Майор

- Ай, молодой-красивый, дай погадаю! Стоило Косте из машины выйти, чтобы ноги размять, как цыганка появилась буквально из ниоткуда, точно из-под земли выросла. Подлетела к Косте, закружилась в водовороте ярких юбок, зазвенела браслетами. Смоляные кудри облаком взлетели и опали, рассыпаясь по плечам. Костя покосился в сторону супермаркета – Соколова как зашла за бутылкой воды, так и пропала. - Лала всё видит, всё знает, всё скажет, - на вид ей было лет шестнадцать-семнадцать. Совсем девчонка. Хорошенькая, румяная, точно спелое яблоко. – Или боишься? Глаза её светились лукавством из-под полуопущенных ресниц. Костя криво ухмыльнулся в ответ – ага, знаем мы ваши предсказания, но руку протянул: - Ну, давай, удиви меня. Девчонка ожиданий не обманула – вцепилась в запястье, точно клещ, забормотала замогильным голосом: - Вижу, вижу… Смерть неминучую! – рявкнула она и расхохоталась, запрокидывая голову. Две благообразные бабуси, чинно прогуливающие мимо донельзя кудлатого – на троих им было лет пятьсот, не меньше - пуделя, резво шарахнулись в сторону и забормотали что-то на тему «ну, и молодёжь пошла». Костя попытался руку отнять, но держала девчонка крепко, глазами из-под чёлки сверкала: - Ой, кобель! Ой, кобель! - Деточка, - склоняясь ниже, вкрадчиво поинтересовался Костя, - ты слова такие откуда знаешь? - А я много чего знаю, - подбоченилась она, выпячивая спелую грудь. – А хочешь я тебе ребёночка рожу? Красивый будет – глаза на девичью погибель. - А восемнадцать тебе есть, ребёнок? - А я подожду. Тебя дождаться не грех, - она вдруг провела пальцами по его лицу. Касаясь едва-едва. Кожа у неё была прохладная, сухая. – Ладный ты, горячий. Хорошо с тобой будет. Сладко, громко. Да только судьба твоя совсем близко. Недолго ждать осталось. Костя хохотнул. - Не веришь? – прищурилась она. – Ладно, слушай. Начальницу вижу. Ох, и лютая. Точно волчица дикая, а вы волчата её. Друг за друга кому угодно глотки перегрызёте. Друга вижу надёжного. И не одного. Хорошие они у тебя. Девушку вижу. Красииивая, - снова разулыбалась девчонка. – Локоны золотые, - Костя вопросительно вскинул брови, - не она твоё счастье, её счастье рядом с ней ходит, а твоё… - Так! И что здесь происходит? Вот чего у Соколовой не отнять, так это умения появляться в самое неподходящее время. Девчонка при виде Соколовой как-то разом поскучнела. Исчезла бойкая хохотушка, вместо неё появилась угрюмая девочка-подросток, которой до смерти надоели взрослые с их нотациями и поучениями. - Нарушаем? – деловито осведомилась Соколова. – Гражданочка?.. Она умолкла, ожидая, когда девчонка назовёт свою фамилию, но та отступила на пару шагов, осмотрела Соколову с ног до головы и точно вердикт вынесла: - Сухая ты, как протокол прокурорский. Никого не любишь. Звёздочки только любишь, которые тебе на плечи упали. От возмущения у Соколовой из горла вырвался невразумительный писк, и она медленно, но верно начала покрываться гневным румянцем. Костя, уставший на выезде до полусмерти и больше всего на свете мечтающий скинуть, наконец, осточертевшие тактические ботинки и принять душ, технично оттеснил Соколову к служебному «Ниссану», сунул девчонке пятьсот рублей и уселся на водительское сиденье. Выезжая со стоянки он успел увидеть в боковом зеркале, как Лала машет ему на прощание. Костя моргнул ей габаритами и утопил педаль газа. Соколова себя ждать не заставила. Первым делом она сообщила, что Костю ни на минуту нельзя оставить одного, что в следующий раз у него уведут машину и табельное, и служебное удостоверение до кучи. Костя, больше всего на свете не любивший доказывать, что он не верблюд, только согласно угукал. От зудения Соколовой в голове проснулся дятел и с энтузиазмом принялся долбить в мозжечок. - Юль, - вклинился Костя в её возмущённый монолог, - я не поддаюсь гипнозу, доказано спецами. Девчонка хотела заработать, я – развлечься. - Узнал много нового и интересного? - язвительно поинтересовалась Соколова. – Да из-за таких, как она… - она не стала договаривать, только рукой махнула и молчала всю оставшуюся дорогу. Дятел в Костиной голове тоже утихомирился. В принципе Костя её возмущение понимал – свои майорские звёздочки Соколова любила истово. Оперативником она была первоклассным, во время расследования выкладывалась на все сто и как никто заслужила новое звание. Вот только вместе с приказом о повышении Рогозина как будто вручила ей неограниченный запас снисходительного презрения – вот, мол, она я. А вы? Костя за годы службы нарастивший железобетонную броню, на Соколовские экзерсисы чихать хотел с высокой башни. Майский вечно всё переводил в шутку, Данилова в принципе невозможно было вывести из себя, если только не цеплять его за детдомовское детство, но на это решались исключительно самоубийцы, а Соколова к таковым не относилась. А к Круглову она и сама лишний раз не приближалась. А вот прочим доставалось. Особенно, почему-то, Амелиной. В ход шло всё – и поджатые губы, и красноречиво закаченные глаза. До тех пор, пока однажды Власова не зазвала Соколову в буфет на чашечку кофе, откуда та вылетела буквально через пятнадцать минут злющая и покрасневшая. Их разговор так и остался тайной, но градус презрения Соколова с тех пор прикрутила на минимум. На внутренней стоянке ФЭС, той, что для сотрудников, аккурат рядом с байком Майского обнаружился здоровенный чёрный внедорожник, при первом взгляде на который на ум приходили мысли о сублимации и комплексе неполноценности. Взбудораженная дежурная смена почти в полном составе топталась на самом стратегически-важном месте – возле буфета. Оттуда открывался отличный вид не только на главный коридор ФЭС в оба конца, но и на кабинет Рогозиной вместе с переговорной, в которой она сейчас и заседала в компании Круглова и незнакомого мужика. Косте были видны только широченные плечи, распирающие пиджак, и черноволосый затылок. - Говорят, Рогозина его год обхаживала, - многозначительно округлила глаза Аллочка, которая в силу занимаемой должности всегда всё про всех знала. Лаборантки восторженно зашушукались. - И что тут происходит? – осведомилась Соколова, но в этот момент незнакомый мужик, отвечая Круглову, повернулся, демонстрируя шикарный профиль. - Что! Что! – налетел взъерошенным вихрем Тихонов. – Ещё один альфа-самец на наши головы. От тестостерона скоро деваться некуда будет. - Так, я не понял, - при всех своих габаритах Майский, когда хотел, умел передвигаться абсолютно бесшумно. – Кого-то мой тестостерон прошлой ночью устраивал на все сто. Лаборантки сыпанули во все стороны – не то, чтобы никто не знал о связи Майского и Тихонова, но ведь свежачок, а им поделиться не грех. - Майский, ты охренел? – взбешённым питоном зашипел Тихонов, точно котёнок был похвачен подмышки и, невзирая на безуспешное – против лома, как известно, нет приёма – сопротивление, был затащен в буфет. Дверь захлопнулась с сухим щелчком, а через мгновение на окнах упали жалюзи, отрезая сладкую парочку от любопытных глаз. Соколова на это представление только презрительно расфыркалась – она искренне не понимала к чему эта демонстрация сексуальной революции в отдельно взятой ФЭС, а Аллочка умилённо завздыхала – тяга к романтике была в ней неистребима, как комары в Подмосковье. - Юль, - позабытый всеми Костя тряхнул коробкой с уликами. Соколова мгновенно вскинулась, как полковая лошадь при звуках горна, и рысью дунула в сторону лаборатории, но Рогозина их уже заметила и взмахом руки пригласила войти в переговорную. Мужик поднялся им навстречу, улыбнулся, и Костя… Костя буквально провалился в невероятную синеву его глаз. - Товарищи офицеры, знакомьтесь – майор Лисицын, Константин Львович. Переведён к нам из смежного ведомства. Капитан Котов, майор Соколова, - представила их Рогозина. Лисицын, может, на первый взгляд и производил впечатление плюшевого мишки – невысокий, плотно сбитый, с добродушной улыбкой, но хватка у него была, как у матёрого зверя: - Константин. Можно было не сомневаться, что он и Майского завалит, не вспотеет. - Константин, - Костя с удовольствием ответил на крепкое рукопожатие, и все невольно рассмеялись. - Юля, - Соколова подпустила в голос заинтересованной хрипотцы. Вблизи Лисицын оказался охуительным мужиком. Он потряс Юлину руку, ответил вежливо-дежурной улыбкой и снова зыркнул на Костю так, точно семь-шестьдесят два в центр лба положил. Костя облизнулся совершенно непроизвольно. *** Пару месяцев спустя остывая в посторгазменной неге в центре широченной кровати, Костя, глядя на профиль Лисицына, подумал, что у того нет ни единой причины для сублимации, а очень даже наоборот.