Такую семью ты выберешь?

      Любой, из находившихся в банкетном зале, не стал бы спорить: Юля уже-больше-не-Пчелкина для этого свадебного платья оказалась рождена. Ткань без изысков и дешевящего вид кружева, простое, белоснежное, струящееся в пол и прикрывающее бодро цокавшие высокими шпильками ноги. На днях она забежала в парикмахерскую, и ярко-красные прядки контрастировали с целомудренной чистотой, которой полагалось блистать новоиспеченной невесте. Открытые плечи, переходившие в глубокое декольте, были на грани вульгарности: верх платья представлял собой корсаж и состоял из двух половинок, оставлявших на обозрение узкую полоску кожи торса. Но на Юльке расшитый рюшами пышный наряд, предложенный в свадебных салонах, смотрелся бы нелепо. Ей, как воздух, необходимо оставаться на своем.       Когда обручались Игорь Гром, лучший следователь Санкт-Петербурга, и Юля, самая честная и рьяная свободная журналистка все той же северной столицы, ожидать банальностей не приходилось. С их знакомства в разгар дела Чумного Доктора прошел целый год. Всего год, который лишил мир еще одного завидного холостяка, решившегося наконец-то на предложение руки и сердца. Юля не отнекивалась, не брала «срок подумать», никаких клише. Они обсудили это на кухне, ужиная макаронами с сыром, обойдясь без походов в рестораны и клятв стоявшего бы на одном колене Игоря. Романтика была своя.       «Юлька, а поженимся?» «Давно пора». Юля фыркнула в чашку с кофе, разбавленного безлактозным молоком, и протянула ладошку Игорю, который надел на безымянный палец обручальное кольцо, поцеловав ее со стучавшей в сердце нежностью, царапнув кожу щетиной. Месяц на подготовку. Роспись в ЗАГСе. Празднество, организованное на весь отдел и десяток знакомых, приглашенный в качестве друга жениха Дима Дубин, неловко мявшийся в стороне и восторженно глядящий на парочку. Весь день он светился, как начищенная монетка, тост произносил на одном дыхании, широко улыбаясь.       Кто бы мог подумать, что за чужое счастье можно так радоваться? Начальник хлопал по плечам старого сослуживца и по-отечески кивал. Вот теперь все правильно, по-людски. Настоящего лучшего друга отхватил, дамой сердца обзавелся. Игорь хмыкал и соглашался.       Было бы не честно заявлять, что Дубин радовался исключительно за других, в определенной степени, счастлив он был и за себя тоже. Но ни с кем подобными откровениями не поделишься, кроме двух исключений, поэтому приходилось помалкивать. Да никто и не спрашивал.       Все началось через пару месяцев после того, как Сергея Разумовского упекли в психушку, а они втроем, сработавшейся командой, продолжили действовать вместе. Пчелкина была мастером по обращению с информацией, поиском нужных сведений, она с профессиональным чутьем отсеивала вбросы и ложные наводки, выискивая жемчужины. Дима вел протоколы, страхуя безрассудного напарника от последствий решений, принимаемых вразрез с уставом. А Игорь просто брал и двигал их в нужном направлении неуемной энергией, вынося любые запертые двери. И метафизические, и вполне настоящие.       Вечерами они время от времени ужинали на полюбившихся крышах теплой шавермой, Дима чередовал портреты с эскизами пейзажей и городской живности, вроде бездомных котов и пташек. Он не замечал, с какого момента стал отдавать предпочтение своим товарищам в рисунках с натуры, карандаш автоматически чиркал на бумаги штришки, пока Дима их слушал. С ними было уютно, живо, так, что, возвращаясь в комнату в коммунальной квартире, Димка с трудом засыпал.       Пульс стучал в ушах, а щеки горели румянцем. Не то, чтобы он был взрослым и умудренным опытом человеком, но Дубин отвык чувствовать себя запутавшимся в жизни подростком. Не получалось осознать, кто нужен ему больше, а определиться стоило, потому что нельзя по четным числам мечтать перед сном о мускулистом плече Грома, за которое приятно было бы ухватиться дрожащей рукой, а по нечетным конкретно так залипать на обтягивающие топы Юли. Выглядеть в своих глазах озабоченным пацаном-девственником, неприятно.       Дима твердил себе: влюбляться в кого бы то ни было нормально. Женщины, мужчины — на дворе двадцать первый век, ничего предосудительного в различных ориентациях он не находил. Но следовало определиться с кем-то одним, в кого он все-таки влюблен.       Он не догадывался, что их треугольник уже давал все нужные ответы, если присмотреться повнимательнее.       Игорь выхватывал блокнот, присвистывая, пока перелистывал свежие скетчи: вот Юля, повернувшая голову к лучам заходящего солнца и крепко зажмурившаяся, будто кошка. А вот и сам Игорь, прижавшийся к ней спина к спине. Дима же возмущался, что ничего не закончено, и вообще он просил не заглядывать в личные вещи без его на то разрешения, Гром пытался перевести все в шутку… Но Юля шикала, мол, отстань от пацана, чего взъелся? Затем она ласково поглаживала твердую обложку альбома, передавая его владельцу. И иногда трепала того по светлым волосам, пока красневший Дима поправлял съехавшие очки. Игорь на фоне громко смеялся, называя поведение Юли «материнским инстинктом».       Или вспомнить тот случай, когда Игорь умудрился свалиться с гриппом, несмотря на железное здоровье, и Дима с Юлькой неделю его больничного чуть ли не прожили в однушке на Литейном, ютясь в захламленном крошечном пространстве. Это стало точкой отсчета. Пчелкина притащила ноутбук и бессчетное количество флэшек — все, что нужно ей для работы над отснятым материалом. Она готовила полезные блюда в течение дня, кормила ими температурившего Грома и кутала его в теплые пледы. Вечером с продуктами возвращался Дима, они ужинали вместе под какой-нибудь выбранный наугад фильм и болтали. Игорю становилось все лучше, он даже перестал ворчать, что друзья по ошибке считают его немощным.       К одиннадцати вечера Дима уходил к себе, но дважды оставался ночевать с ними, несмотря на отсутствие подходящей мебели для принятия гостей. Он и Юля были вынуждены спать на креслах, а утром бороться с ломотой в пояснице и шее. Дубину приходилось быстро собираться, наскоро прощаясь, умывшись и прополоскав рот водой с зубной пастой, потому что к восьми ему нужно было сидеть на рабочем месте. Ему-то отгул не полагался. А еще нужно было успеть забежать в ближайший по дороге «Макдональдс», потому что у Игоря все еще отсутствовала такая мелочь, как дверь в туалет.       А потом заболел и сам Дима. Так выяснилось, что о сезонных прививках в их троице беспокоилась заранее только Пчелкина, которую миновала эпопея с соплями и лихорадкой, сразившая приятелей одного за другим. Диме тоже полагался оплачиваемый больничный, но с обстоятельствами пребывания всей их компании выходило сложнее: он продолжал ютиться в коммуналке, а значит комфорт от нахождения там стремился не то, что к нулю, а к отрицательному числу. Поэтому скооперировалась Юля, обладательница единственного адекватного жилья для количества человек, превышавшего одного. И как бы не ерепенился Дубин с температурой тридцать девять, он оказался с бережностью переданным под чужой присмотр. Потому что болезнь он переносил куда хуже того же Игоря, и наблюдение правда требовалось.       У Пчелкиной, кроме кровати в ее спальне, был также диван и кресла в гостиной, где знакомые собирались на ламповые посиделки с вином. В сравнении с двумя полицейскими, она была более компанейская, общительная, ей нравились вечеринки и встречи, где можно было подхватить свежие новости. Или просто развлечься, на крайний случай. Уложив на расстеленную кровать Диму, Юля отправилась на кухню, готовить куриный бульон для настрадавшегося антибиотиками желудка. Покрытый испариной хрипло дышавший Дубин шептал благодарности, на что Юля отмахивалась.       — Вот поправишься, потом поговорим, — и щелкала его по носу, саднящему от постоянных сморканий в бумажные платки. Диме становилось совсем неловко, он зарывался в толщу одеял. Как это ей не было противно? Трогать его вот такого слабого, больного. Одно дело Игорь, накачанный, на теле которого даже капли пота смотрелись эстетично. А он же… тьфу.       Если Дима мчался домой к Игорю на всех парах, собирая по дороге стратегический запас апельсинов во встречных магазинах, то вот Гром на работе задерживался. Поэтому Диме и Юле приходилось коротать время вдвоем, и, как заведено, близкие друзья не могли помолчать даже во время просмотра увлекательной серии полюбившегося сериала. Темы заходили разные, сначала отдаленные, затем все более интимные. Светские разговоры сходили на нет, стоило прожить с человеком бок-о-бок больше нескольких суток.       Юля была сообразительной, ей не стоило труда правильно подтолкнуть неспособного врать Диму на верный путь. К признаниям. Она первая почувствовала, что затянись недомолвки хотя бы на месяц, и они сбегут от обязательств, стараясь проигнорировать успевшее зародиться между ними… нечто. Потому что в обществе так не принято. Мнение посторонних же обязано быть учтенным при построении счастья, вы разве не в курсе?       Когда от спавшей температуры после крепкого сна у Димы переставала гудеть голова, вот тогда он выглядел разомлевшим и готовым выбалтывать абсолютно все. И Пчелкина не была бы собой, если бы не воспользовалась угаданным моментом.       — Дима, а Дим, — протянула она, сидя в кресле напротив оккупированного больным дивана, быстро щелкая по клавишам нового ноутбука. Дима оторвался от электронной книги, которую читал, игнорируя усталость и резь в глазах.       — Да?       — А ты мне нравишься, знаешь ли, — читалка едва не вылетела из рук на пол, так вздрогнул Дубин, глядя на девушку, невинно покачивавшую ногой в воздухе. В том самом, которого перестало ему хватать. — Ну что? Я подумала, что тебе стоило бы об этом узнать, если намеки проходят мимо вас.       — Мимо… нас? — не очень умно повторил Дима, почесывая переносицу. Просто так, чтобы прикрыть лицо от проницательного взгляда Пчелкиной.       — Ага, мимо тебя и Игоря. Ладно-то он, в нем романтичного, как в айсберге, который утопил «Титаник», но ты ведь другое дело, — Юля положила ноутбук на стол, вздохнув и поднимаясь на ноги. А затем села рядом с Димой так близко, что ее бедро прижалось к его ноге, и слои ткани не сделали соприкосновение ничуть менее интимным. — Пока ты не прикинулся дурачком и не спросил «А причем тут Гром?», подумай хорошенько, точно ли ты не понимаешь. Против уточнений я ничего не имею, но я же все-таки леди. Наверное, не мне стоит объяснять, что мы втроем могли бы хорошенько…       — Я понял, Юль! — попытался перебить ее Дима, почувствовать, как горят кончики ушей.       — Проводить вместе наши выходные и строить светлое будущее, — хихикнула Пчелкина, закончив мысль. А затем наклонилась, чтобы, боже помоги, поцеловать Дубина, который не в силах закрыть приоткрытый от удивления рот.       — Заразишься, — смог он слабо возразить, приподнимаясь ей на встречу на локтях.       — Прививки, Дмитрий, прививки. Которые я у тебя и Игоря теперь буду отслеживать на правах девушки, ясно? Чтобы больше никаких простуд и гриппов, — и, боже все-таки на мольбы Димки ответил, она поцеловала его. Ярко, облизнув сухие губы, положив руку на затылок, запутываясь в лохматых от лежания на подушках волосах. Дубин погладил ее плечи, где выпирали острые косточки. Юля была нежной, чувственной, сильной и хрупкой, хотелось оберегать ее, но передав контроль поднимавшемуся внутри пламени, которое раздувала она брошенным взглядом. Робко толкнувшись языком, углубляя целомудренный, почти детский поцелуй, Дима сообразил, что любит ее. Ужасно сильно, как влюбляются раз и на всю оставшуюся жизнь.       Дима также понял, что ничуть не меньше он любил и Игоря Грома. В голове сложилась вся картинка, защелкнулись состыковавшиеся детальки мозаики. Юля царапнула ноготками основание шеи, и Дима задрожал всем телом, слишком восприимчивый к ласке. Ему подумалось, что, приглашая его пожить на время взятого больничного под ее крышей, Юлька все заранее просчитала и спланировала. Было вполне в ее духе. А может действовала по женской интуиции, спонтанно.       Когда вечером вернулся Гром, Дима спал. Он шел на поправку, и организм отвоевывал часы, требовавшиеся для полного восстановления. Разбудил его звук гремевшей на кухне посуды, но дремота не прошла окончательно. Хотелось валяться, а не подниматься и ужасаться своему помятому отражению. Приняв решение чуточку понежиться в постели, прежде чем присоединиться к ужину, Дубин прислушался к голосам приятелей… друзей… Или как их следовало называть? Пчелкина представилась, как его, и как Громова, девушка. А сам Игорь? Он чей? И чей в итоге получался Дима?       — Игорек, — нараспев протянула Юля, судя по скрипнувшему ножками стулу, отодвигая тот и садясь поближе к Грому. Тот закончил шуршать притащенными из «Дикси» пакетами и, скорее всего, ее слушал, — а как ты смотришь на то, чтобы сегодня спать не в кресле?       — Умеешь ты намекнуть, что я тебе осточертел. Или тебе и Дубину? — вроде весело заметил в ответ Игорь, однако, в голосе читалось что-то другое. Мрачная, подавленная обида, все равно считавшаяся без труда даже доверчивым Димой, полным профаном во всем, касавшимся межличностного общения. Ревновал Гром искренне, аж оконные стекла дребезжали от его раздражения. — Могла бы по дороге смс кинуть, что хотите побыть наедине, голубки.       — Будешь язвить — завтра вместо плова получишь рагу из брокколи, — Юля фыркнула, сдувая с лица волосы и надувая пухлые губы. Так себе представил ее Дима, думая, что с высокой вероятностью угадал. — Я тебе у меня спать предлагаю, на нормальной кровати, а то за твой позвоночник сердце болит.       — А… как же…       — Полтора спальных места, влезем, — отмахнулась Пчелкина.       — Нет, Юля, я о другом! — Игорь спохватился и снизил повышенный на эмоциях голос, кашлянул и проговорил что-то неразборчивое под нос в качестве извинения. Дубин продолжал слушать, комкая в руках простынь. Того и гляди, порвет от усилий. — А Димка как?       — Позовем тоже? С местом уже беда, ты у нас не из маленьких, но зато Дима вполне компактный, да и я…       — Так, все, Пчелкина, хватит жужжания попусту, — теперь Дубину представилось, как Юля закатила подведенные глаза к потолку, оценивая по достоинству очередной каламбур Игоря. Этот был на ступень ниже шутки про камеру, но получше, чем мяукавшая с утра шаверма. — Ты серьезно не замечала, как парень на тебя смотрит? Как он тебя рисует, все эти ужимки, улыбки? Да он от твоего дыхания краснеет, не говоря о том…       — Он и тебя рисует. Точно так же, Игорь, — контраргументом ответила Юля. В голосе была явная улыбка, снисходительная и нежная, теплая. Самую толику ироничная, вся, как сама Пчелкина. — И краснеет от твоих комплиментов, и смотрит на тебя, как будто готов под ноги броситься, ты только пальчиком помани. Он, в отличие от некоторых, панцирем не обзавелся.       Гром помолчал, видимо, переваривая услышанное. Или, как специалист, сравнивая полученные свидетельские показания с собственными воспоминаниями и устанавливая причинно-следственные связи. Логика у Юли была железная, тут не поспоришь, но одно на другое наслаивалось, и в голове случался диссонанс. Как по уши втрескавшийся школьник Дима вел себя и с одним, и с другой. В принципе, Игорек не то, чтобы отличался от него в этом плане, если прекратить врать самому себе, и все же. Отношения подразумевали связь. Уникальную, избранную. Без нее все, вроде бы, превращалось в бордель. Так говорил внутренний голос человека старой закалки.       Игорь от своей «стаи» отрекаться ради вбитых с детства нотаций не торопился.       — Не решай за него. Пусть сам…       — Я уже решил, — за спиной у Грома отозвался подкравшийся Дубин, без тапочек. Те бы шаркали за метр и выдали бы его присутствие с головой. Пока Юля не успела возмутиться, чего он босиком шляется по холодному полу, Дима затараторил дальше. — Ты мне нравишься. Вы мне нравитесь, вот, и если ты дашь мне в морду сейчас, это будет вполне заслуженно.       — Никто никому!..       — Не дам, — подтвердил невысказанные слова Юли Игорь, развернувшись к напарнику. Тот был не таким бледным, как в начале недели, но выглядел отощавшим и настрадавшимся. Возможно, не только побочками мощных лекарств и последствиями болезни. — Вы оба чокнулись в край, но бить я никого, блин, из вас не собирался. Откуда вообще такие мыслишки, Дубина, чтоб тебя?       — Я просто…       — Ты сложно. А просто — это ко мне, — сидевшая рядом с Громом Пчелкина облокотилась о плечо, потерлась о него щекой, как будто готовая вот-вот заурчать. — Не уверена, что кто-то из вас сталкивался с такой фишкой, как полиамория, но попробуем, может быть? Раз у нас втроем все взаимно.       — Что попробуем? Групповуху? — раздраженно заметил Игорь, уставший с работы и привыкший скрывать светлые порывы за грубостью. Ему прилетели два миролюбивых, ощутимых тычка под ребра. Знакомые и, мать их, такие родные. — Эй!       — Жить счастливо попробуем, дурень.       Дима шмыгнул носом, чувствуя, что сейчас ноги становились ватными вовсе не от подступавшей волны лихорадки, и в потере опоры не было ничего плохого. Это было счастьем, которое стажер не ощущал очень давно с такой силой, что дышать становилось больно. Игорь лишь пожал плечами, отказываясь ситуацию комментировать: но не стал спорить, значит, и сам чувствовал нечто подобное. Возражения прозвучали бы неестественно. Любовь сразу к двум самым важным людям, появившимся почти одновременно в сумасбродной жизни, как по воле судьбы, настоящая. Она есть. Морализаторством тут не отделаться.       В эту ночь пустыми оказались и кресла, и диван, а в квартире Юли Пчелкиной наконец-то не было никаких гостей. Прижавший ее к себе, уснувший ближе к стене Игорь, и свернувшийся у края Дима были дома. Она, нет, они все чувствовали это: все шло по порядку. Горячее дыхание Грома щекотало загривок, а его рука обхватывала сразу двоих, Димка же крепко переплел во сне ее пальцы со своими, прижав почти что к губам. Не было жарко находится между двух тел. Было восхитительно.       А потом появилась идея со свадьбой, спустя почти год существования их трио, когда все коллеги были в курсе, что Гром и Юля сошлись, а потом и съехались. Разваливающаяся халупа Грома была сносно отремонтирована и выставлена на сдачу, а даже обветшалая однушка, но в центре и на известной улице, стоила по всем меркам прилично. Обустройство жилища на манер семейного гнездышка началось во всей красе. Никто не догадывался о том, что влюбленные как таковые «парочкой» не являлись, такие слухи могли бы стоить карьеры каждому. Поэтому перетащить к ним Дубина на постоянное проживание не удавалось, тот переживал о репутации, в первую очередь, своих партнеров и не хотел доставить им неприятности. Ему хватало быть частью их быта, гулять вместе, проводить вечера. И, черт, ночи, да, конечно же.       Частью жизни стало потихоньку одно дополнение. Один человечек, который не позволял о нем забывать.       Игорь в течение всего года мотался по вызовам в детский дом, ведя профилактические беседы с отбивавшемся от рук Алексеем Макаровым. Тот начал курить и выпивать, сбегал в компании дворовой шпаны, попав таким образом под угрозу становления на учет для несовершеннолетних. Грому приходилось часами сидеть в кабинете воспитательницы, чтобы понять, почему подростковый бунт затягивался настолько и перерастал в неконтролируемые масштабы. Чтобы дать ребенку какое-то воспитание, правильный пример, Игорь начал брать его на прогулки: но сам-то он максимум мог показать самые злачные и неблагополучные места Питера да угостить лучшей шавермой. Поэтому с третьей встречи к ним присоединилась Юля, прошаренная во всем, что представляло интерес для молодежи. Любопытные лавки и центры «современной культуры», музей фотографии, расположившийся на этаже жилого дома, атмосферные книжные, напоминавшие выставки с редкими экспонатами. Она умудрилась заинтересовать Лешу литературой, не шибко серьезной, но очевидный успех был достигнут.       Иногда ее подменял Дима, познания которого соответствовали ученику какого-нибудь гуманитарного направления. Единожды он смог изловчиться и затащить Алексея и Игоря на выставку в Эрмитаж силком. Оба кривились в очереди, жалуясь на холодный осенний ветер, шумных туристов и все прочее. Это им не помогло, билеты Дима купил заранее, а на вход, миновавший кассы, толпа продвигалась быстро. Никаких путей к отступлению. Оказалось, именитый музей давно вышел за грани скучной скульптуры и живописи, и они попали на что-то… чудаковатое. В одном зале напротив древнегреческой статуи лежал ворох грязной одежды, напоминавшей миниатюру свалки, в другом вдоль стен весели идентичные черные пальто. Гром хмурил брови, а вот Макаров улыбался. Вышло не так скучно, как он предполагал.       Поэтому свадьбу через год они сыграли не столько ради престижа и цели стать ячейкой современного общества, не для того, чтобы завести детишек и остепениться. Задача была глобальнее. Почему Юля и Гром? У Грома дольше стаж на службе, имеются различные награды и выше заработная плата, он ведь герой, чье имя известно всем горожанам. Юля тоже в своем роде героиня, при всем при том не бедствовавшая. Им с большей вероятностью дадут опеку над ребенком, которому через два года стукнет восемнадцать. Уход за ним включал и репетиторов, и оплату университета, и мелкие расходы, которые при расчетах, со всей тягой Леши влипать в неприятности, нужно было умножать на два или три.       Алексею до совершеннолетия и самостоятельной жизни оставалась самая малость, но в приюте он погибал. Все заставляло вспоминать о сестре, о дне, когда все пошло наперекосяк.       Поэтому один раз он ляпнул, что вот бы «тетя Юля» и Игорь поженились уже, тогда бы забрали его домой, он бы им помогал, убирался там или готовил, и вообще стал бы лучшим сыном. Просто чтобы не жить за счет денег, оставленных детскому дому треклятым Разумовским, которого он в один миг возвеличил в воображении до божества, а потом опустил до никчемного преступника. Грому бы и хотелось ответить, что все перечисленное в их странной семье лежало на плечах Димы, но не смог. О таком детям знать не обязательно, поэтому лишь улыбнулся.       «Посмотрим», — сказал он. И поговорил дома с Юлей и Димой. И те на авантюру согласились, потому что последние двенадцать месяцев изменили их. Потому что все шло своим чередом.       Онлайн они подали заявку в дворец бракосочетаний, а Диму назначили «шафером», перед этим с десяток раз уточнив, все ли нормально. Дубин начинал сомневаться, не считается ли он в этом триплете «невестой» по умолчанию, раз к его трепетной натуре приковывается столько внимания. Раненным в своих чувствах или оскорбленным он себя не чувствовал.       Оставался один вопрос: как трем взрослым, ответственным за себя людям, любящим друг дружку, совершить каминг-аут перед шестнадцатилетним, заносчивым и вспыльчивым парнишкой?       Дубин смотрел на танцующих Юлю и Игоря, кружащихся по залу. Белоснежное платье и черный смокинг сливались между собой от быстрых движений, и противоположные цвета уравновешивались. С той же гармонией сегодняшним вечером они по очереди пригласят на танец обделенного вниманием Диму, по очереди воруя у него, скованного и зажатого как и раньше, бессовестные поцелуи. В комнате супругов достаточно места для всех троих.       И они смогут все как-нибудь разрешить, без сомнений.       А как у них может быть иначе?