Веснушки

Фредди Зал пуст, саундчек давно закончен и все разбрелись кто куда. Я иду через сцену и ловлю себя на том, что немного пританцовываю, усмехаясь и сам же одергиваю себя. Ты где-то здесь, я знаю, что ты не уехал. — Дики! — зову я, ожидая ответа и машинально продолжая оценивать акустику зала. — Я тут! — слышу голос из-за усилителя. Да, акустика тут хороша. Я иду на голос и нахожу тебя сидящим за усилителем на комично крохотной табуреточке. Ты чем-то подавлен. Свитер с оленями перекрутился, длинные ноги в вызывающих красных штанах (за их сочетание со свитером тебя надо судить) в руке почти пустая бутылка пива. — Что случилось? — меня что-то беспокоит. Не пойму пока, что. — Ничего, Фредди. Устал немного. — Ну, поехали в гостиницу. Запрешься в номере, будешь дрыхнуть. — Не хочу, не запрусь. — Ты чуть пьяно мотаешь головой. Я смотрю на короткие рыжеватые прядки и провожу рукой, чувствуя свежайшую и странно короткую стрижку. Ты поднимаешь на меня вопросительный взгляд. Но я не собираюсь оправдываться. — Просто хотел это сделать. Мне любопытно. Мне жаль твои локоны, Джон. — Я вижу, как ты немного гаснешь, уголки рта досадливо поджимаются. — Но тебе идет, выглядишь мужественно. — К моему удовольствию, ты улыбаешься, и как мне кажется, твои щеки немного розовеют. Неужели я смутил тебя, Дики? — Почему не хочешь в номер? — Я устал не от работы, Фредди. Я устал от шума. Мы оба прекрасно знаем, что сейчас приедем в гостиницу, спустимся вниз, в ресторан и начнутся вспышки камер, алкоголь, готовые на все женщины… Все то, что я так люблю в общем-то, но я устал немного. Сегодня устал. — Есть еще пиво? — спрашиваю я. Ты смотришь на меня, улыбаясь самой солнечной, самой очаровательной своей улыбкой и неловко привстаешь. Крохотная табуреточка под тобой оказывается небольшим ящиком. Джон Для тебя у меня всегда найдётся и пиво, и даже что покрепче. Крышка легко открывается, являя содержимое моей «табуретки» — дюжина бутылочных горлышек, закрытых металлическими кружками крышек. Достаю одну, открываю и протягиваю тебе. Цепкая лапка смыкается на тонком горлышке, и ты забираешь её, не отпуская меня взглядом, под которым я снова мучительно краснею и снова прикладываюсь к почти пустой бутылке. Ты молча стоишь рядом со мной, оглядывая огромный зал. Тишина оглушает нас, накрывая ватным одеялом, расслабляя обоих. Я благодарен тебе за твоё молчание. Я хочу сохранить эту тишину. Неожиданно ты начинаешь двигаться. Сначала почти бесшумно в движение приходят твои руки — ты перекладываешь бутылку, делаешь глоток и ищешь, куда бы её поставить, затем обнимаешь себя, как будто замерзая и смотришь в мою сторону. Я делаю вид, что не замечаю этого, и ты отворачиваешься, демонстративно громко дыша. Тебе надоело стоять на месте, но ты не уходишь. Неужели из-за меня? Стоит улыбнуться этой мысли, и ты сразу же демонстративно громко ставишь бутылку на пол, так, что это разносится по всему огромному помещению, и я невольно морщусь. — Зачем ты это сделал? Ты пожимаешь плечами, и вместо ответа разворачиваешься в сторону выхода всем телом, делая большой шаг, практически сразу переходя на бег, как будто ты не умеешь двигаться медленно, как положено людям. Я успеваю ухватить тебя за тонкое запястье на самой границе этого момента. Мне показалось, или ты попытался спрятать улыбку? Бесполезная попытка. Улыбка возвращается, и ты словно светишься, позволяя крепче взять тебя за руку. Чувствую себя школьником, которого впервые поцеловали на переменке, и сжимаю твою кисть, стремясь не дать вырваться, а ты неожиданно расслабляешься, позволяя держать себя. Фредди Я не понимаю, чего ты хочешь. Ты немногословен и тих, держишь мою руку, и я чувствую, как твои пальцы словно украдкой гладят мое запястье, от чего у меня сбивается дыхание и по спине ползут мурашки. Неужели это намек? Я не верю. — Джон? — я улыбаюсь тебе, стараясь не слишком демонстрировать проклятые зубы, и второй рукой обнимаю твою беспокойную ладонь, удерживая такие же беспокойные пальцы, и слышу разочарованный вздох. Вдруг ты поднимаешь на меня свое милое лицо с печатью какой-то едва уловимой тревоги: — Тебе скучно со мной? — спрашиваешь ты, глядя прямо мне в глаза, и я не знаю, куда деться. «Да, немного» — хочется ответить мне, но я хватаю себя за язык и начинаю бегло и нелепо оправдываться, словно неверный супруг. Говорю, что всегда приглашен, почти всегда занят, часто устал и только в этом кроется причина… Мой лепет течет сквозь тебя, словно жидкость, ты словно не слышишь меня и смотришь неподвижно все теми же спокойными глазами с искоркой грусти на дне. Я, глядя на тебя, затыкаюсь сам собой на полуслове. В огромном зале повисает тишина. Ты все так же не отпускаешь мою руку, только пальцы твои осторожны и неподвижны. — С такой короткой стрижкой ты похож на сироту. — говорю я очередную глупость и глажу тебя по темно-каштановым волосам, чувствуя, как короткие прядки задорно торчат и щекочут руку. Ты вздрагиваешь. — Твои друзья, Фредди, что они такого делают для тебя, что ты так к ним рвешься? — ты смотришь на меня с долей лукавства. О-о-о, милый, я думаю ты сам прекрасно догадываешься, однако я не пойму, для чего тебе нужно, чтобы я говорил об этом вслух. — Дики, ты хочешь повторить какие-то из их подвигов? — я заинтересованно поднимаю бровь. Ты ничуть не смущен, ты словно задумался над какой-то задачей. Меня кольнуло чувство тревоги. — Дики? — осторожно спрашиваю я. — Фредди. — Ты чеканишь мое имя, и я чувствую, как притягиваешь меня за руку к себе. Мной овладевает паника. Джон Я прижимаю тебя к себе, обнимая поперек спины тонкое птичье тело. Ты замираешь, как будто в силках. Ты не знаешь, чего ждать от меня. Это странное чувство. Провожу носом по твоему виску, вдыхая такой запах кожи, улыбаясь своей смелости, и ты решаешься обнять меня в ответ. Я так хочу прошептать в аккуратное ухо, не скрытое больше длинными волосами — «Я хочу тебя. Я тоскую по тебе. Ты прекрасно понимаешь, зачем я завёл этот разговор, не прикидывайся», и услышать, как ты снова начнешь быстро-быстро говорить, пытаясь скрыть неловкость, но сдерживаюсь. Руки на моих плечах вздрагивают, когда я касаюсь губами нежной мочки, и ты прижимаешься теснее, больше не пытаясь сбежать от меня. Шумно выдыхаешь и немного поворачиваешь голову, не мешая мне и щекотно дыша в шею. Странное положение, которое совсем не хочется разрушать. Ты так близко... и совершенно прав, я ведь, действительно, как сирота без тебя. Прижимаю тебя сильнее — мне нравится слышать, как бьётся твоё сердце, и знать, что нас никто не прервёт. Ты начинаешь шевелиться и пытаешься выбраться из моих объятий, цель и причину которых не понимаешь, и я вздыхаю. Ну почему, чтобы быть правильно понятым, всё обязательно надо озвучивать? Позволяю рукам осторожно сместиться ниже, чувствуя, как ты вновь замираешь и словно ждёшь моих дальнейших действий, не отстраняясь. Ободрённый этим, я смещаю руки ещё немного ниже, гладя твою поясницу, которая так и манит прикоснуться, вдавить в себя твоё хрупкое тело. Кажется, ты начинаешь догадываться о моих планах, и робкая улыбка щекочет кожу, когда ты привычно облизываешь губы, пытаясь спрятать за ними зубы. Ты не против? Фредди Я не знаю, Джон. Я понимаю причину твоих объятий, — я же не идиот, — но я не понимаю, как ты решился открыть эту дверцу. Мы оба знаем, что за ней множество моих безобразных истерик и твоих обид. Большего я дать не могу, я уверен, и я не знаю, стоит ли пытаться. — Дики, — выдыхаю я тебе в ухо, и не могу сдержать улыбки. Твои ладони проникли под футболку, и я чувствую, как легко и щекотно пальцы скользят по моим ребрам: — Ты не понимаешь, Дики. — я глажу тебя по каштановым волосам, и продолжаю улыбаться, как идиот, хотя знаю, что улыбка меня не особо украшает. — Я понимаю, и я знаю. — внезапно грубо перебиваешь ты. Руки выскальзывают из-под футболки и крепко обхватывают мое лицо. Ты смотришь мне в глаза с неприятной серьезностью. — Пожалуйста, Фредди. Я справлюсь. — тихо и отрывисто говоришь ты. А из моей груди вырывается хохоток и улетает под темные своды высокого потолка. «Папа, пожалуйста, это всего лишь маленький кролик, я знаю, как его кормить, я буду о нем заботиться» — я слышу эту детскую просьбу в твоих словах и ничего не могу поделать, мне кажется это удивительно забавным. Джонни, мой маленький мальчик… От твоей резкой пощечины у меня звенит в ухе и загорается щека. Но мне не столько больно, сколько обидно. Я не ожидал этого. — С ума сошел?! — кажется, я шиплю как гадюка и извиваюсь, стараясь вырваться. Ты держишь меня удивительно крепко, и сам пугающе спокоен. Я чувствую, как в мои волосы впились сильные пальцы. Больно, черт! — Я справлюсь, Фредди, дай мне шанс. — просительные нотки в твоем ровном голосе звучат сейчас странно и неестественно, но я запрещаю себе паниковать. Ты Джонни, мой маленький братик, ты не причинишь мне вреда. Сделав глубокий вдох, я вытягиваюсь в твоих объятиях как струна и расслабляю мышцы, насколько это возможно. Так, теперь волосы. Я завожу руку за голову и осторожно загибаю твои пальцы, увязшие в моих волосах. — Дики, отпусти, мне больно. — прошу я будничным тоном и чувствую, как капкан на моём затылке превращается в теплую ладонь, приятно поглаживающую его и все же неприятно портящую укладку. — Я думал, я… знаю, что тебе так нравится. — шепчешь ты, а я пытаюсь не улыбаться слишком уж широко, настолько ты трогательный сейчас в своей растерянности и со своими заломленными домиком бровями и приоткрытым розовым ртом. — Какой ты глупый, Дики. — я упираюсь своим лбом в твой и вижу, как зеленые глаза напротив сливаются в одно странное пятно. Твое дыхание на моем лице пахнет пивом и сигаретами. Дики Прости. Я не хотел делать тебе больно. Я уверен, ты видишь это и понимаешь, что мне не обязательно озвучивать мысли вслух. Ты абсолютно прав — я глупый. Но я так хочу тебя, и не знаю, как подступиться к тебе... Дотягиваюсь до лица, касаясь по пути кончиком носа, и осторожно целую мягкие губы, всё же немного сжимая пальцы в твоих волосах. Не сильно, больше я такого не сделаю, а лишь слегка, чтобы почувствовать, как пряди скользят между пальцами. Ты прикрываешь глаза, вздыхая, и отстраняешься, не давая мне возможности увлечь тебя глубже. Твои пальцы смыкаются на моих запястьях и соскальзывают вниз, к локтям, щекоча их. Я смотрю на тебя, чувствуя, как кожа на лице собирается морщинками и начинает давить на переносицу. Я не понимаю, что ты хочешь сделать — ведь ты не отталкиваешь меня, и гладишь обнаженную кожу мягкими, как кошачьи лапки, пальцами. Неожиданно ты улыбаешься и вновь прижимаешься к моему лбу, не давая сфокусировать зрение. Робкая улыбка появляется на губах, разглаживая моё лицо, и я пытаюсь поймать твой ускользающий из-за такой близости взгляд. Я начал неправильно, — теперь я это понимаю, но ничего не могу исправить. Ты едва не убежал от меня, и мне страшно подумать, что я мог всё испортить. Ты как птица в силках, которую нужно вытащить осторожно, не повредив яркого оперения. Шаг за шагом приближаясь к тонкому тельцу, старающемуся не выпускать меня из поля зрения черной бусинки глаза. Шелковая гладкость перьев-волос между пальцами успокаивает, и я словно погружаюсь в транс, тону в темных глазах, в которых сверкает смех. Я расслабляюсь, позволяя тебе выпутать мои пальцы и опустить руки, чтобы сжать мою ладонь и развернуться, увлекая за собой. Фредди — Давай за мной, пойдем. — Я веду тебя за собой за кулисы, а потом по пустым гулким коридорам, сжав сухую теплую ладонь. Неожиданно даже для себя самого я нервничаю, словно школьник на первом свидании, а ты идешь следом, удивительно легкий и послушный, растерявший свою смешную суровость. Я глубоко вдыхаю пропахший какой-то особенной театральной пылью и почему-то резиной воздух, дабы придать себе немного уверенности. — Я чую фальшь, и вообще, тебя это портит, Дики. — мой голос звучит строже, чем я хотел. Чувствую, как напрягается ладонь, и сам ты словно становишься тяжелей, замедлив шаг. Твои ноги будто идут по колено в воде. Мне жаль, я не хотел задеть тебя, малыш. Я разворачиваюсь и смазанно целую твой очаровательно длинный нос. Это немного помогает — ты оживаешь и неловко пытаешься поймать мои губы. Я же упрямо веду тебя дальше, сжимая горячую руку, мимо усилителей, мотков проводов, и ряда загадочных дверей. Наконец, вот она — моя личная гримерка. Ключик от нее сейчас в заднем кармане джинсов, он греет мою задницу ожиданием прикосновения к тебе. Я определенно хочу этого, хотя и не уверен, что мне столь же понравится столкнуться с последствиями. Я почти затаскиваю тебя в комнатку и запираю дверь. Здесь слишком темно, и я почти наощупь включаю лампы на гримерном столике. В комнате не убрано. Часть вещей просто валяется грудой на полу, на диване пошло расстелена газетка с какими-то жирными пятнами, от еды, должно быть. Я морщу нос. Ты стоишь посреди небольшой комнаты, словно боясь пошевелиться. Розовые, даже при скудном свете, щеки, сиротская стрижка, огромные, какие-то слишком строгие глаза. Я чувствую себя священником-педофилом на пороге преступления. Это немного сбивает настрой. Вдруг ты сам начинаешь двигаться мне навстречу. Смотришь серьезно, двигаешься осторожно, словно охотник, который боится вспугнуть фазана. Я старательно подавляю дрожь, когда ты, наконец, словно вырастаешь рядом со мной, становясь почти вплотную. Я стягиваю с тебя рубашку нервными руками, то ли от желания то ли, чтобы скрыть свое странное волнение. Из-под рубашки сочного темно-зеленого цвета (молодец, малыш, это красиво) показываются невероятно белые, почти сверкающие плечи. — Я могу так ослепнуть, Фелис, — развязно шепчу я в твое порозовевшее ухо. — Я… Я все исправлю. — отвечаешь ты, застенчиво пытаясь натянуть рубашку обратно, очевидно, приняв мои слова за насмешку. Глупый. — Что? Не вздумай. — шиплю я как кот. Что-то щелкает внутри меня, и я, отбросив сантименты, превращаюсь в комок неприкрытых ничем инстинктов. Это славно, и это не единожды спасало мою вечеринку. Я почти срываю одежду с твоих плеч, снова поражающих меня снежной белизной, и с каким-то животным аппетитом прикусываю молочную кожу на них, довольно сильно всасываю кожу на шее и прикусываю твою ключицу, оставляя следы уродливых зубов. Ты нахмурился, губы сжались в тонкую полоску, но голые руки лишь рассеяно скользят по моей спине, безуспешно пытаясь почувствовать меня через кожаную куртку. Чуть позже, дорогой, сейчас я занят — я с каким-то диким удовольствием смотрю, как на твоей почти прозрачной коже проступают красноватые следы моих прикосновений. Я прижимаю тебя покрепче, всасываясь в плечо, тонкое, как мое собственное, но такого завидного для меня молочного цвета. Синяк, ещё синяк будет — глупо радуюсь я, смакуя вкус твоей нежной кожи и оставляя темные отметины. Внезапно глаза мои цепляются за крохотную каплю золота. Веснушка. Маленькая и нежная, как будто драгоценность обронили в снег, и я нашёл ее. Целую едва заметное золотистое пятнышко с нежностью. Зачарованно ищу другое. Вот оно! Целую и его. Глаза, привыкшие к тусклому свету, различают новые застенчивые веснушки на твоей коже, и я легко и почтительно касаюсь губами каждой их этих золотых звезд на твоих плечах. Дики Что за демон вселился в тебя, Фредди? Я хотел бы озвучить этот вопрос, но ты не дашь мне такой возможности, заставишь мучительно краснеть под диким напором, причиняя боль, от которой поднимаются волоски на теле. Ты оставляешь влажные следы на коже, впиваясь в неё и рокочешь что-то, покрывая жаром мои плечи и ключицы. — Как погоны. — бормочешь ты, поводя носом по моим плечам. Я охотно подчиняюсь и позволяю телу самому решить, как реагировать. Ты как будто хочешь запутать меня, то впиваясь зубами в кожу, и она едва не лопается под напором острых зубов, то вдруг едва касаешься одному тебе ведомых мест и целей. Меня пробирает крупная лихорадочная дрожь, и пальцы вцепляются в кожу всё ещё не снятой куртки, которую я пытаюсь стянуть, крепко держась за скрипнувшую под руками спинку. Кисти, обвившие меня поперек, мешают, но я, завороженный твоими прикосновениями, словно впадаю в странное оцепенение, когда ты выдыхаешь на мокрый след от губ, не давая мне возможности передохнуть и сосредоточиться. Боль мешается с удовольствием, не давая понять, что же сильнее, и я могу только закрыть глаза, позволяя тебе окончательно скинуть тонкую рубашку, оставив меня стоять в одних джинсах, напротив тебя, полностью одетого. Я чувствую себя беззащитным перед тобой и в то же время надеюсь, что именно ты никогда не обидишь меня, братик. Руки тянутся прикрыться, но ты оказываешься слишком близко, вынуждая поднять взгляд, пытаясь поймать горящие углями глаза и беспокойно двигающиеся губы, как будто ты не можешь решить, прикрыть ли тебе хищный оскал, или оставить как есть. Неожиданно ты улыбаешься, сам скидываешь горячую от тела куртку и обдаешь меня мгновенно согревающим жаром. Фреди Я обещал себе не прикасаться к молочной коже, не прикусывать выступающие косточки ключиц, но к черту! К черту все, и я покрываю твои плечи поцелуями, стараясь слизать с них сладкие веснушки. Это брызги карамели созданы для меня. Под ладонями сухо и жарко, скользнув по спине, я сжимаю твои ягодицы, грубовато разводя их в стороны — ты ведь потерпишь, братик? Мы мычишь мне в висок, обжигая кожу дыханием, не знаю, что это значит. Протест? Не хочу думать об этом. С чмоканьем, которое мне самому кажется неприятно-громким в тишине гримерки, я отпускаю твои плечи ныряя ниже, опускаясь вниз по белоснежному полотну груди и живота, цепляя по пути розовые ягодки сосков. Кажется, я пустил в ход зубы, и ты как-то очень тяжело стонешь где-то там наверху. Я извинюсь позже, а сейчас я чуть посасываю кожу около впадинки пупка и покусываю выступающие подвздошные косточки, от чего мышцы твоего живота чуть сокращаются, словно от щекотки. Твоя ладонь — деликатная, но сильная, ложится мне на затылок. Ты опускаешь мою голову ниже. Я замираю на секунду, как кролик перед удавом. Похожая на темно-розовую сливу головка крупного члена упирается мне в нос, пачкая смазкой. В ноздри ударяет мужской мускусный запах. Я смотрю перед собой и улыбаюсь во все свои пятьдесят, упираясь носом в твой член. Передо мной, на твоем лобке, блестят как золото короткие рыжевато-каштановые волоски, а там, в их зарослях прячутся робкими зверьками нежные веснушки. Мои брызги карамели. Я решительно хочу попробовать их на вкус, но не просто так! Как голодный удав я медленно натягиваюсь на твой член, стараясь протолкнуть массивную головку глубже и не подавиться. Это чертовски тяжело, но я продолжаю, чувствуя, как растягивается глотка. Ты всхлипываешь где-то там наверху. Дорогуша, расслабься, это я стараюсь за нас обоих! Проталкиваю член все глубже, поражаясь сам себе, пока он не заполняет меня всего до самого дна. Я упираюсь носом в пах и осторожно делаю глубокий вдох, вбирая в легкие твой теплый каштановый запах. Твои пугливые веснушки где-то там, под моими растянутыми губами. Ты всхлипываешь. Я бы посидел так с часок-другой, Дики, но мой член, кажется, сейчас порвет ширинку. Я двигаюсь назад, медленно выпускаю из себя твой ствол и, оставив во рту только головку, рывком приспускаю прилипшие к влажной коже виниловые брюки. Свобода. Резко надрачивая свой болт, принимаюсь отсасывать тебе с какой-то яростью, время от времени повторяя свой подвиг и насаживась ртом до упора. Джон Твой напор пугает, но даже мысли не возникает прекратить это. Ты всхрапываешь как лошадь и я чувствую сокращения нежного горла, не сдерживая стона в ответ, двигаясь навстречу, упираясь в мягкие стенки и зажмуриваясь. Ты крепко держишься одной рукой за моё бедро, надрачивая себе второй — я чувствую каждое твоё рваное движение, отдающееся по всему телу. Ты хмуришься и тяжело сглатываешь, плотнее обхватывая член губами, и мои пальцы сильнее сжимаются на твоем скрипнувшем кожей куртки плече. Тяжёлые волны прокатываются по коже, практически сбивая с ног и болезненно поднимая каждый волосок, и я держусь только потому, что опираюсь на тебя. Прозрачный бисер блестит на твоём лице от усердия, с которым ты предаешься своему занятию, и я не удерживаюсь от того, чтобы положить руку на твою и так растрепанную макушку, притягивая ближе и чувствуя, как ты пытаешься расслабиться, принимая слишком резкое движение, пытаясь носом втянуть вдруг закончившийся воздух и вздрагивая в ответ. Я тяну тебя назад, стараясь быть аккуратным, но ты всё равно чуть морщишься в ответ, прежде, чем выпустить мой член с комичным звуком, напомнившим открывшуюся бутылку пива. Я фыркаю, глядя на тебя сверху-вниз, невольно повторяя за тобой, когда ты быстро облизываешь губы, по которым хочется провести пальцами и проверить, такие ли они скользкие, какими выглядят. Неожиданно ты оказываешься прямо напротив, и быстро касаешься моей щеки. Почему именно щеки, Фредди? Тут же разворачиваешься и утаскиваешь меня за собой к куче какого-то тряпья, оставленного костюмером или кем-то ещё, сейчас не хочется думать об этом. Брошенный в сторону, в поисках чего-то более удобного взгляд, выхватывает заваленный каким-то барахлом диван, и я глотаю вопрос, успевая развернуться как раз вовремя, чтобы увидеть, куда именно ты собираешься меня подтолкнуть. Фредди Падай, детка! Я толкаю тебя в плечо, желая уронить, распластать под собой, но ты, как-то нелепо развернувшись, испуганно хватаешь меня за шею, и мы оба нелепо валимся, сцепившись конечностями. Ты попадаешь острым локтем мне по ребрам. Я притворно вскрикиваю от боли и с каким-то наслаждением вижу тень страха на твоем лице. — Загладь вину, сейчас же! — стараюсь, чтобы тон мой был строг, но благосклонен. Сбросив куртку и майку, я раскидываюсь морской звездой на тряпках. — Можешь загладить вину. — и показываю пальцем куда-то на грудь, откинув голову, прикрываю глаза, чувствуя, как кожи виновато касаются теплые губы. Ты целуешь сначала робко и осторожно, и мне кажется, что меня бархатистой мордочкой и теплым дыханием касается кошка, потом ты становишься смелей и я чувствую язык. Ты скользишь им по груди, оставляя влажный след на моей мужской шерсти, всасываешь кожу в рот, дразнишь кончиком языка мои соски и эта щекотка отзывается тебе моим стоном. Я реагирую как арфа на каждое прикосновение рук и языка, возбуждение заполняет меня всего, наливать тело горячим свинцом, и он плавит меня изнутри, ибо не может найти выхода. Мне становится тяжело. Зубы — я чувствую, как ты укусил меня. — Да, блять!!! — я шиплю сквозь зубы, выгибаюсь дугой, прижимая твою голову к груди и падаю куклой обратно, как только ты разжимаешь челюсти. По моему телу пробегает волна дрожи. Ты испуганно отстраняешься. Черт! Я смотрю на твое порозовевшее решительное лицо. Ты смущен, но настроен серьезно, насуплен как воробушек, и я усмехаюсь. Хочу видеть снова свою карамель — твои веснушки. Ищу их глазами на плачах, молочной груди, смотрю на пах, покрытый короткими рыжеватыми волосками и ладонь, которой ты гладишь свой снова набухший член. Нет, давай по-другому, малыш. Раз уж я поддался тебе и рискую, то я хочу полный пакет. Мои виниловые штаны снялись с трудом, отчаянно цепляясь за вспотевшую кожу. Кажется, я растерял половину очарования, кряхтя и пытаясь их стащить, и потерял вторую, когда ты стянул их с меня, будто снял змеиную кожу. Попытавшись реабилитироваться, я встал и пошел к столику, выбрав по случаю саму красивую и распутную свою походку и давая полюбоваться собой. Чувствуя, как по моему телу скользит твой взгляд, беру со столика баночку масла и небрежно кидаю в твою сторону, ожидая реакции. Ты вздрогнул — я попал тебе в плечо. Джон Плечо болезненно укололо что-то, прилетевшее в него, — брошенная твоей рукой небольшая баночка, — и я поднял её, пытаясь понять, что же это. Масло, переливающееся внутри, сверкнуло, поймав слабый луч света, и я неожиданно вновь почувствовал, как жар приливает к щекам, делая их горячими настолько, что кажется, даже перед глазами появилась жаркая пелена, как от разогретой солнцем дороги. Ты широко улыбается, скользя взглядом по мне, я могу чувствовать, как ты словно ощупываешь меня глазами, и поднимаю взгляд, встречаясь с тобой, стараясь выдержать его, но сдаюсь, снова опускаю глаза вниз, к руке, сжимающей небольшой флакончик. Ты бесшумной поступью кошки приближаешься, оказываясь совсем близко и погружая меня в кокон твоего дразнящего запаха, закрывая собой тусклый свет, проникающий, видимо, из оставленной приоткрытой двери, куда я бросаю быстрый взгляд, словно боясь, что за нами могу наблюдать. Возвышаясь надо мной, широко расставив ноги для устойчивости и не менее широко улыбаясь, протягиваешь руку, в которую я вкладываю прилетевший в меня предмет, даже не задумываясь спросить зачем он тебе, когда ты неуловимым движением, оказываешься за моей спиной и шеи касаются губы, не останавливаясь, сразу же оставляя поцелуй за ухом и тут же на плече. Ты не спешишь, но я не успеваю следить за твоими перемещениями, только вздрагивая от покрывших всё тело мурашек, поднимающих крошечные волоски, болезненно-приятно тянущих за собой кожу. Расправляю плечи, пытаясь избавиться от этого ощущения, и ты пользуешься этим, чтобы пробежаться по получившейся ложбинке, вырвав у меня короткий неожиданный смешок и внезапно роняя меня на спину, уловив крошечную брешь в равновесии. Прижимаешь меня, придавливая своим телом, как будто я думаю сопротивляться, и гладишь взглядом, как ценный трофей, продолжая улыбаться и забыв сомкнуть губы. Ты прекрасен сейчас, и я наконец расслабляюсь, не мешая тебе. Фредди Веснушки, твои чертовы веснушки. Я принимаюсь облизывать твои шею и плечи, надеясь слизать эти брызги карамели на сливочной коже. Не выходит, и я впиваюсь зубами. Ты протяжно стонешь, — прости, дорогой, я хотел. Я мелко покусываю кожу двигаясь вниз, вдоль позвоночника, пока мои кривые бивни не впиваются в крепкую ягодицу. На ней сложно поставить синяк, но я упорен. Ты вскрикиваешь. Я запускаю пальцы в твои короткие волосы и, вцепившись покрепче, отгибаю твою головы назад и вверх, заставляя встать на колени. — Прости, Дики, прости, сладкий. — шепчу я в покрасневшее ухо, прижимаясь мохнатым животом к спине. Ты поспешно киваешь. Я с удовольствием потираю стволом место между твоих обжигающе-горячих ягодиц. Хот-доги, которые я люблю — улыбаюсь я, хлопая тебя по бедру. — Фредди… — шепчешь ты, откидываясь назад и усаживаясь на меня, словно на кресло. — Что, дорогой? Что случилось? — Я начинаю беспокоиться. Ты робок и не уверен. Или, возможно, это я привык к грубой и ясной реакции. К рукам, которые рвут на мне молнию, губам, которые не задумываясь, словно сигарету, берут в рот мой член. Это удобно. Экономит мои время и нервы. — Ничего, я просто хочу тебя видеть. — шепчешь ты, выскальзывая из моих объятий и ложась на спину. Я смотрю на твой беззащитный белый живот. От пупка к толстому члену стекает полоска веселого рыжеватого пуха. Ты доверчиво разводишь ноги, притягиваешь мне к себе, укладывая сверху. Теплые губы касаются моей шеи. Вдоль позвоночника бегут мурашки. — Все хорошо, просто дай мне смотреть на тебя, — шепчешь ты на ухо просьбу, и я замираю над тобой на вытянутых руках. Чувствую тяжелую волну свинцовой тоски. Ты не похож на них. Ты не похож на меня, Дики, ты чище, ты лучше, зачем… — Пожалуйста. — просишь ты, ловким языком облизывая мои губы и подбородок. Бледные бедра обхватывают мое тело, как капкан. Я чувствую, как твой член трется о мой живот. Я теряю голову, да и черт с ней. Ты справишься, Джон. Я тянусь за маслом и сажусь поудобней между твоих ног. Щелчок крышки, запах яблок, и покрытые скользким смуглые пальцы входят в твое тело до костяшек. Ты хмуришься. — С первого раза мало кому нравится. Со второго тоже. С третьего… Не знаю на самом деле, я далеко не сразу вошел во вкус, а кто-то не входит в этот вкус вообще. — Я улыбаюсь во все свои тридцать шесть. Наверное, я похож на лошадь, но ты сам хотел смотреть на меня, и я почему-то не сомневаюсь, что нравлюсь тебе в любом случае. Пальцы, почти черные на фоне твоей белой плоти двигаются все легче, ты старательно пытаешься расслабиться, и наконец, мне кажется, что ты готов. Я вытираю руку, и натянув презерватив, приподнимаю тебя за бедро и приставляю головку к заднице. Ты стараешься выглядеть невозмутимо и почти выходит, вот только мелкая дрожь и легкие, чуть-заметные, судороги плоского живота выдают тебя. Мы будем осторожны, Джонни. Крепко ухватив ствол почти вдавливаю его внутрь до половины. Ты, не сдержавшись выдыхаешь сквозь стиснутые зубы. Потерпи. Чуть поддавшись, я выхожу почти полностью и за несколько небольших толчков вхожу почти до упора. Джон Я пытаюсь расслабиться, но ничего не выходит. Только воздух сквозь сжатые в судороге зубы. Боль разливается по телу, скатываясь вниз, туда, где ты пытаешься прорваться как можно глубже, действуя уверенно и возможно, даже безжалостно. Как ты сказал, «Кто-то входит во вкус, а кто-то так никогда и не может»? Наверное я близок к правде, и сейчас точно понимаю, что явно ближе ко вторым. Сколько бы раз у нас не было. Обжигающие прикосновения тебя доставляют только боль, но я могу смотреть на тебя. С трудом заставив себя разлепить глаза, смаргивая горячие капли, потекшие куда-то к вискам, я даже могу улыбнуться тебе, смотрящему на меня с удивлением, приправленным толикой скорби. Тебя хочется погладить и успокоить, что всё хорошо, но вместо этого я морщусь от нового болезненного движения внутри, прикусывая и без того уже измученную зубами губу. Ты что-то шепчешь мне, но слова проходят мимо, даже если бы я смог их расслышать за своим дыханием и бьющимся в ушах от напряжения сердцем. Ты падаешь на меня, касаясь лбом и я чувствую твою руку на члене. Ты двигаешь ею сильно, сдавливая ствол и поглаживая, дергаешь, как будто это рычаг. От абсурдного сравнения я на секунду расслабляюсь, позволив себе смешок, и чувствую, как ты вздрагиваешь, кончая. Немного обидно, но мне удаётся, наконец, немного сосредоточиться на себе, пачкая твою руку и мой живот. Ты вытягиваешься на мне, ложась сверху всем телом, и придавливая к мягкой груде тряпья, прижимаешься лбом к моему плечу и подгребаешь руками, обнимая меня за плечи. Странно, хоть тело и ноет, но я пытаюсь отстраниться от этого, касаясь пальцами твоих мокрых волос и прижимаясь щекой к ним, ледяным от остывшего пота. Я никуда тебя не отпущу. Даже если цена будет слишком высока.