* * *
Тацукава был негромкий, умный и безобидный на вид. Тамао знал, что внешность обманчива, но в случае с Тацукавой это правило, кажется, можно было забыть. Единственное, что не давало Тамао покоя — факт перевода того из суперприличной по их меркам школы в Судзуран. Такого не делают без причины. Причину Тамао собирался узнать как-нибудь на досуге, но так и не собрался — повода не было. Ну есть в классе какой-то Тацукава Токио, и что с того? В первый раз он по-настоящему обратил на него внимание, когда Тацукаву собрались бить. Компания сгрудилась в углу школьного двора — четверо из одиннадцатого класса и Тацукава, чьи смоляные лохмы трудно было с кем-то перепутать. Вообще-то Тамао не было дела до мелких разборок, зато была свободная минута и кстати подвернувшийся повод узнать, что представляет собой их белая ворона. Он остановился в стороне, лениво наблюдая за дракой. Тацукава отбивался гораздо лучше, чем можно было ожидать, — вполне прилично дрался, если честно, но четверо для него было все же слишком. Тамао дождался, когда того первый раз собьют с ног, подошел, коротким тычком двинул в скулу самому рьяному из нападавших, пинком отшвырнул второго, не глядя добавил первому, еще не понявшему, что расклад поменялся. Двое других уже сообразили, что все идет не по плану, и отвалили сами, один — зажимая расквашенный нос. Тамао улыбнулся. Нос был разбит со знанием дела. Он протянул Тацукаве руку, но тот поднялся сам, вытер рукавом рассеченную щеку. Кровь на снежно-белой ткани казалась очень яркой. Тамао догадывался, сколько приблизительно может стоить такая рубашка. — Ты же видел меня. Почему не позвал? Тацукава стоял прямо, спокойно, будто и не дрался только что. Ссадина набухала каплями. — Это не твоя проблема. Они доебались до меня. В голосе не было ни наезда, ни жалости к себе, просто констатация факта. — Я лидер класса, — пояснил Тамао очевидное. — Это значит, все, что касается этого класса, касается и меня. — Я думал, это значит, ты самый сильный. — И это тоже. — Неважно. Свои дела следует решать самому. — Когда четверо на одного, это не прокатит. — Поражение — тоже урок. — Урок быть со своими. Не держаться в стороне. Просить о помощи, когда это нужно. — А потом она потребуется, а рядом никого не окажется, и ты проиграешь лишь потому, что надеялся на других. — Тацукава невпопад улыбнулся. С ним так часто случалось, Тамао заметил. — Одинокие люди — сильные люди, Серидзава. Он двинулся к школе, очевидно, считая разговор законченным. — Мог бы и спасибо сказать, — негромко произнес Тамао, глядя ему вслед. Тацукава Токио наконец привлек его внимание. — Что там у тебя на Тацукаву? — спросил он у Токаджи позднее. Тот оживился. — Немного. Богатая семья. Единственный ребенок. Приличная школа. А в прошлом году нисхуя решил, что переведется к нам. Вроде сам выбрал. — И семья не возражала? — А я знаю? Со мной не советовались, уж точно. Учился он, говорят, хорошо. Да оно и так видно. — И что ты думаешь? — спросил Тамао. Токаджи пожал плечами. — Дурь. Странно, что ему еще не вломил никто. — Сегодня попытались. — И что? — Я помешал. Хотя он и сам неплохо справлялся. — Не совсем дохляк, значит? — Похоже на то.* * *
— Серидзава, вы ведь понимаете, что либеральность по отношению к учащимся даже в нашей школе имеет границы? Тамао молча кивнул. Разумеется, он понимал. В Судзуране можно было невозбранно прогуливать уроки, курить практически на виду у педагогов, пить пиво на крыше, выстраивать собственную иерархию, бить морду любому и знать, что всегда можешь огрести в ответ, — школа имела свою специфику и даже не пыталась прикидываться чем-то иным. Но имелся тот минимум знаний, который каждый ученик обязан был предъявить, чтобы впоследствии иметь возможность получить аттестат и статус «нормального» человека. Тамао нуждался в аттестате — не потому, что мать ждала этого, а потому, что Тамао и сам отлично понимал: без школьного образования он гарантированно окажется на самой обочине жизни. Его мысли о будущем были мечтами реалиста — работа, позволяющая снимать жилье и не думать о еде и бытовых потребностях. И без криминала. Трудный подросток не равно будущий преступник. Хотя, конечно, всякое случалось. Выйдя из кабинета директора, Тамао глубокомысленно закурил. В его армии было полно отличных бойцов. К сожалению, отличных мозгов в ней имелось значительно меньше. Первым на ум, конечно, пришел Токаджи. Вот у кого с точными науками проблем не возникало. Сам Тамао легко отвечал по остальным предметам. Хорошая память, умение быстро читать, а главное, понимать прочитанное и связывать новые сведения с тем, что знал раньше, — этого более чем хватало, чтобы выдать на уроке пару осмысленных фраз. Большего от них никто не требовал. Но с математикой и физикой такие вещи не прокатывали. Токаджи решал уравнения на раз-два, но педагог из него был хреновый. Тамао как-то довелось наблюдать его методы преподавания: тот объяснял братьям Миками, по каким законам мироздания разлетаются кегли в боулинге. Подбитый глаз Манабу и расквашенный нос Такеши надолго отбили у братьев всякий интерес к физическим процессам. Конечно, с Тамао Токаджи себе такого не позволит, но зачем лишний раз заставлять нервничать собственного генерала, не поискав других вариантов? Был еще Идзаки, у которого с мозгами дело обстояло, может, даже получше, чем у Токаджи. Но программа старших классов вряд ли была ему по зубам. Тамао воткнул бычок в подвернувшуюся пивную банку. Возможно, он был не прав. Возможно, он врал сам себе. Идзаки вполне мог разбираться в задачках и более сложного уровня. Однако интуиция Тамао, которой он доверял на все сто процентов, говорила, что обратиться к Идзаки будет большой ошибкой. Черт его знает, в чем тут было дело. Идзаки отлично справлялся с обязанностями генерала, хотя порой Тамао напрягала циничность его высказываний. Почему-то казалось, что это не обычный защитный цинизм подростка, а вполне осознанная, обдуманная, взрослая позиция. И еще вот прямо сейчас казалось, что такая обыденная вещь как помощь с учебой в случае Идзаки может привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Будто прыгнул в реку с обрыва чуть в стороне от привычного места купания и взамен адреналина и кайфа в кровь долбанулся головой об подводный камень. И оно ему надо? А что там Токаджи говорил про Тацукаву?* * *
— Не вопрос, — без раздумий сказал Тацукава, когда Тамао подкатил с предложением о безвозмездной помощи. — С чем у тебя проблемы? — С точными науками. Тамао ждал, что Тацукава спросит, почему он, а не Токаджи или Идзаки, однако тот ни о чем не спросил. Просто указал в сторону ближайшего свободного кабинета. При появлении Тамао пара младшеклассников резво съебалась, оставляя все парты в их полном распоряжении. Окна кабинета выходили на солнечную сторону, свет заливал все вокруг, и Тамао захотелось спать — развалиться на сдвинутых партах и закрыть глаза на час-полтора. Вчера они торчали в баре часов до трех: Миками Такеши неожиданно обошел Идзаки в дартсе, и тот не хотел уходить, не вернув лидерство. Упрямый. Упорный. Тамао никак не мог понять, что же в Идзаки напрягает его. Но что-то определенно напрягало. Кабинет и в целом выглядел не по-судзурановски: чистеньким, почти без надписей и мусора под партами. Тамао прошел к крайней в углу, единственной, куда не изливались потоки света и царила легкая полутень. Тацукава не сел рядом, а оседлал стул напротив — видимо, его солнце не смущало. — Вот эти уравнения знаешь, как решать? — спросил он, передавая Тамао раскрытый учебник. Тамао бросил беглый взгляд на ряд математических значков. — В глаза не видел. — Материал позапрошлого урока, — отметил Тацукава. Не осуждал, не демонстрировал превосходство, просто констатировал факт. — Смотри, — он повернул тетрадь боком, чтобы обоим было видно строчки, появляющиеся из-под его ручки. — Сначала всегда нужно выполнять вот это действие. Это основное, что надо запомнить. Потом делим здесь и здесь и преобразовываем уравнение, упрощая задачу. Как преобразовывать, помнишь? — Смутно. Лучше тоже объясни. — Ага, — Тацукава принялся листать страницы. На лице не отразилось ни досады, ни нетерпения. Будто всю жизнь мечтал растолковывать математику взрослым долбоебам. Хотя кто его знает, может, и мечтал. Тамао о нем вообще ничего не знал. — …Сейчас я напишу несколько задач, — предложил Тацукава через полчаса. — Если решишь, значит, тема усвоена. — Давай, — весело согласился Тамао. Он не сомневался, что справится, — Тацукава действительно хорошо объяснял, просто и доходчиво. Солнце зажигало огнем кончики растрепанных волос и впитывалось в ослепительно белую ткань рубашки. Тамао подумал, что она, наверно, очень теплая сейчас. Как и черные волосы, и кожа на тыльной стороне ладоней, там, где проступали вены и прорисовывались при движении жилки. Люди были любопытными в деталях. Тамао часто залипал на таких вот мелочах. Ему было интересно. Порой намного интереснее, чем заглядывать внутрь людских душ. Души зачастую красотой не отличались, зато снаружи всегда было на что посмотреть. Наблюдать за Тацукавой, к примеру, было так же любопытно, как смотреть на полуденный океан. Тамао видел океан лишь однажды, но сходство с Тацукавой было бесспорным. — Ты думаешь не о математике, — сказал тот, передавая листок. Тамао потер лицо рукой. — Все нормально. Солнце. Это и близко не походило на объяснение, но Тацукава кивнул так, будто понял. … — Тебе достаточно одного занятия? — спросил он, когда складывал в сумку учебник и ручки. — Нет, — Тамао ценил и любил халяву. — У меня еще физика. И химия. Тацукава улыбнулся. Это была его привычная улыбка — такая же выдуманная, как правила хорошего тона. — Хорошо. — И тебе не жалко времени? — спросил Тамао, поправ собственный принцип — не мешать тому, кто собирается дать что-то бесплатно. — Сейчас важно не время. — В смысле? — удивился Тамао. — О времени, как правило, начинают задумываться, когда его остается мало. Не в начале пути. Тамао мысленно кивнул. Похоже, Тацукава и внутри был небезынтересным. — А что важно сейчас? Улыбка исчезла, смотреть на Тацукаву стало проще. — Разное. Для каждого свое. — Для тебя? — Тамао умел вцепиться как клещ, когда ему было нужно. — Я ведь могу не отвечать на твой вопрос, ты в курсе? — Тацукава снова улыбнулся. Тамао эта улыбка начинала раздражать. Он встал и подошел вплотную, глядя снизу вверх. Разница в росте никогда не была для него проблемой. — В курсе. Так что там с важными вещами? — Найти свое место, — сказал Тацукава. Аккуратно обошел Тамао и уже у двери добавил: — Тогда завтра физика, хорошо? Выходя из кабинета, Тамао запомнил номер на двери. Ему понравилось наблюдать за отношениями Тацукавы с послеобеденным солнцем.* * *
— Там Макисе с Тацукавой сцепился, — доложил Токаджи. Тамао подумал, что ослышался. Уточнил: — Макисе с Тацукавой? Не путаешь? Что они не поделили-то? — Вроде Тацукава его тупым назвал. Макисе пообещал и ему мозги вышибить. Ну, чтоб на равных быть, значит. Сейчас за школой встретились. Тамао посмотрел на выстроенные в ряд кости. Драка и драка. Настроение, бывшее идиллически безмятежным минуту назад, пропало, играть уже не хотелось. — От меня-то чего надо? — Может, сходим посмотрим, — неуверенно предложил Токаджи. Тамао захотелось приложить его об стену, чтобы заговорил нормально. Что, блядь, за церемонии, чего ради? — Ну пойдем, — согласился он. Взгляд Токаджи посветлел, и он торопливо направился к лестнице. Тамао пошел следом, нога за ногу. Куда торопиться: драка в Судзуране — тоже, бля, новость. Можно даже не ходить вообще-то. Тамао злился из-за этой внезапной драки, из-за идиота Токаджи, из-за брошенной игры, зная, что злится из-за того, что не мог не пойти на самом-то деле. Будто магнитом тянуло. Макисе стоял так, будто врос в землю, смотрел исподлобья, и всем было ясно, за кем тут останется победа. Тацукава не уступал ему только в росте. Ну и вызова в глазах было побольше. Через край, если уж честно. Тамао даже хотел бы поверить в лучшее, но тут и спорить было не о чем. На этот раз Тацукава действительно нарвался. Макисе заметил пополнение в рядах зрителей. Его взгляд, брошенный на Тамао, был излишне долгим и отлично читаемым, что и взбесило Тамао до предела. Нет, Макисе, конечно, не спрашивал разрешения — но считал своим долгом убедиться, что все в порядке. С чего он решил, что Тамао станет заступаться за новичка? Только потому, что Тацукава помогает ему с учебой? И поэтому и Токаджи, и Макисе решили, что Тамао полезет из-за него в бутылку, пойдет на открытый конфликт между классами? Не сводя глаз с Макисе, он вынул сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся. Макисе все понял правильно, отвернулся. Тамао глянул на Токаджи, отметил то же вопросительное выражение в глазах: ты позволяешь? Все нормально? Тамао обнял его за плечи, притянул ближе. — Токаджи, — голос был задушевный, негромкий — только между ними. — Ты и вправду думал, что я полезу в чужие разборки, чтобы выгородить Тацукаву? Ты действительно так считаешь? Сдается мне, это неуважение, Токаджи. — Прости, — тот опустил глаза, склонил голову, признавая за собой косяк. — Прости, Серидзава. Ты никогда бы так не сделал. Тамао убрал руку. Конечно, он никогда бы так не сделал. Даже если бы Тацукава попросил о помощи. Он ведь уверял, что с проблемами нужно справляться в одиночку. Вот пусть и справляется. Но Тацукава и не думал просить поддержки. Мельком глянул в их сторону и отвернулся. Тамао был уверен — вмешайся он сейчас, Тацукава взбесился бы и полез уже на него самого. Для этого тихого психа была важна не победа, а что-то другое, свое. Ну и ладно. — Кулаки разожми, — негромко, ровно сказал Идзаки над ухом. — Палишься. Сука. Макисе дрался без злости, размеренно, будто выполнял привычную, необходимую работу. Сцепись Тацукава с Токаджи, было бы хуже. А уж если бы нарвался на Идзаки… Так что еще повезло, думал Тамао, чтобы занять чем-то мозги, отвлечься и не ощущать каждый удар Макисе на собственной шкуре. Тацукава держался очень неплохо — у Макисе уже заплыл глаз и приходилось оберегать левую руку, но ему хватило и правой. После второго подряд удара в висок Тацукава не смог подняться. Тамао видел, что он пытается встать, на секунду даже показалось, что полыхавшая в глазах ярость победит боль, но тело не послушалось. Приподнявшись на локте, Тацукава смотрел, как расходится толпа. На его губах, неузнаваемо изменившихся после удачного хука Макисе, Тамао заметил все ту же неуместную улыбку. — Пойдем, — сказал он, присаживаясь рядом на корточки. Обычно Тацукава не вписывался в общую картину, но вот сейчас, подумал Тамао, когда его кровь осталась на школьном асфальте, он будто породнился с Судзураном, стал его частью. Не совсем, не окончательно своим, но все-таки. — Не так быстро, — усмехнулся тот. Поднимался неловко, частями, как криво собранная игрушка. Тамао выпрямился, наблюдал. Его уже отпустило, даже непонятно было, с чего он так разнервничался. Обычное же дело. Вот он, Тацукава, слегка помятый, но стоящий на своих ногах, облизывающий рассеченную губу и явно не жалеющий о том, что нарвался. — Пойдем, — повторил Тамао. — Держись за меня. Ну хоть это принял, с веселой иронией подумал он, когда Тацукава ухватился ладонью за его плечо. Осталось вправить мозги Токаджи, и никаких проблем. О том, как он ошибся, Тамао узнал через несколько минут в школьном туалете, где Тацукава приводил себя в порядок: склонился над фонтанчиком, едва не упираясь макушкой в стену — его еще пошатывало, — плескал водой в лицо, коротко матерясь сквозь зубы, когда задевал свежий синяк. Тамао ждал, бездумно смотрел на двигающиеся под очередной белой рубашкой лопатки, на взлохмаченные сильнее обычного волосы. Вспоминал, как Тацукава отбивал удары, как бил сам — быстро, отрывисто, сериями; наверняка где-то учился, какие-нибудь охренительно платные курсы уличного боя для тех, кто никогда не окажется на улице. Улыбался, потому что возвратившееся хорошее настроение требовало чем-то себя выразить. Возбуждение накатило медленной, неотвратимой волной, совершенно не к месту и не по делу. Тамао боком присел на исчерканный вдоль и поперек подоконник. Вот блядь. Надо было на что-то отвлечься. — Ты действительно назвал Макисе тупым? — Не совсем так. — Тацукава говорил невнятно — промокал губу полой рубашки, вытащенной из-под ремня. — Он попросил помочь ему с историей. Я попытался. — И что? — А то, что я не Будда. Промучился полчаса и сказал, что девчонки на размер мозга не смотрят, а с остальным у него порядок. — Придурок, — улыбнулся Тамао. — Да я понял уже. — А откуда ты знаешь, что там у Макисе с остальным? — Это был не тот вопрос, который стоило задавать в сложившейся ситуации, но Тамао стало интересно. — Да ниоткуда, — фыркнул Тацукава. — Просто хотел, чтобы про мозг не так обидно прозвучало. — Теперь он промывал содранную об асфальт кожу на лбу. В такие ссадины обычно впечатывалась битумная крошка, которая быстро затягивалась кожей, чернея даже в старых шрамах, так что Тамао ждал, не торопил. — А зачем ты вообще в Судзуране? — задал он вопрос, остававшийся невыясненным с самого начала учебного года, и поерзал, устраиваясь поудобнее. Стояк спадать и не думал. Тацукава повернулся, оперся ладонями о край раковины. Сейчас он казался старше, чем был. — Это сложно. Хотя… — Он поднял взгляд на Тамао, и едва отступивший жар тут же вернулся. — Наверное, ты поймешь. Ты это умеешь. Хорошо, что ты не умеешь, подумал Тамао. А то пришлось бы объяснять, какого черта у меня на тебя стоит. — Мои родители очень занятые люди. Умные, ответственные. Хорошие. И подход к воспитанию у них отличный — ты сам за себя отвечаешь. Всегда. И это в общем-то неплохо, мне нравится. — Тацукава чуть зачастил. Волнуется, понял Тамао, только выглядит спокойным, а на самом деле волнуется. Значит, это ему важно. — И в школе тоже так было. Отличная школа. — Но?.. — Я хотел попробовать, как это бывает по-другому. Когда не один. Когда в стае. — Так ты ж все равно держишься особняком. — Так всегда было. Я не хочу прикидываться. Хочу, чтобы приняли таким, как есть. Не ошибся, подумал Тамао. Белая ворона хочет в стаю. — Почему именно Судзуран? — Потому что вороны одиночки, но умеют держаться стаями, когда нужно. Мне это подходит. — А если ты нам не подойдешь? — Посмотрим. — Тацукава уставился в пол. Наверняка этот эксперимент дался ему нелегко. Тамао уважал сильных людей. Правда, уважение плохо уживалось со стояком. Оставалось рассчитывать, что Тацукава не заметит. Но он заметил. — Помочь? — спросил он, взглядом указывая на ширинку. Тамао охуел от простоты, с которой это прозвучало. Не то чтобы в Судзуране никогда ничего подобного не происходило: порой спьяну, порой не отпускал адреналин после хорошей драки. Это считалось взаимовыручкой, не больше. В принципе, ничего особенного, просто от Тацукавы он этого не ожидал. — Не надо, — сказал он, понимая, что прозвучало как-то не очень. Тацукава тоже это понял. По-своему. — Мы не друзья, — он кивнул сам себе, будто мысленно наклеил на себя стикер — текущая дата, статус. — Да не в этом дело, — с досадой возразил Тамао. Он не хотел никакой дружеской помощи от Тацукавы, но не мог выбросить из головы то, как еще влажная ладонь обхватывает его член и как он кончает, глядя на распухшую губу Тацукавы. — Иди, я сам. Когда Тацукава ушел, он действительно подрочил, упираясь лбом в пластиковую стену кабинки и представляя на месте своей руки чужую. Это было не очень хорошо — во всех отношениях.* * *
— Ты здесь чего? — А что, нельзя, что ли? Тамао обошел бетонный блок и уселся с другой стороны, рядом с Тацукавой. Конечно, прямого запрета не было. Но каждый вороненок с первой кровью, отхаркнутой на заплеванный асфальт школьного двора, усваивал негласные законы территории. Первый этаж — владения десятых классов, выше — одиннадцатые и двенадцатые, на крыше тусуется элита. За неимением в Судзуране на сегодняшний день лидера крышу раскроили невидимые границы. Диван остался за выпускниками, одиннадцатиклассники курили и играли в маджонг за самодельным колченогим столиком у самой сетки безопасности. Бетонный куб в дальнем углу сам собой стал считаться недвижимостью Тамао. Это было не самое удобное место для посиделок, зато самое чистое в школе. Глядя отсюда на заходящее солнце, можно было представлять, что всего остального мира не существует. Тамао так и делал. Жизнь ему нравилась, хотя и не имела никакого смысла. Но иногда приятно было представлять, что, кроме него и солнца, в мире никого не осталось. Душа наполнялась удовлетворением, а легкие никотином. И то, и другое было красноватым, окрашенным закатными лучами. Тацукава тоже был красноватым: волосы, губы, рубашка. Ему определенно шел закат. — Что? — Закат, говорю, тебе идет, — повторил Тамао нечаянно сказанное вслух. Смущался он редко. Не считал нужным тратить эмоции на то, что уже все равно сделано. — Тебе тоже. — Тацукава щурился, блестел зубами. Улыбался, хотя было совершенно нечему. Тамао тоже прищурился и отчетливо понял, что улыбка Тацукавы — как маска на лице. Защитная. — Перестань, — попросил он. — Мне можешь не улыбаться. — Как хочешь. — Тацукава притушил яркость почти до нуля. — А почему ты один? Где Идзаки? — А почему Идзаки? — удивился Тамао. — Токаджи не из тех, с кем можно коротать закат. — Считаешь, Идзаки из тех? — С тобой — да. Идзаки как терракотовый воин. Ну, знаешь, из гробницы. У него своя программа, он идет и делает то, что считает нужным. Но когда он смотрит на тебя, то ненадолго становится человеком. — Вот как, — протянул Тамао. — Ты у нас не только математик, но и психолог. — Я неплохо понимаю людей, — спокойно кивнул Тацукава. — Но не всегда и не всех. Иногда я сильно ошибаюсь. О чем это он, мимолетно подумал Тамао. Это ведь не просто так обронено. Но он тут же забыл о своем вопросе. — Идзаки мешал бы мне, — сказал он. — Мы думаем неодинаково. — Мне извиниться и уйти? Мы с тобой тоже думаем неодинаково. — Ты не мешаешь. — Это было правдой. Тамао и сам не понимал, почему, но было. Все равно что сидеть у реки. Ровное глубинное течение, солнце искрит в волнах, нижняя губа у Тацукавы с одной стороны припухшая, на лбу пластырь, ладони упираются в бетон, а взгляд — прямо в солнце. Будто поспорили, кто кого переглядит. Тамао, пожалуй, поставил бы на Тацукаву. Просто так, потому что хочется. — Хочешь меня трахнуть? — спросил Тацукава, чуть повернув голову. Тамао подвис, переваривая вопрос. Он же не ослышался? — Ты чего? — вышло хрипловато и слишком тихо. — Ну, ты так уставился. И тогда, в туалете. — Тогда хотел. — Что-то я не то говорю, подумал Тамао, ну да хрен с ним. — А сейчас нет? — Тацукава был на удивление невозмутим, будто что ни день обсуждал с одноклассниками пидорский секс. Тамао видел и серьезные губы, и жилку на шее, и побелевшие костяшки на напряженных ладонях. — Сейчас нет. — Тамао поднял руку, осторожно потрогал заплывшую губу. — Можно? Или больно? Тацукава кивнул. Молчал. Тамао наклонился, неудобно прижался сбоку к его губам. Потом, не отрываясь, сполз с блока, извернулся, встал между ног, наклонив голову. Так было намного лучше. Его накрыло сразу, как от банки пива, куда щедро вбухали виски. Тамао застыл, сжав ладонями плечи Тацукавы, сосредоточенно изучая его рот. Солнце смотрело в спину, казалось, прошивало насквозь злым взглядом. Тамао это не ебало. Он не знал, что сказать, когда все кончится. — Та… Токио, — позвал он, когда губы освободились. Наверно, надо было спросить… объяснить… уточнить… хрен его знает. Это вообще как? И что дальше-то? Тамао понятия не имел. Глаза Токио были черными. Тамао показалось, что солнце успело сесть и наступила ночь. Ночью все обстояло проще. — Давай еще, — сказал Токио. — Пожалуйста. Тамао не возражал. Вот просто вообще не возражал.* * *
— Где Серидзава? — спросил Идзаки. В голосе слышались все невысказанные чувства. Токаджи хотел бы так уметь. Свора выпускников Эбидзуки перла нагло, будто чуяла отсутствие лидера в рядах Судзурана, выбивала воронят одного за другим. — Физикой занимается. — Токаджи не кривил душой. Он мог бы добавить — физикой твердых тел, но Идзаки пояснения не требовались. Да и Токаджи был вовсе не уверен в своих предположениях. То, что происходило между Тамао и Тацукавой, оставалось непонятным для всех. Они могли ебаться, как мартовские коты, разве что лучше скрываясь от любопытных глаз; но с той же вероятностью это мог быть какой-то странный сорт дружбы. Токаджи не собирался уточнять. — Ты понимаешь, что его авторитет в школе скоро будет где-то на уровне половой тряпки? — Преувеличиваешь. — Но ненамного. Токаджи, ты один из самых умных людей в этой долбаной школе. Если я уйду от Серидзавы, этого будет недостаточно. Но если мы уйдем оба и будем вместе поддерживать нового лидера, все может получиться. — И кто этот новый лидер? — В том и загвоздка. Пока не знаю. Плохо в Судзуране с кандидатами. Может, на следующий год кто появится. Посмотрим. — Тогда и поговорим. — Токаджи повел плечами. — Ладно, пойдем поможем Маки, его одного на пол-Эбидзуки не хватит.* * *
— Да потому что у тебя на уме сейчас только твой Токио! — Токаджи выходил из себя редко, но сокрушительно. — Он не мой! — Жалеешь? — Вмешательство Идзаки было сейчас совсем не ко времени. Токаджи можно было убедить, заставить; на Идзаки давить было бесполезно. Тамао обернулся к нему, сгреб за ворот, захватив в кулак и туго натянувшуюся цепочку. — Что ты сказал? — Я сказал: отымей его уже и успокойся. — Хоть бы что дрогнуло на лице или во взгляде. Терракотовый воин, блядь. — Без твоих советов обойдусь. — Ты-то обойдешься, а класс тем временем на куски разорвут. — Сказал же, разберусь! — Идзаки был совсем рядом, лицом к лицу, и Тамао пытался разглядеть в нем то, о чем говорил Токио, но видел лишь захлопнутую дверь. — Завтра навестим Киришиму. Возьмем птенцов под крылышко. Наваляем Эбидзуке, чтоб неповадно было. Но все, что касается Тацукавы, — он сильнее сжал кулак, выдыхая слова чуть ли не в губы Идзаки, — мое и только мое дело. Ясно? — Как скажешь. — Идзаки отступил на шаг, одернул куртку. В красном свете солнца он выглядел побежденным. Вечер был не его временем, его временем был полдень, вызолачивавший волосы так, что Токаджи скрипел зубами, давясь своей необъяснимой неприязнью. Никому не показывая этого, Тамао гордился тем, что Идзаки на его стороне. Но Токио оказался тем ураганом, что был способен развернуть даже прикипевший к шпилю флюгер. Тамао и сам не ожидал такого, и последствия застигли его врасплох, отразившись на каждом из его воронов. Обычный камешек внезапно обрушил лавину. Да и черт с ним, подумал Тамао, выберусь, не из такого выбирался. — Он не простит. — Токаджи смотрел туда, где только что стоял Идзаки. — Он не из тех, кто прощает. Дождется нужного момента и ударит в спину. — За что ты его так не любишь? — Не люблю? — Токаджи как-то невесело хмыкнул, и деталь пазла в голове Тамао со щелчком встала на свое место. — А я не мог понять — почему ты так… лоялен. Будто так и надо, что лидера класса выносит от одного только взгляда… — Ну да. Ты сейчас создаешь прецедент. Следующему будет проще. Второму всегда проще. — Но помнят первого. — За все приходится платить. А что, — Токаджи чуть заметно замялся, — правда так выносит? Что обо всем забываешь? — Правда, правда, — Тамао улыбался. Красиво так, мягко. Прежде за ним подобной улыбки не водилось. — Повезет — узнаешь. — А не повезет? — Уйдешь в Шао-линь, станешь пропагандировать воздержание. — Сам пропагандируй, — усмехнулся Токаджи. В обозримом будущем перед ним с высокой вероятностью мог встать вопрос: Серидзава или Идзаки? Токаджи до сих пор не знал, кого выберет. — Мне уже поздно, — Тамао изобразил на лице нечто, видимо, служившее доказательством его слов и, сунув руки в карманы, пошел к лестнице. Токаджи зажал в зубах сигарету, и когда вспыхнул огонек зажигалки, почувствовал быстро сгоревшую зависть к умению Серидзавы видеть единственный прямой путь, вовсе не замечая развилок.