воспоминания, — она отводит взгляд, вновь ощущая биение собственного сердца. — Спасибо. — И тебе спасибо, — Цукаса не отводит взгляда от Кохаку, что уже не смущает последнюю. Этот взгляд — часть их традиций посиделок.       Кохаку понимает некую абсурдность их встреч, но продолжает игнорировать, ведь не важно — приходят они за нуждой или просто, чтобы поболтать, сидя в кабинете десять минут или час, правда ли они не могут сами заменить дурацкие пластыри или пользуются этой оговоркой, чтобы проводить с друг другом больше времени. Старшекласснице совершенно все равно, так просто сложилось. — Что-то мне подсказывает, что тебе не придется меня вспоминать, — возвращая взгляд на Шишио, Кохаку готова сказать все, что угодно, плавясь под его взглядом. — Если человек рядом, то его и вспоминать не надо, — говоря, Кохаку поднимается со стула, складывая пачку пластырей на полку. Внутренние часы подсказывают, что дольше в школе им быть нежелательно, пора закругляться. — Так ты будешь рядом? — слова Цукасы едва ли звучат, как настоящий вопрос. Больше похоже на утверждение. — Ну, конечно, глупый, — хмыкает Кохаку, показывая уверенность всем своим видом. — Или у тебя есть еще кандидатуры на помощь с бинтами?       На лице Шишио растягивается ухмылка. Он молча склоняет голову, но не сидит так долго. Кохаку, прежде смотревшая на него сверху вниз, видит как, поднявшийся с места Цукаса, возрастает на голову выше, стоя напротив. — Никого больше с неумением сидеть на месте, хорошими навыками рукопашного боя, стойким характером и навыками так мастерски обрабатывать старые раны по имени Кохаку я, увы, не знаю. Кандидатов нет, возьмешь на себя участь быть рядом? — Шишио кладёт руку на девичью голову и мягко гладит по волосам, спускаясь сбоку по челке, задевая ухо. — Буду очень признателен.       Кохаку замирает, чувствуя мурашки, спускающиеся по шее с той стороны, где проходит рука Цукасы. Возвращаясь к здравым мыслям, она снова улыбается, подбираясь ближе с помощью одного шага, утыкается щекой в грудь Шишио, обвивая талию того руками. — Да буду я рядом, буду, — убеждает Кохаку, чувствуя спадающее волнение, когда на собственной спине чувствует тёплые ладони. — Будем рядом.