Белый цвет, пятна крови

Цзинь Гуанъяо не боялся трудностей и опасности, не щадил себя, множество раз рисковал и смотрел смерти в глаза… но почему-то, когда счастье так близко, его пробирает дрожь от тревоги. Он не смеет первым делать шаги навстречу человеку, которого любит. Не спешит зайти дальше взглядов и легких, будто случайных, прикосновений. Даже зная, что Лань Сичень его любит, даже услышав эти заветные слова… Не спешит. Наслаждается беседами за чашкой зеленого чая, прогулками по отдаленным аллеям огромного парка, окружающего Башню Кои. Смущается, просто соприкоснувшись с эргэ рукавами. Пытается скрыть, если чем-то взволнован или расстроен – эргэ, конечно, всегда поймет, утешит, даст совет, но Цзинь Гуанъяо просто не хочет ни одной мелочью омрачать прелесть их вечеров. Эти мгновения ему непривычны и оттого еще более ценны. Лань Сичень не ужаснулся и не осудил, когда Яо рассказал ему историю своего брака. Утешал его, убеждал: «Ты не виноват, А-Яо, никто не виноват, вы с Цинь Су просто не знали… да кто бы мог даже предположить такое? Ты сделал всё, что было в твоих силах». Его ребенка Лань Сичень держал на руках так бережно, будто своего родного. Успокаивал, укачивал, тихо напевая колыбельную, а когда А-Сун заснул, эргэ коснулся нескольких точек циркуляции энергии, проверяя, и сказал: «Не волнуйся, А-Яо, твой малыш здоров. Но если что-то будет тревожить тебя потом, сразу говори мне, я обязательно найду, чем помочь». Иногда Яо думает, что недостоин любви настолько чистого, искреннего и доброго человека. Чем он заслужил такую заботу? Да, он делал для Лань Сиченя всё, что мог, тогда, во время войны – но это малость… Яо с самой первой встречи берег в сердце мысли о Лань Сичене, будто о белом лунном свете. А ложе делил с совсем другими мужчинами. Искал в них возможности забыться. Получая крохотные искорки любви, можно сказать даже, подобие любви, иллюзию, терял себя. Но он так хотел быть любимым, пусть больной, извращенной любовью… хотел слышать – «ты необходим мне таким, как есть» - неважно, от кого. * Вэнь Жохань держал Яо при себе, чтобы показать, как презирает Цзинь Гуаншаня. Ценил ум и изобретательность. Говорил: «ты уже подобен бриллианту, а то, чему я тебя учу – огранка, которая придает блеск и поднимает цену». И никогда не оскорблял его мать, за одно это Яо готов был смириться с тем, что происходит в подземельях для пыток, и изобретать новые приспособления. Конечно, эта связь была игрой. Вэнь Жохань развлекался с ним, как с интересной живой куклой, а Мэн Яо поддерживал его интерес, играл роль, менял маски, не давая увидеть себя настоящего, скрывая слабости. Но в весенних утехах было что-то, о чем Яо еще долго вспоминал с легким сожалением. Вэнь Жохань учил его, юного, неопытного, скованного страхом от мерзостей, виденных в ивовом доме, получать удовольствие от собственного и чужого тела. Наслаждался ролью наставника? Самыми ценными были эти минуты после цветения сливы, когда Яо лежал рядом с любовником, терся щекой о его плечо, перебирал длинные шелковистые пряди волос и шептал какие-то милые глупости. А между легкими поцелуями и нежными словами ловил миг, чтобы спросить, будто невзначай, будто мелочь, и собирать мелкие детали в мозаику. Но совершенно непритворно прижимался, проводил пальцами по светлой, идеально гладкой коже. Улыбался не наигранно, когда Вэнь Жохань переплетал свои пальцы с его. * Лань Сичень не знает, что такое любить и ненавидеть одновременно, что такое бояться – и всё равно желать. Для него любовь значит доверие и родство душ. Такие, как он, не ложатся в постель ради политики. «Это удел такого, как я». Эргэ не знает – и слава небесам! – что в постель с другим человеком можно лечь от отчаяния, от ненависти к своему клану и себе самому. * И Яо не рассказывал Лань Сиченю, что чувствовал, когда отец велел ему отправиться в провинцию Цяньчжун*, где, по слухам, жил клан, практиковавший темные искусства. Прошло всего несколько недель после свадьбы! А-Су тяжело переносила беременность, Яо хотел быть с ней рядом, но Цзинь Гуаншань настаивал: «Я не могу поручить такие важные переговоры кому-то другому. Твоя жена справится сама, это же призвание и природа всех женщин, беременеть и рожать. И не для того я принял тебя в клан, чтобы просто так тебя баловать и потакать прихотям какой-то глупой бабы». Пришлось собираться в путь и скитаться по чужим, опасным краям, где слово местного дворянина или главы клана значило больше, чем власть Верховного заклинателя, где даже не во всех городах говорили на традиционном китайском языке и практиковали совершенно другую магию. Слухи о тайных знаниях оказались обычной пустышкой. Зато Мэн Яо наткнулся на редкий талант там, где не ждал, в провинциальном Куйчжоу, когда попытался вместе с несколькими адептами, следовавшими с ним из Ланлина, пробраться на заброшенный рудник. Мало того, что никаких артефактов там не оказалось, так еще на смельчаков напали злобные горные чудовища. И если бы не Сюэ Ян, Мэн Яо с его спутниками был бы конец. - За темным железом поперлись? Какое здесь темное железо! – отчитывал его Сюэ Ян по пути обратно в город. – Парень, ты с ума сошел? - Отец велел мне искать сильные темные артефакты, я обязан проверить каждый слух, - растерянно пробормотал Мэн Яо. - Отееец! – передразнил Сюэ Ян. – А своей головой подумать? А кого-то из местных нанять, прежде чем шариться? Тебе еще повезло, что на днях я вырезал банду Гоу Чжи и пришел забрать деньги из его тайника. Дааа… значит, это ты тот самый чужак, который ищет темного заклинателя… считай, что ты его нашел. Но учти, берусь я только за самые интересные и сложные дела. Просто резать всякую шваль я и здесь могу. Ян его спас. С ним было весело вместе выпить. Смеясь над остроумными, хотя часто жестокими или пошлыми шуточками, Мэн Яо на время забывал о своих бедах, о страхе за А-Су, о требованиях отца… и случилось будто само собой, что через несколько дней, после ночной охоты и нескольких чашек вина в покоях в гостинице, Яо тихо попросил: «Не уходи, А-Ян… останься со мной». Просто хотел побыть с кем-то, кто не презирает его, с кем хорошо плечом к плечу отбиваться от нечисти на охоте, и смеяться после, не бояться быть собой, таким, как есть. У них было что-то общее: оба вышли из низов общества, учились сами, всего добивались сами. С Яном было хорошо. Горячо. Он любил так же, как сражался – быстро, страстно, яростно, забывая обо всем и помогая забыться. Яо нравились его поцелуи, похожие на укусы, нравилось чувствовать покалывание острых клычков на шее, и цепляться пальцами в его плечи, оставляя следы. Резковатый запах полыни, чуть хриплый голос, шероховатые ладони, ритмичные движения, похожие на движения волны, сметающей сомнения и душевную боль. А горько было позже… но с этим Яо смирился. Смирился, что любить Лань Сиченя такому, как он, суждено лишь безответно. Зато подобие любви рядом, только протяни руку, позови. * Если бы не страх за А-Су и ребенка, Яо продолжал бы делать вид, что счастлив в клане Цзинь, продолжал бы скрывать. Но оказывается, эргэ и сам чувствовал неладное, беспокоился о нем. Эргэ его любит! И всё равно Яо не знает, как сказать Лань Сиченю о своем прошлом… сказать чистому, невинному, любимому, что сам вовсе не может похвастаться чистотой. В Гусу Лань учат, что открывать душу и дарить свое тело можно лишь одному-единственному, спутнику на пути совершенствования. Никакие обстоятельства не оправдывают греха и лжи. Когда-нибудь, конечно, для этого разговора придет время. Но сейчас они просто любуются пионами… Белыми. Не запятнанными кровью. ________________ * Цяньчжун – другое, более старое название многонациональной провинции Гуйчжоу.