Энджела

Её звали Энджела. И более подходящего для неё имени не могло быть — она и впрямь походила на ангела. Невысокая, хрупкая, с бледно-золотистыми волосами, кротким взором голубых, как незабудки, глаз и тихим нежным голосом. Она была моей невестой, а затем стала женой. Как же счастлив я был, глядя через окно в сад и видя её белое платье, мелькающее среди розовых кустов… Однако наше счастье было недолгим. Я до сих пор не понимаю, зачем Энджеле в тот день вздумалось кататься верхом — и что могло напугать её обычно смирную кобылку. Моя возлюбленная не удержалась в седле — она всегда была не слишком хорошей наездницей. Лошадь сбросила её, и она ударилась виском о придорожный камень… Я долго тосковал по ней. Пребывал в прострации; не желал ни покидать дом, ни принимать соболезнующих визитёров. Всё в моём поместье напоминало мне о ней. Мне всё время казалось, что она вот-вот зайдёт в комнату и окликнет меня своим ласковым голосом; слышалось шуршание её платья, мерещился образ в зеркалах… Эти грёзы приносили какое-то горькое удовлетворение, и я готов был провести в них весь остаток дней — но в итоге друзья всё же уговорили меня вернуться к светской жизни, и через три года после смерти Энджелы я нашёл себе новую невесту. Мэдлин была ничем не схожа с моей покойной возлюбленной. Она была из тех, кого называют «современная леди» — высокая, статная, с ясными зеленовато-серыми глазами и пышными пепельными кудрями, уложенными короной на гордо поднятой голове. В отличие от Энджелы, Мэдлин не казалась мне спустившимся на землю ангелом — однако, глядя на неё, я думал, что она вполне могла бы быть королевой. Я полюбил Мэдлин и был только рад её несхожести со своей первой женой, полагая, что так мне будет легче не вспоминать об Энджеле. Друзья правы, думал я, с любовью глядя на свою пепельноволосую королеву. Пусть умершие покоятся с миром; живым не должно хоронить себя вместе с ними. Поженившись, мы с Мэдлин два года не приезжали в моё поместье. Я боялся, что там на меня вновь нахлынут воспоминания об Энджеле, а Мэдлин то ли чувствовала, что творится у меня на душе, то ли — что вернее — не испытывала особого стремления к тихой загородной жизни, предпочитая жить в столице или путешествовать. Мои опасения сбылись — вновь оказавшись в поместье, где жил с Энджелой, я начал вспоминать её чаще… намного чаще, нежели сам того бы хотел. Я пытался утаить это от Мэдлин — как мне казалось, небезуспешно — и всей душой надеялся, что вскоре любовь к нынешней жене поможет мне забыть прежнюю. Так прошло несколько месяцев… и однажды после завтрака Мэдлин, ставшая в последнее время хмурой, неразговорчивой и даже беспокойной, сказала, что хочет со мной поговорить. — Герберт, нам следует развестись, — спокойно и безо всяких предисловий проговорила она. — Мэдлин, как?! — я бросился к ней и схватил её за руки, но она даже не шелохнулась. — Почему?! Милая, мы же любим друг друга… — Я любила тебя, — спокойно согласилась она. — И поначалу мне казалось, что ты тоже меня любишь — потому я за тебя и вышла. Однако со временем я убедилась, что ты по-прежнему любишь свою первую жену, — а я не желаю делить тебя с призраком Энджелы и устала лелеять надежду вытеснить её из твоего сердца. — Я с теплом вспоминаю об Энджеле, — начал я, — но она осталась в прошлом, а настоящее — это ты… Мэдлин устало покачала головой. — Герберт, не обманывай сам себя. — Мэдлин, любимая, дай мне время, — горячо заговорил я. — Я люблю тебя, я не хочу тебя терять… — Я тоже не хотела бы тебя терять, Герберт, — она вздохнула и коснулась прохладной ладонью моей щеки. — Хорошо… я дам тебе время. Но умоляю тебя: уедем сегодня же в Лондон. — Так вот в чём дело — тебе наскучила тихая деревенская жизнь? — попытался пошутить я, хотя серьёзный тон жены отнюдь не располагал к шуткам. — Дело не в этом, — ответила Мэдлин, и я только сейчас заметил, как она напряжена и как непривычно бледно её лицо. — Герберт, я современная женщина, я не верю в призраков — но этот дом… Немудрено, что здесь ты начал отдаляться от меня… — Что ты хочешь сказать? — То, что я ощущаю здесь присутствие… другой хозяйки! — внезапно её голос сорвался на крик. — Герберт, давай уедем отсюда, уедем сегодня же… Я заколебался. Мне казалось, что я люблю Мэдлин, и я действительно боялся её потерять — но в то же время мне не хотелось уезжать из поместья. Потому ли, что это было родовое имение моих предков — или же всё-таки потому, что здесь я ощущал присутствие Энджелы, навеки утраченного для меня златовласого ангела? — Ты не хочешь уезжать, — голос Мэдлин вновь звучал спокойно — и несколько жёстко. — Я вижу, что не хочешь. Тебе нравится жить здесь в плену воспоминаний об Энджеле — но тогда зачем тебе я?.. — Она вскинула руку, останавливая готовые сорваться с моих губ возражения. — Довольно разговоров, Герберт. Я уезжаю в столицу вечерним поездом, а ты можешь пока оставаться здесь — я скажу, что у тебя остались незавершенные дела по управлению поместьем. Ты говоришь, что тебе нужно время — хорошо. Я подожду, пока ты разберёшься со своими призраками, — но буду ждать в нашем доме в столице, а не здесь, где эти призраки одолевают нас обоих. Только разбирайся поскорее, если не хочешь пересудов — тебе они всегда волновали гораздо сильнее, чем меня. Не дожидаясь ответа, она стремительно вышла, прошуршав юбками, и оставила меня одного. Я проводил Мэдлин на станцию, и наше прощание вышло намного более тёплым, нежели разговор в полумраке библиотеки. Я искренне сожалел о её отъезде, да и она, казалось, не слишком радовалась предстоящей разлуке. Но я понимал, что её не отговорить; к тому же, меня самого пугали её непривычные бледность и нервозность… а уехать вместе с ней я не мог — что-то словно держало меня здесь. Наступил вечер. Я сидел в библиотеке, механически перелистывая золотообрезные страницы тяжёлого тома, но почти не сознавая, что на них написано. Мягко обнимало меня глубокое кресло, ровным пламенем горели свечи… Внезапно их огоньки замерцали, заметались — и погасли. Повеяло холодом — хотя за миг до этого не было ни сквозняка. Скрипнула, приотворяясь, дверь… …и я увидел, как в библиотеку входит Энджела. На сей раз она не была мимолётным видением — я видел её так же отчётливо, как утром Мэдлин. Даже наступившая в библиотеке темнота не была помехой; казалось, что фигура Энджелы излучает слабый свет, позволяющий разглядеть её распущенные по плечам золотистые волосы, белое муслиновое платье — её любимое, то, в котором её и похоронили — и букет белых роз, что я вложил в её руки, когда она уже лежала в гробу. Нынче же розы были нисколько не увядшими, и до меня явственно доносился их сладкий аромат… Не в силах вымолвить ни слова, я будто окаменел в своём кресле — и только услышал, как выскользнувшая из моих пальцев книга с глухим стуком упала на ковёр. На Энджелу этот звук не произвёл ни малейшего впечатления — она продолжала неспешно, но уверенно приближаться ко мне, я слышал лёгкую поступь её маленьких ножек в белых туфельках… разве призраки не должны двигаться совершенно бесшумно?.. Наконец Энджела подошла совсем близко и остановилась прямо передо мной. Аромат роз в её руках стал ещё сильнее, и теперь я видел, что не всё в ней осталось неизменно. Лицо было гораздо бледнее, нежели при жизни, и это была не аристократическая бледность, но белизна смерти; некогда розовые губки отливали синевой, золотистые волосы были спутаны, платье — приглядевшись, я увидел это — выглядело помятым и кружева на нём пожелтели… …а сладкий аромат роз был вовсе не ароматом летнего сада; это был запах тлена. И всё же она стояла здесь, моя Энджела, и, несмотря ни на что, казалась живой… Мне хотелось протянуть руку и проверить, могу ли я коснуться её, — однако я по-прежнему не мог ни пошевелиться, ни заговорить. — Здравствуй, дорогой, — голос Энджелы был всё так же мелодичен, как я его помнил, и всё же что-то в нём было не так — за привычной нежностью словно скрывалась… насмешка?.. — Ты даже не встанешь, чтобы поприветствовать меня? Или, быть может, ты болен и я пришла не вовремя? — Энджела… — мне наконец-то удалось разомкнуть губы. — Ты… — …призрак? — она едва заметно приподняла брови и улыбнулась. До боли знакомая мне милая улыбка — так почему же меня от неё бросает в дрожь? — Что, если так, Герберт? Неужто ты боишься меня — свою милую маленькую Энджелу? — Я рад тебя видеть, — сказал я, будучи, по правде сказать, далеко не до конца в этом уверенным. — Присаживайся… Чувствуя себя до крайности глупо, я поднялся, чтобы помочь ей сесть, однако она неуловимым движением ускользнула от моей протянутой руки и сама опустилась в кресло напротив. — И это всё, что ты хочешь мне сказать? — Она положила букет себе на колени и принялась рассеянно обрывать изящными пальчиками белые лепестки. — А как же насчёт того, как ты тосковал по мне всё это время? Голубые ангельские глаза, не отрываясь, смотрели на меня — и меня не покидало ощущение, что в их глубине мерцает лёд. — Я действительно тосковал по тебе, — я несмело подошёл к ней, снова поднял руку, но так и не рискнул коснуться ни пряди спутанных золотистых волос, ни маленькой ручки, ни пожелтевшего кружева на платье. — Но… прошло много времени… и я женился вновь… — Да, я видела твою новую жену, — Энджела кивнула. — Красивая женщина. И сильная. Я такой никогда не была. — Красотой ты ей никогда не уступала, — поспешил я её заверить; возможно, стоило сказать что-то вроде «ты не в пример красивее», но мне не хотелось дурно отзываться об отсутствующей здесь Мэдлин. — А что до силы… мне кажется, ты несколько изменилась… — Да, — Энджела вскинула голову и рассмеялась — весело и с некоторым вызовом. — Я стала сильнее, чем была когда-то. Разве теперь я не нравлюсь тебе больше? — Ты нравилась мне… — у меня чуть было не вырвалось «прежде», но я вовремя опомнился: — …всегда. Энджела, почему ты пришла — теперь? Почему не раньше — когда я сутками просиживал в этой библиотеке, думая только о тебе? — Раньше я была… растеряна. И слабее, чем сейчас. Но я всё равно приходила — а ты никак не мог понять, что это действительно я. Бедный мой Герберт, ты способен поверить лишь в то, что видишь со всей ясностью… Она поднялась с кресла, уронив на пол растрёпанный букет, подошла ко мне и коснулась ладонью моей щеки. Её прикосновение было ледяным — на краткий миг мне показалось, что лицо у меня онемело. — Ты ведь по-прежнему любишь меня, Герберт? Любишь, я знаю… иначе ты не остался бы здесь сегодня, а уехал вместе с Мэдлин… Мы созданы друг для друга, любимый. Мы созданы друг для друга, любимый. И сейчас я хочу забрать тебя, не хочу делить с новой женой… Я замер, вновь не в силах ни шелохнуться, ни что-либо ответить. В моей груди разливался мёртвенный холод. — Ты боишься, Герберт? Чего ты боишься — за дальнейшую судьбу Мэдлин? Не бойся. После твоей смерти она станет наследницей двух состояний — и своего, и твоего. Богатая молодая вдова, достаточно сильная, чтобы пережить утрату, достаточно красивая, чтобы те, кто будет вновь просить её руки, влюблялись в неё, а не в её деньги, и достаточно умная, чтобы выбрать из женихов наиболее достойного… Правда, какой я стала рассудительной, Герберт, милый? А когда-то ты говорил, что я не от мира сего — как раз тогда, когда я принадлежала миру живых… Забавно, не так ли? — Ты так уверена, что Мэдлин захочет снова выйти замуж? — Помимо воли мой голос прозвучал резко, и я в очередной раз подумал о том, насколько же это нелепо — беседовать с призраком. — Я не уверена — я просто знаю… Тебя это огорчает, Герберт? Но ведь даже ты женился во второй раз — несмотря на все твои слова о любви ко мне… Стало ещё холоднее. Я не знал, что ответить. — Однако я не держу зла ни на тебя, ни на Мэдлин, — продолжала тем временем Энджела. — Видишь, я всё так же кротка и всепрощающа, как прежде… — она усмехнулась, и от этой усмешки у меня по спине прошла дрожь. — Я просто хотела, чтобы она уехала, — и она почувствовала, что я здесь, и уехала… Умная женщина, о да. Ты тоже можешь уехать, Герберт. Я не в силах проникнуть в наш дом в Лондоне, и там ты будешь чувствовать себя в безопасности. Можешь уехать к Мэдлин, продать это поместье и купить новое… Видишь, я могла бы забрать тебя прямо сейчас — но я даю тебе возможность и время решить самому. Думай, Герберт. Решай. Я даю тебе сутки на раздумия — вполне достаточно, как ты считаешь? — а завтра после заката, ближе к полуночи, как сегодня, приду за тобой. Если к этому времени ты уедешь, то будешь навсегда свободен от меня, а если решишь остаться… тогда мы снова будем вместе — теперь уже навеки. Вновь леденящий холод скользнувшей по моей щеке руки — а затем я даже не заметил, как она исчезла. Я остался в библиотеке один, свечи по-прежнему не горели, однако неестественный холод начал понемногу отступать… Неужто померещилось?.. Неверными движениями я зажёг одну из свечей — и увидел на полу то, что осталось от букета. Внутренне холодея, наклонился и поднял пригоршню белых лепестков… Они были шелковистыми на ощупь — хотя по краям и начали увядать. Всё ещё ароматными — что это, аромат роз или запах тлена?.. И совершенно не призрачными. …Вечер следующего дня уже наступил. Близится час, назначенный Энджелой. Я мог бы уехать. Я действительно мог бы уехать. Я всё же любил Мэдлин, и она тоже любила меня… Надо же, я и сам не заметил, как начал говорить о своей жизни в прошедшем времени. Хочу ли я жить? Боюсь ли смерти? Я не знаю точного ответа на эти вопросы — однако я не уехал, и вновь сижу в библиотеке, и жду Энджелу. О да, ныне, после смерти, она не совсем такова, какой была при жизни — я запомнил её кротким ангелом, а вчера на её губах играла насмешливая улыбка и на дне голубых глаз стыл лёд… И всё же сейчас я люблю её ничуть не меньше, чем прежде. Я мог бы быть счастлив с Мэдлин — но Энджела права, на самом деле я всегда принадлежал только ей… …И поэтому сейчас я сижу и жду, когда она придёт за мной.