Глаз Агамотто

Точно также как зимним Питером по праву правит Тьма, летние ночи навсегда оказались отданы Свету: пусть даже белые ночи не вечны, никто и не заметит лёгкой вспышки где-то у Таврического в пятом году нового тысячелетия. Да что там видеть? Лёгкое колыхание воздуха от проезжающих машин, невольно мурашки под кожу забираются, как раз ведь солнце село, одиннадцатый час, ничего примечательного. Игорь с минуту пытался разглядеть в какой-то витрине хоть отголосок, хоть намёк на свою призрачную задницу, только время тратил. Впрочем, драгоценная ноша весила тоже призрачно и приходить в себя пока не собиралась. На плечо внезапно легла такая же невесомая ладонь, её Игорь заметил только благодаря ментовской привычке сначала бить и только потом выяснять. Радов фыркнул, но молча всё же кивнул на Данилу, точно самому ему не хотелось побыстрее оказаться дома, в самом важном для себя моменте. — Налюбуешься ещё своей зазнобушкой, — раздавшийся за спиной страдательческий стон Андрей проигнорировал, только заговорил громче. — Тебе хранить его ещё годы. Пальцы Игоря невольно сжались, прижимая к себе... — Он точно..? — Уточни у Балора сам, совесть имей! — Данила всё же не выдержал, гаркнул своё веское слово. Хранитель натягивал капюшон сильнее, точно и не верил собственной полупрозрачности, злился. Он один хотя бы оправдано: ему одному призрачной задницей болтаться ещё три года, ожидая тела, в которое можно было бы вселиться. Игорь и хотел бы ему посочувствовать, да не мог, помнил, что ждало его самого. Покрепче перехватив ношу, двинулся вперёд, Хранители двинулись следом.

***

Игорь застыл, не решаясь войти. Старая дверь ещё не начала скрипеть, штукатурка не осыпалась мстительно на голову каждому, кто отваживался потревожить тишину квартиры. Внутри ещё не можно было различить остатки былого уюта. Правильно, мать ещё держалась, только через год. Быстро стряхнув головой воспоминание в сторону, Игорь в два шага оказался внутри. Без ошибки направился к окну. Ну надо же, какие люди, и даже костяшки не разбиты. Скрючившееся в реальности тельце, семнадцать лет переживаний и костей не отражали и половины того, что было доступно из инфернального плана: пацан был ярким, смотреть больно; раньше его свет был тёплым, согревал, но и тут и там уже наметились алые прожилки боли. Пройдёт год, мать отправится за отцом и они почернеют, наполнятся гноем. Как так вышло, что белое перо досталось именно ему — хуй знает вообще. Игорь присел на свои призрачные колени, внимательно наблюдая за собой. Точно знал, когда боль переведёт за грань, когда руки сами потянутся... Гром помнил до сих пор тот день — похороны отпечатались в голове крепче, чем сраная пташкина игра. Мог по глазам прочитать мысли — страшные, важные, «пожалуйста, пусть это просто закончится, пусть обернётся сном». Почти приглашение для любой сущности инфернального плана. Как мороки не пожрали тогда, кто ж знал. В этот раз, впрочем, так не повезёт, инфернальная сущность Игоря собиралась оборвать чужое существование. Где-то в груди призрачно сжалось на миг сердце, но тут же расслабленно забилось, это было милосердием. Лишить этого мальчишку всего того кошмара, бесконечного ожидания удара: в спину, шею, по затылку, — гонки без финиша, которая для него лишь начиналась... Игорь хотел этого, жаждал покоя. И сейчас, и тогда. Пальцы быстро коснулись виска, призрачное сердце билось в унисон с настоящим. Пара минут и всё будет кончено. По квартире прошёлся сквозняк, подросток у окна страшно дёрнулся, забился в припадке, закашлялся сухо в попытке сделать вдох. И никого рядом, даже до соседей не доползти — минута, полторы... парню повезло: приступ отступил, дыхание восстановилось. Резко поднявшись, Игорь быстро двинулся к шкафу. Академия ждала только к сентябрю, обжиться в Москве лишним не будет. Поймав взглядом зеркало, Игорь наконец встретился со своим отражением. Молодым совсем, зелёным. Даже взгляд тот же — больной, пустой. Точно приснилось ему что-то, мало ли, духота или темечко напекло. Только грудь пекло отметиной. Носитель пера не мог позабыть о миссии, да и не желал. Восьмое августа две тысячи пятого подходило к своему логическому концу — история только начиналась. Перемены долгожданно проникали в саму мировую канву.