во что выливаются зависимости?

— Ещё и куришь вдобавок? — с укором спрашивает и делает лицо по-взрослому серьёзным. Всё же, перед ним мелкий шкет, который, видимо, и вовсе не знает о том, во что выливаются зависимости. — Вдобавок к чему? — хмыкает Шикамару, засовывая фильтр флуоресцентно-белой в темноте сигареты меж губ, высохших от продолжительной битвы. Блять, и почему, собственно говоря, Генма сейчас теряет всю свою напускную строгость, когда внешняя сторона длинных пальцев парня касается его губ, и он вкладывает туда смертоносную бумажную трубочку, пропитанную никотином. Она еле колышется от сильного ветра, потому что губы сильно разомкнуты, и держится лишь из-за того, что фильтр приклеился к влажной слизистой. В целом, конструкция держалась на соплях. — К твоей пиздлявости, — раздраженный тем, что уже такой простой жест со стороны подростка так сильно пошатнул его уверенность, шагает жестче обычного. Шикамару хмыкает в который раз, но зажигалку доставать не торопится. — Интересно, — улыбается уголками губ, хотя идут они сейчас по сильно пострадавшему району Конохи, где обломки каменных стен от домов преграждали все пути к побочным улицам. Генма цыкает, и Шикамару физически приятно от этого. Он сразу расслабляет натруженные плечи и руки, а взгляд уже не фокусируется на плохом. Битва выиграна, и это, пожалуй, главное. О жертвах не хочется слышать до последнего. — Как ты вообще начал курить? — Генма злится, правда не знает, на кого больше: на себя или на такого разморённого на фоне разрухи подростка, дефилирующего походкой от бедра. — С нашей работой удивительно, что многие до сих пор не курят, — жмёт плечами, и пока говорит, кончик сигареты интенсивно подкидывается то вверх, то вниз. — Ты ещё мелкий для этого, — Генма, на манер Шикамару, дёргает губами, осекаясь. Сёнбон сжёгся в момент, когда шиноби кинул его в тот страшенный и пугающий барьер. Окей, Генма зол вдвойне из-за того, что его лишили драгоценной ковырялки. Рот наполняется слюной, и сознание нежит мысль, что вот сейчас, он дойдёт с этим сосунком до хокаге, составит рапорт, поподдакивает, опять же, умному и дохуя взрослому чунину в стороне, откланяется и, наконец, вернётся домой. Где достанет новенький сёнбон с пресловутым вкусом металла и с удовольствием завалится в кровать с чашкой виски. Именно чашкой, желательно полулитровой, после того, что они пережили и после того, как его по обыкновению в очередной раз чуть не убили к ебени матери, хочется расслабиться. — Не мелкий, — без энтузиазма откликается подросток со всё ещё не зажжённой и слегка размокшей папиросой. Всё же, край сознания цепляет картина девушки с окровавленной головой около разрушенного здания почты. — Так как я довольно-таки длительное время провожу в непосредственной близости с Асумой-сенсеем, то невольно становлюсь жертвой пассивного курения, а вообще говорят, что пассивное курение намного вреднее активного, — он быстро отворачивает голову, смотря на сожжённую крону листьев. — Брехня. — Когда ты уже перестанешь на меня пялиться? — с недовольством вопрошает Шикамару, через какое-то время, закидывая руки за голову и уставляя треугольные локти прямо на луну. Импульс озлобленности всё же мигает в забитой мыслями башке, потому что скоро они подойдут к его родной улице, а руины всё не прекращали грозно возвышаться. Дома была мама, без отца. Они почти доходят до начала улицы, и Нара прячет сигарету с распушившимся фильтром в нагрудный карман. Сейчас он увидится с ней, и, не дай бог, она заметит запах курева от него. Он уверен, что они увидятся. Походки не меняет, не ускоряет шаг и не всматривается особо сильно в домики справа. Он бы сказал, что не боится, но с детства встроенный аппарат для самоанализа не позволит даже думать о таком. Тело, ноющее, кажется, от каждого шага, не может расслабиться, руки лечь по швам, а глаза не скашиваться на Генму. Того дома не ждёт никто, и тот факт, что он говорит всякую чушь под руку, доказывает, что Шикамару отлично справляется с ролью внешне спокойного и не побеждённого шиноби. Он знает, что старший на самом деле не ненавидит его. Немного бесится, но почти без упрёка отдаёт бразды правления в нужный момент, а иногда и сваливая свою работу. — Когда ты перестанешь мной командовать, — приносится ему ответ, и Шика понимает, что в мозгу пролетело с тысячу мыслей за одну секунду. Они обходят огромный завал, попутно принимая благодарности за то, что спасли в очередной раз деревню. Генма устало и смущённо улыбается, притормаживая около женщины, а младший лишь огибает стену из камней, впиваясь взглядом в свой дом. Развалины мозолят глаза. Развалины его дома. Он срывается на бег, широко раздувая ноздри и хмуря тонкие брови. Взгляд мечется из стороны в сторону в поисках матери или хотя бы соседей. — Шикамару! Ты в порядке! — его обнимают со спины сухие руки, и он чувствует, как сердце рвёт этажи из внутренностей, бухаясь под ноги. Жива. Здорова. Он разворачивается в объятиях, не смотря на маму и не произнося ни слова, обнимает её в ответ, утыкаясь холодным носом ей в изгиб шеи. — Я рад, что с тобой всё в порядке, — тихо произносит он, — с отцом тоже всё нормально. — Мой мальчик, — она оглаживает сначала лопатки, потом поднимает ладонь вверх и зачёсывает выбившиеся из хвоста волосы на затылке. К ним подходит Генма, подвязывая бандану на голове. Он останавливается за несколько шагов от пары, неловко оглядываясь по сторонам. Шикамару его не узнаёт. Старший всегда выворачивал ситуацию так, чтобы выставить дураками всех, кроме себя, ничего не стеснялся, разве что только похвал. С ним он ведёт себя по-другому. Ах, да, им же надо вместе явиться к хокаге. — Что с домом? — Нара отходит от матери на пол шага, осматривая пострадавшие соседские дома. — Обвалился потолок, но только в прихожей и чуть-чуть в кухне, — мама тоже с грустью смотрит на дом, — тебе придётся у кого-то остаться. — Пойду к Чоджи, — парень пожимает плечами, щёлкая пальцами от нетерпения закурить и уже отрапортовать. — У них полностью уничтожен дом, — слегка качает она головой. — О, Генма-сан, я вас не заметила! — она оборачивается к джонину с милой улыбкой и уже более бодро. — Здравствуйте. — У вас не найдётся места переночевать этому балбесу? Генма оторопевает, очень натурально выгибая бровь и красноречиво смотря на младшего, который уже начинает закатывать глаза, ударяя пяткой ладони по лбу. — Мааам, нет… — Ты хочешь ночевать в будке с собакой?! — врубает она свой «мамский» типичный тон, хмурясь. — Мне будет не тяжело… — вставляет свою реплику в их начинающуюся перепалку джонин, правда, он ахуеть, как против. Ну потому что это же Шикамару. — Вот и славно! — Мам, нет! — цедит сквозь зубы парень, поджимая живот и стискивая руки в кулаки. Это какой-то вселенский позор, неловкость и так далее по списку. Шикамару тошно, и он уже не против переночевать на заднем дворе под открытым небом. Мама, только узнав, что с ним относительно всё нормально, уже начинает пилить. — Весь в отца! Ну-ка давай, шуруй к хокаге, хорошенько поблагодари Генму-сана и веди себя прилично! — подзатыльником отправляет сына в путь-дорогу. Пару минут они бредут в полной тишине, даже не смотря друг на друга. У Шикамару на лице написаны статическая безысходность и стыд за то, что его вот так просто навязали человеку, перед которым он особенно сильно старался не лажать и не выглядеть младше своих лет. — Прости. — Да ладно. — Она иногда бывает невыносима, — вздыхает парень, закалывая невидимкой жесткие волосы на затылке и закатывая глаза, когда пара прядей всё равно выпадают. Больше всего сейчас хочется расплести хвост. А, ну ещё не ночевать у старшего, которому его навязали по щелчку пальцев. Шикамару видит, что ему не рады. Немного обидно, но плевать, переживёт. Маленькая зазубрина сентиментальности и выделения внутренней энергии на такие бесполезные и ненужные эмоции, выводят Нару из себя. Он устаёт. По классике. Они идут ещё минуты три, после чего Генма не выдерживает и говорит: — Расслабься! — Я уйду к кому-нибудь из ребят, — Шикамару принципиально теперь осматривает уже целые здания, не поворачивая лица в сторону джонина. До резиденции остался примерно километр. — Зачем? Если я сказал, что не против, — Генму, изрядно уставшего и еле волокущего ноги, конкретно напрягает эта тягомотина с эмоционально нестабильным подростком. Боже, ему семнадцать, он — убийца, на его плечах лежит непосильный груз, с которым он прекрасно справляется, а Генма сейчас злится из-за простого упрямства. — Потому что меня напрягает эта ситуация. — Если она не напрягает меня, то почему должна тебя? — Ты странно себя со мной ведёшь, — последнее, что говорит Шикамару, прежде чем переступить порог здания. Через два часа они выходят из резиденции, спотыкаясь о каждую ступень и камень, Шикамару единожды зевает, а Генма трёт глаза, всё ещё с непривычки пожёвывая губу. — Почему странно? — неожиданно спрашивает Генма, поравнявшись с младшим. Шикамару ведёт его, Генму, к его же дому, не спрашивая ни адреса, ни дороги. Просто безошибочно шагает. В воздухе летает не осевшая до сих пор пыль, а со стороны аллеи несёт горелыми листьями. Где-то в кустах звучат сверчки. — Давай переспим? — Нара намеренно делает шаг шире, чтобы спокойно прикурить сигарету. Тело, полностью опустевшее и расстроившееся, будто перестаёт ощущаться. За то время, пока он пересказывал произошедшие события Цунаде, пару раз ловил на себе мечущиеся взгляды старшего и мысли о том, что он мог сегодня умереть. А ведь он был так молод и так много… ладно, не особо много, но были вещи, которые он хотел осуществить ещё в этом теле. Хотя, не то чтобы он особо верил в реинкарнацию. Шикамару, зажимая помятую сигарету между пальцев, выпускает струйку дыма вбок, понимая, что Генма остановился. — Что? — старший стоит в напряжённой позе, сложа руки в карманы, и хмурится не по-хорошему. — Слышал же, — Шика прихватывает мочку уха, проверяя, чтобы кольцо было плотно застёгнуто, и передёргивает плечами от того, что на улице холодно. Он делает всё легко. И в глаза смотрит не боясь. Ну врежет, ладно, спать не пустит, так он и не хотел, к слову. — Что за предложения такие?! — Я замёрз, пошли, — Шикамару дёргает губами, без рук стряхивая пепел на дорогу, и обнимает себя руками за локти. Ещё бы ему в сетчатой майке и жилетке не было холодно. Генма догоняет его, сипло дыша. У обоих сердце бьётся бешено. — Ты странно себя вёл со мной, я думал, что раздражаю тебя, но путём наблюдений пришёл к тому, что нравлюсь тебе, — джонин залипает на острый подбородок, идеально дополняющий строгий профиль парня. Серёжки из титана красиво переливаются в ночной темноте. Длинные и прямые ресницы ложатся веером на веки. Спать уже не хочется. — Интересно. — Скажи, что это не так, и я тебе поверю, — Шикамару выбрасывает бычок в траву, облизывая иссохшие губы. Генма опять напряжён. — Я не могу сказать ничего. — Почему? — он смотрит на старшего только боковым зрением, упорно пялясь вдоль тропы. Лёгкие, будто заполнившись пылью, начинают тяжелеть, но думается, видится и чувствуется гораздо лучше. — Потому что ты ещё подросток, — усмехается шиноби, смотря на руки Нары — те покрылись крупными мурашками, но до дома оставалось буквально пару минут. Да и куртки у него с собой не было, чтобы по-джентельменски накинуть на широкие плечи. — Я не буду с тобой спорить, просто скажу, что да, мой возраст идёт слегка вразрез с тем, что я имею сейчас на руках и в душе, — Шикамару, наконец, тянется к волосам, расплетая тугую резинку одни ловким движением. Поначалу он выглядит смешно, с ореолом всклокоченных волос и закатившимися от удовольствия глазами, потому что натяжение с кожи головы уходит. Но потом Шикамару наклоняется вперёд, разделяя пальцами волосы у корней и слегка массирует кожу, после чего вскидывается и разделяет их уже поровну, приглаживая пряди у лба. Выглядит сказочно, волшебно, да ещё и в свете луны. — Я не говорю, что нравлюсь тебе всецело, ну внешне точно да. Так что? — Шикамару, престань, — Генма останавливается, оглядываясь по сторонам. — Что на тебя нашло? Нара останавливается тоже, безучастно обводит мужчину потухшим взглядом. — Генма, — тихо тянет он, смаргивая усталость и наваждение, — мы с двенадцати лет варимся во всём этом дерьме, которое кто-то затеял долгое время назад. Мы умираем за наших товарищей, теряем родителей, учителей, мы перестали быть детьми давным-давно. Он идёт дальше, ещё раз проводя рукой по волосам. — Если Наруто дурачится до сих пор, ведёт себя порой глупо и по-детски, то я могу только порадоваться за него, — худые пальцы касаются онемевшего носа, — я не могу так. Не могу себя отпустить. Скорее даже, не хочу. С большими потрясениями и ответственностью мне получается справляться легче, ощущая чуждость к приступам инфантильности и в любой момент находя расслабление в чём-то, что неподвластно подростку. Они входят на крыльцо, Шикамару ногой пинает опавшие на ступени листья, а Генма чуть не расшибает лоб, переваривая сказанное подростком. — Ключи, — он вкладывает связку ключей в узкую ладонь, попутно осматривая вздутые синюшные вены на запястьях. В доме пахнет необжитым помещением и виски. Джонин хмыкает с такой параллели, плечом устало приваливаясь к стене в прихожей. Шикамару лениво стягивает обувь, ломая задники. — Если ты такой взрослый, выпить не хочешь? — Генма даже забыл сказать младшему о том, что не стоит разуваться. Первым делом он плетётся в комнату, доставая шкатулку с сёнбонами. Всё делает в темноте, но безошибочно точно, Шикамару лишь проходит мимо, бросив: — Дай мне, пожалуйста, чистую одежду. Генма жуёт губы, от чего сёнбон смешно скачет вверх-вниз. Он блаженно прикрывает глаза, расслабляя шею и подбородок. Снимает жилет и бандану, собирая маленькую мальвинку на голове и оставаясь в одних штанах и водолазке. Лезет в шкаф одной рукой, находя какую-то домашнюю одежду. — Вау, я давно тебя не видел без паранджи, — беззлобно хмыкает Шикамару, с удовольствием проводя взглядом по мягким чертам лица и, на удивление, чистым волосам старшего. — Ты не ответил. — Нет, не хочу. — Почему? — Генма разменивается с младшим на маленьком пяточке кухни, направляясь к шкафчикам, попутно трогая батареи рукой. — Мне не нравится пить, — Шикамару безразлично пожимает плечами, хотя вид одежды старшего, в которую он переоденется после душа, и запах который будет обволакивать его во время сна, заставляет немного взбудоражиться. — Повезло, — Генма последний раз задерживает взгляд на плоской, не рельефной груди и большим глотком отпивает виски из тёмной бутылки, — а мне нет, потому что ты, блять, невыносимый. Ты нахуя надеваешь такие майки? — задаёт он давно интересующий вопрос, приваливаясь задницей к подоконнику. Глаза щурит, всматривается в силуэты молодого тела. — А что? — Шикамару наклоняется к стулу, подбирая одежду. — Нравлюсь всё-таки? В следующую секунду всё происходит слишком быстро. — Да, ты мне очень сильно нравишься, просто пиздец как, — он смыкает руку на худой шее, нюхая кожу за ухом, от Шикамару несёт вишневым табаком и мальчишеским потом, что заставляет ноги буквально подкашиваться, — и да, мы переспим, но когда ты всё же чуток подрастёшь, хорошо? — карие глаза сверкают с усмешкой. — Тогда ты мне уже будешь не нужен, — Шикамару ухмыляется, выгибая бровь, хотя сердце стучит бешено, а дыхание сбивается из-за того интимного жеста и простого, блять, нахождения Генмы в его личном пространстве, — возможно. Они стоят так пару секунд, за которые руки Генмы спускаются на талию, и они стоят ещё какое-то время, прислонившись друг к другу лбами.