hearts

Он размышляет. Сакуса не может точно сказать, когда смесь чувств стала поглощать его. По меркам Киеми из старшей Итачиямы это довольно сильно смахивает на тех придурков из классов помладше, что бредят ревностью в своих глупых отношениях, будто бы это главная проблема в их жизни. Что-то преследовало его сознание, овладевало им, и его мама лишь говорила, что пубертатный период никого не щадит: немая жажда конкуренции, раздражение, которое прослеживается у парня в его хмуром взгляде. Теперь же — по абсолютно необъяснимым причинам — когда он с Ацуму среди других людей. Мия становится именно тем составляющим в его жизни, которое приумножает в нем это ощущение, но никто не винит его за это. Сакуса ненавидит шум и прикосновения, любой контакт с обществом должен иметь ограничение. Дистанция. На протяжении всей своей короткой жизни это остается главным его принципом, не считая антибактериальных салфеток, находящихся в квартире в огромном количестве вместе с остальной химией, способной уничтожить все, что считается грязным в меньшей или большей степени, это неважно. Тем не менее, его партнер громкий и любящий прикасаться, и находится при нем даже спустя долгие 4 года. Съеживать плечи вокруг фигуры Ацуму, идущего перед ним по многолюдному и грязному Токио. Защитить. Если Сакуса будет достаточно настойчив, они останавливают свой выбор на транспорте — его стерильный, абсолютно чистый матовый черный автомобиль. Может быть, скрип полиэтилена на сидении при малейшем движении раздражает Мию или же это запах антисептических средств, раздражающий рецепторы сильнее дозволенного, а может он просто ищет еще больше ситуаций, в которых Киеми делает то, что он хочет. Тем не менее, Сакуса находит себя потакающим Ацуму все чаще. Неспособность отказать оставляет в его голове лишь понимание того, насколько он очевиден и безнадежен. Киеми осознал для себя привлекательность Ацуму еще на ранней стадии развития их взаимоотношений. Сакуса был немного опечален той мыслью, что хватает лишь медовой улыбки и характерного акцента, чтобы растопить его. И в самом деле, он смешон. В его памяти есть особое место: как на их одной из первых прогулок розовели его щеки, пробившееся в летнюю пору вечернее солнце освещало ярким оранжевым улыбчивое лицо, покрытое россыпью светлых веснушек, а поток легкого влажного воздуха трепал его блондинистые волосы. В расхваленной Ацуму бургерной его рот блестел от масла и соуса, но это не помешало Сакусе поцеловать его в тот вечер. Воспоминания вызывают приятную тягу в области живота и груди. Спустя 5 лет после выпуска Инаризаки Мия Ацуму ни капли не изменился. Он все такой же красивый. Сакуса никогда не говорит ему, но он находит свое оправдание в том, как они дарят друг другу поцелуи. То, как двигаются их губы: так мягко, подобно тягучей карамели и — ох — намного слаще, или же когда их пальцы касаются так же трепетно, как бьются друг о друга лепестки сакуры, за которыми они двое любят наблюдать в Синдзюку-геэн* ранней весной. Обычно Ацуму не берет на себя инициативу протянуть руку в силу уважения и осторожности по отношению к Киеми, но Сакуса всегда находит ее своей ладонью терпеливо висящей в воздухе где-то между их животами. Он более чем уверен, что Ацуму тоже наполняется особой нежностью, стоит им лишь проделывать что-то эдакое на протяжении некоторого времени. Похоже, что с возрастом он становится все более сентиментальным к подобным вещам, особенно если они имеют отношение к его парню. Подумать только: ему грустно и одиноко, когда грустно и одиноко его любимому Ацуму. В такие дни он остается где-то позади всего мира, в пучине тоски и печали, все его существо представляет собой ком смешения противоречий и слез, слез, слез. После работы Сакуса проникает на территорию его комнаты только поздно вечером, почти ночью, когда небо темной синей завесой давит на него всей своей массой. Здесь царит оглушительная тишина и ощутимый холод, и в такие моменты, стоя на пороге он ощущает, что осознание того, как сильно он скучал, фихрем врывается в его грудную клетку. Всегда тревожно заходить. Однако, затуманивая путь мыслями в своей голове, неуверенно и тихо ступая по направлению к кровати, он фокусирует взгляд. Силуэт Ацуму представляет собой бесформенное пятно горы одеял, под которыми он лежит. Помещение наполняется шуршанием простыней, когда его руки проскальзывают под толстовку парня. Немногим позже Ацуму снова глухо заплачет в мягкую шерсть его свитера и будет дрожать, будто под руководством сумасшедшего кукловода, беспорядочно и быстро перебирающего металлические прутья. Сакуса лишь вжимается носом в его затылок или висок, если лицо Ацуму направлено к нему. Он все так же безмолвно плачет, держа его, Сакусы, бледное запястье, скручиваясь у его туловища. Его ноги и руки холодные, а пальцы слабые. Киеми смотрит в темный угол комнаты, уткнувшись в местечко под ухом Ацуму. Он ловит себя на мысли, что Осаму, увидев их такими, был бы удивлен. Благо ему удается заговорить, преодолевая остроту осколков в горле, и они, держась за руки, тихо идут сквозь пространство их квартиры к ванной комнате, если Ацуму соглашается на предложение привести себя в порядок. Присев на холодные плитки Сакуса нежно сжимает пальцами теплую кожу его плеч через бортик наполненной ванны, пока голова Ацуму приятной тяжестью давит на его ключицу. Влажные обесцвеченные пряди, больше напоминающие податливые колючки, щекочут кожу под его челюстью, стоит ему поддаться и прижаться коротким поцелуем к оливковой коже лба Ацуму. Иногда он тоже ласково целует его родинки в ответ в качестве благодарности. Сейчас же Ацуму выглядит безучастным: его взгляд направлен в неизвестную Сакусе пустоту. Он просто целует его еще раз. Но он никогда не будет готов оставить его. Его неистово бьющееся сердце ищет счастье в улыбке Ацуму, как если бы он, будучи рыбой в холодном заливе зимой, нуждался бы в кислороде под толщей непробиваемого льда. Их сердца, однозначно, найдут выход.