Знаешь, тот, кто боится заплыть за буйки, непременно полюбит твой взгляд — потому что глаза твои глубоки — потому что глаза твои — яд. Алексей Шмелев
С самого раннего утра Драко был взвинчен, не находил себе места. С абсолютно не свойственной ему тревожной небрежностью он наскоро буквально закидывал в себя сэндвич, то и дело искоса поглядывая на только что проснувшегося Гарри. Тот, ещё заспанный и медлительный, на автомате наливал себе кофе, почесываясь в разных местах, и сладко широко зевал. Тонкая ткань пижамных брюк, низко сидящих на стройных бёдрах, славно облепляла крепкие ягодицы, от чего у Драко, несмотря на всю тревогу и напряжение, сводило скулы. Его восхитительное сокровище, его чудо, его наваждение — его и только его любимый Гарри. «Не отдам!» — привычная дьявольская мысль чиркнула в сознании. Эта мысль уже очень давно была его постоянной спутницей, его маниакальной идеей. «Не отдам. Не отдам. Моё!» Жадный, алчный, Драко осознавал всю глубину своего чёрного сердца, всю его пылающую темную яму, в которой он барахтался вот уже два года. Страсть на грани помешательства, застилающая всё жизненное, настоящее. Голос разума, порой прорывающийся сквозь туман его обречённой любви, робко пытался достучаться до Драко, пискляво вещал внутри, что так нельзя, так не может продолжаться вечно, всё это ненормально и кончится плохо. Обязательно, обязательно плохо. И непременно закончится. Что-то, конечно же, произойдёт, что-то непредвиденное. И счастье, его личное одинокое счастье закончится. Много раз он терзался этими мыслями, комкал по ночам подушку в объятиях бесконечной бессонницы, вечной подруги нечистых совестью людей. Тысячи, тысячи раз он думал о том, что пора всё прекратить. Пора остановить это безумие, отпустить своего невольного пленника, но страсть... Страсть, истребляющая всё остальное, страсть не давала ему ничего делать. Не давала думать, дышать, спать, жить. Драко был поглощён своей одержимостью. Он любил до смерти, до истерики, до агонии! Любил так давно и горько, что у него не хватало сил бороться с собой. Он никогда не отличался силой воли и твердым характером. Он не герой, не такой, как его прекрасный Гарри. Драко это знал. Драко был слизеринцем до мозга костей и всюду, где можно было обойти, он обходил, юлил, лгал, изворачивался. Да он сделал бы что угодно, лишь бы его счастье осталось с ним. Он и сделал! Сделал такое, о чём обычно пишут в сопливых средневековых романах для юных ведьмочек. Но тогда, тогда, в те роковые дни на восьмом курсе, когда ещё чуть-чуть, и они бы больше никогда не увиделись, тогда он не нашёл другого решения для себя, а после паутина лжи, бесконечный обман и вечный холодный страх поглотили его полностью. Завладели его жизнью. И он не знал теперь уже, как мог бы существовать иначе. Да, он жил под вечным остриём гильотины, под секирой раскрытия и неминуемой гибели от его последствий, но... Но! Это но. Божественное но! То, что он получал в противовес, то, чем он дышал всё эти два года, то, что испытывал, стоило каждого адского мгновения страха, этой горечи, боли, терзаний и ежедневного ужаса, что кто-то узнает и придёт, постучит Немезидой в дверь, и Гарри, его Гарри, его счастье и любовь исчезнет. Он помнил тот день, когда решился, окончательно и безоговорочно понял, что если не сделает хоть что-то, то будет жалеть и ненавидеть себя всю жизнь. Тогда они уже не враждовали. Не дружили, нет, но и не было той тугой тетивы, той непреодолимой неловкой принужденности между ними. Гарри был открытый и весёлый, его легко было заманить на вечерний чай под глупым предлогом. Наивный дурачок весь вечер травил байки, играл с ним в настольную игру и радовался тому, что Драко будто бы преодолел в себе неприязнь и пошёл на мировую. Глупенький. Если бы он знал, куда и зачем пришёл тогда, то бежал бы не оглядываясь и отбивался всёми мыслимыми проклятьями. Но Драко был хороший актёр. В тот вечер он играл и чуточку раскаяния, и щепотку робости, и толику восхищения, и крупицу неловкости, даже добавил несколько капель сарказма для натуральности и пару гран обаяния. Драко Малфой был хороший актёр и зельевар. А Гарри Поттер был честный, добрый и очень, очень, очень доверчивый. Вряд ли он хоть раз заметил тот пожар, что вспыхивал в глазах Драко каждый раз, когда они виделись, пусть часто и издали, то волнение и алчное, дикое желание обладать, любить, подчинить, завладеть единолично и навсегда, сделать своим. Порой Драко едва владел собой, и лишь успокоительные настои усмиряли его пыл. В тот вечер Драко превзошёл сам себя — он юлил и улыбался, хмурился и играл, играл свою роль, усыпляя бдительность Гарри. Смешливая кокетливость красивого юноши, знающего себе цену, сменялась резвой ребячливой шаловливостью и вдруг серьёзным блеском глаз человека, познавшего настоящее горе. Драко кружил вокруг своей жертвы. Он был в эйфории, он знал, что у него есть один шанс. Сейчас. Сегодня. И, если удастся, это изменит его жизнь, и он уже не отступится, не сможет отказаться. Так и вышло. Легко лавируя между камином в своей комнате и сервировочным столиком, он изящно подливал Гарри пунш, подносил фрукты и подбрасывал темы для разговора. Мама гордилась бы своим Драко, в тот день он был воплощением элегантных манер и великосветской нахальной самоуверенности, помноженной на очарование и дружелюбие. Драко незаметно достал из рукава небольшой фиал и, воспользовавшись тем, что Гарри удалился ненадолго в уборную, плеснул отраву в его бокал. Жидкость была бесцветная и не имела вкуса, лишь легкий аромат заира мог бы выдать инородное присутствие, но Драко знал, что аромат этот очень тонок, не каждый зельевар-то определит сходу, что уж говорить о Поттере, посредственном середнячке в этой области магической науки. — За тебя Гарри, — протянул полный бокал крепкого пунша Драко, едва Поттер вышел из ванной, — и за дружбу, — он улыбнулся, скрывая тихий ужас и нечеловеческое напряжение этой минуты. «Сейчас, сейчас всё решится!» — билось молоточками в голове. Гарри широко улыбнулся, взял предложенный напиток, на секунду замер и приподнял бровь так, что у Драко всё рухнуло внутри и похолодело. «Неужели?..» Но нет, Гарри с легкостью осушил свой бокал, всё так же радушно улыбаясь, и небрежно поставил его на каминную полку. Драко замер. Всё внутри превратилось в секундомер. «Одна, две, три», — он знал, много раз экспериментировал и теперь был абсолютно уверен, что нужно десять секунд, и отрава подействует. «Четыре, пять, шесть», — сердце колотилось как сумасшедшее. «Семь, восемь, девять», — пальцы от напряжения закостенели на ножке сжимаемого бокала. «Десять!» Драко вскинул глаза на Гарри, смотрел в упор, в самую глубь его манящей красоты. — Гарри? — тихо позвал, спросил, прошептал он. — Как ты себя чувствуешь? — напряжение было уже нестерпимым, он едва стоял на ногах. — Всё хорошо, Драко, — тихо отозвался Гарри и подошёл на шаг ближе, — всё прекрасно, всё изумительно, — продолжал он будто медленно красться в сторону Драко, — всё превосходно... и ты... Ты очень красивый, — он подошёл вплотную. Сердце Драко рвалось из груди. Он пожирал глазами Гарри и понимал, ликующе понимал, что у него всё получилось, удалось, свершилось и сейчас... сейчас... Губы Гарри были, как и весь он целиком, как его дух и нрав, твёрдые, горячие, необузданные. Огонь, жар, пламя с губ растекались по всему телу, взрывая и выпуская на волю годами копившееся желание и жажду. Одежда в клочья. Всё, всё, всё в клочья! Их тела как одно, как идеальная настройка. Драко хотелось кричать: «Я знал, знал, я знал. Ты мой!!!» Он и кричал, кричал не стесняясь и не таясь, безумно отдавался во власть сильных рук и ласковых губ. Гарри был неутомим, неумолим — он любил его всю ночь, раскладывал на всех поверхностях, вгрызался в его кожу, мял, целовал, брал его то сладко и томно, то дико и яростно, шептал чудесные нежности и вновь любил, любил, любил... Под утро Драко, шатаясь, подошёл к столику с напитками и плеснул в стакан холодной воды и туда же ещё одну порцию отравы. Это не входило в его планы, он правда собирался испытать один-единственный раз как это — быть с любимым, быть его, быть вместе без оглядки, но... Но! Божественное но! Узнав, почувствовав за эту ночь столько, он не мог отказаться, больше не мог думать о том, что Гарри вновь станет просто Гарри — приятелем в лучшем случае. Нет! Так не должно быть. И Драко не поморщившись вылил в воду ещё один пузырек с отравой и юркнул в постель к разморённому, наконец-то пресытившемуся Гарри, который не спал, но был так мил в своём утомлении, так нежен и ласков, что рука Драко не дрогнула, когда он протянул возлюбленному стакан с водой, чтобы освежиться. И именно тогда, в тот миг, когда Гарри спокойно выпил предложенное, в сердце Драко поселилась тьма и жадность. Ему было легко опаивать любовника до самого конца учебного года. Одурманенный Гарри сам каждый раз бежал к нему в комнату и оставался на всю ночь, а то и на все выходные. Он не таился ни от кого, и уже через пару недель пошёл слух, а после и новость, что Драко и Гарри встречаются. Гарри был страстен и резв в своей огромной любви, он завладел всеми мыслями Драко, его телом, его жизнью. Он зажимал его повсюду, в любом уголке, в любое время, ласкал без устали, кружил, целовал, дарил ему цветы, сводил с ума своей нежностью и горячим шёпотом, записками, подарками. Драко купался в любви и внимании и дарил себя, дарил в ответ не меньше. Они смущали всех, от преподавателей до последнего первогодки, но ничто не останавливало их, никогда. Гарри порой срывался прилюдно и утаскивал Драко куда-то в ближайший куст роз или в первую попавшуюся нишу, и обнимал там до скрипа, до хруста, шептал, срываясь: «Люблю. Господи, как же я люблю тебя. Скорее бы уехать отсюда и быть с тобой всегда». У Драко кружилась голова от этих слов, и в такие моменты он забывал о своем обмане, об отраве, ежедневно подливаемой им в напитки Гарри, о своем чёрном сердце, забывал обо всём и верил. Верил, что Гарри любит его, хочет его, хочет прожить с ним жизнь, счастливую и радостную. Они выпустились и вошли в свободную взрослую жизнь рука об руку. Гарри внёс Драко в свой дом на руках, как невесту, и долго смеялся над порозовевшими щеками любимого. Ах, если бы он только знал, что румянец этот был не от робкой стыдливости, а от съедающего его горького, отравляющего стыда и страха всё потерять. Но все эти чувства, вся боль и ужас разоблачения с лихвой окупались, когда каждое утро Драко с первыми лучами солнца просыпался и перед тем, как скрыться в своей крошечной лаборатории, где он без устали варил своё зелье любви, он видел спящего Гарри, разметавшегося по их кровати, в их доме, где всё дышало их лживой, украденной, но любовью. Расслабленное лицо, тёмные пряди волос, руки, каждую ночь дарящие Драко океан наслаждений — любимый Гарри, красивый, великолепный и только его, Драко. Он принадлежал Драко и больше никому, никогда. И стыд, страх, боль уходили, прятались за всепоглощающей любовью, и Драко скользил по ступеням вниз, в свою каморку со склянками, и варил, варил свой яд, зная, что никогда добровольно не откажется от этого. Быть вместе или смерть. Другого для себя исхода он не видел. Любимая родинка, любимые пальцы, любимые шрамы, любимые морщинки у глаз, любимый запах — любимый, любимый... И вот сегодня чёртов старый вредный эльф поставил всё под угрозу. Ему сто раз было говорено не лезть в рабочий кабинет хозяина Драко, но нет, полоумный олух за каким-то дьяволом влез в святая святых и, конечно, как слон в посудной лавке, всё там разнёс. Из вредности, не иначе, старая скотина. Драко трясло от злости. Он столько раз боялся попасть именно в такую передрягу — не успеть сварить или не успеть влить в напиток. Он готовил целые партии загодя, чтобы хватило на недели вперёд, запасал ингредиенты мешками, но всегда знал, что всё предусмотреть невозможно. Он именно этого и опасался, что однажды наступит момент, и что-то сорвётся. Что его хитроумный, отточенный план будет нарушен нелепой случайностью. Одним крошечным невезением. И весь карточный домик его счастливой жизни разлетится по ветру, оставляя Драко в насмешку пикового валета, разъярённого и, безусловно, тут же возненавидевшего его за поруганную честь и обман, за украденную жизнь и разум. Руки Драко дрожали, когда с утра, пока Гарри ещё мирно спал, как всегда лениво притягивая его к себе, словно даже во сне боялся потерять, он спустился в свою рабочую комнату и обнаружил, что весь небольшой ящик с хранившимися там фиалами раскурочен и разбит. Придурочный эльф дёргал себя за уши и мямлил, что он всего лишь хотел стряхнуть пыль и порадовать хозяина Драко. Варить новое зелье времени не было — Гарри вот-вот проснётся и пойдет в Академию. Свою порцию яда он обычно получал за завтраком, и его действия хватало ровно до следующего утра. Драко каждый день скользил по краю, он знал, что когда-нибудь оступится и рухнет вниз, да прямиком в чистилище, но… Но! Не думал, что это произойдет из-за идиота эльфа и его, Драко, опрометчивой расслабленности дома. Он потерял бдительность и поплатился за это. Нужно было действовать скорее. Ровно в девять утра, если Гарри не примет его зелье, всё закончится. Десять ударов сердца, десять секунд, и Гарри станет прежним, но с поправкой на память обо всём свершившемся. И Драко лишь надеялся, что Гарри убьет его сам. Сразу же и на месте. Это будет справедливо. Но шанс был. Только восемь утра, значит есть ещё час. Лавка с магическими зельями открывалась ровно в девять, но Драко был готов на всё. Он навёл маскирующие чары и аппарировал ко входу в знакомый магазин, где закупал обычно только ингредиенты. Яд он всегда варил сам. Тот, что продавали готовым, был в разы хуже, действовал медленнее, да и держал эффект не так долго — Драко он не подходил. Но сейчас это было не важно. Сейчас сгодился бы и этот заменитель, а к вечеру он успеет сделать свой отвар. Шанс. Ещё есть шанс, ещё есть время. Он шепнул заклинание и скользнул в открывшуюся дверь. Кража. Ещё одно преступление в списке Драко Малфоя. Он не осторожничал — времени не было. Замер в центре зала, ориентируясь и вчитываясь в бирки на фиалах. Вот оно! Наверху скрипнула половица, и Драко обмер. Рывком он сгрёб звякнувшие и выдавшие его присутствие склянки и, уже слыша топот ног по лестнице, метнулся к двери, откуда тут же и аппарировал. На крыльце своего дома он секунду дышал как загнанное животное. Испарина ужаса и адреналин пропитали его спину. Позор. Он позор своей фамилии и предков. Вор, слабак, принудитель и насильник. Он чернота и стыд. Он — Драко Малфой — сам ад и Дьявол во плоти. Он влетел в кухню и замер, в панике глядя на часы — восемь пятьдесят — и на Гарри, орудующего возле кофеварки. Драко сел за стол, напряжение было такое, что сводило челюсть. Ещё десять минут! Десять! Надо изловчиться. Он встал, всеми силами пытаясь успокоиться, и подошёл к Гарри, обнял его со спины, вжался, думая о том, что, может быть, это их последние объятия, последний миг теплоты, последняя возможность побыть рядом. Он уткнулся носом в любимую шею, вдохнул, заполняясь до предела запахами сна, соли, минувшей ночной страсти, сладкой кожи. — Я люблю тебя, — прошептал он, целуя верхний выступающий позвонок. — Люблю. — Ты выходил? — развернулся к нему Гарри и обнял в ответ, тут же осыпая напряжённое лицо Драко почти невесомыми поцелуями. — Да... — сглотнул Драко подступивший комок. Невыносимо было видеть эту нежность в глазах, эту преданность и заботу. — Надо было кое-что сделать пораньше. — Кофе будешь, моя ранняя пташка? — улыбнулся Гарри и протянул Драко свою уже наполненную чёрным напитком кружку. — Пей. Я себе сам сварю, — уклонился Драко и вновь кинул взгляд на часы — без трех минут! Он включил кофеварку. Лёгкое гудение наполнило кухню, слилось с чириканьем птиц за распахнутым окном и набатом разрывающегося сердца Драко. Две минуты. — Сделай мне сэндвич, — сдавленно, не узнавая своего голоса, попросил Драко и вперил взгляд в Гарри и его кружку. — Хорошо, — тут же встал тот, — но ты же знаешь какой из меня кулинар, малыш. Не боишься, что отравлю? В ушах зашумело. Драко стало казаться, что он уже раскрыт, что Гарри знает, что сказал это намеренно. Но тот, насвистывая, дошёл до холодильника и принялся шарить в нём в поисках сыра и масла. Драко метнулся к столу, стараясь двигаться медленнее, чтобы не вызвать подозрений, и чтобы Гарри не обернулся, ни в коем случае не обернулся! Он почти в два бесшумных прыжка оказался возле кружки с кофе и ловким, отточенным движением влил в напиток украденное в магазине зелье. Десять, девять, восемь… — Детка, твой кофе остынет, — процедил Драко и подошёл с кружкой к Гарри. — Сейчас, твой бутер доделаю, — отмахнулся Гарри и продолжил намазывать масло на ломтик белого хлеба. Семь, шесть, пять… — Он сейчас инеем покроется, держи. Дальше я сам, — овил одной рукой Драко Гарри за талию и поставил перед ним кружку с уже холодным кофе, а второй рукой забрал у того из рук нож для масла. Горло сдавило. Он не мог дышать. Сжал рукоять ножа и увидел свое безумное лицо в гладком лезвии. Четыре, три, два… Гарри взял свой кофе и, поднеся ко рту, замер. — Остыл, — скривился он и посмотрел в полные ужаса и истерики глаза любимого. Один. Драко выронил нож, и тот со звоном стукнулся об столешницу. Гарри залпом выпил остывший кофе и поморщился. — Гадость. Сварю ещё, — он на ходу поцеловал щёку Драко и поставил кружку в мойку. Драко перестал дышать. Не мог шевелиться. Волна облегчения прошла по всему телу — успел! Был на грани, но успел. Буквально на секунду он уже решил, что всё, что сейчас Гарри оттолкнет его, закричит в ужасе, ударит, и чертов нож придется как нельзя кстати. Мышцы расслаблялись постепенно, но мозг ещё не успел осознать, что опасность миновала. Тело била дрожь. Драко кусал губы, чтобы хоть как-то прийти в себя. — Любимый, ты в порядке? — услышал он голос Гарри будто издалека, со дна глубокого колодца. — Ты такой бледный сегодня. Тебе нездоровится? — Не-е-е-т. Всё хорошо, —Драко выдохнул, чуть не оседая на пол, — теперь всё хорошо. — Хочешь не пойду сегодня никуда и останусь с тобой. М? Что скажешь, малыш? — Гарри уже был рядом, гладил по груди, по плечам. — Нет, иди, всё нормально, — уткнулся ему в плечо Драко. Стоять бы так вечность и ничего не бояться. — Иди. Я позанимаюсь, и всё пройдет. Просто сон плохой приснился. Не тревожься, мой хороший, это просто сон. Родные губы дарили покой, вдохнули жизнь, ласково прошлись от подбородка к скулам, к виску, к глазам... Всё это, весь ужас, весь позор и тьма, вся преисподняя его души, всё, абсолютно всё стоило одного этого поцелуя. Драко вышел из кухни, шумно выдыхая и чувствуя, как вновь растеклась по венам кровь. Ещё один день, а дальше... Кто его знает, когда, но... Он сделает всё, всё возможное и невозможное, чтобы оставить свое счастье, своего Гарри, себе.* * *
Гарри остался один на кухне. Он проводил взглядом чуть ссутулившуюся, усталую спину возлюбленного, обласкал его взглядом и улыбнулся. Его безумец! Его отчаянный наглец и задира. Его хитрец, его одержимый лгун — его и только его Драко. Тогда, на восьмом курсе, когда Малфой вдруг позвал его к себе на «дружеские посиделки», Гарри не мог найти себе места от радости. Шальная надежда щекотала его разум, и он согласился сразу же, понимая, что в тот день должно было случиться что-то важное, решающее. Сердце так и рвалось сквозь прутья ребер. Он видел эти взгляды, эту неприкрытую страсть и желание, но не мог поверить, боялся ошибиться. Ведь никогда, никогда ничем ни он, ни Драко, казалось, не выдавали себя, но летали молнии, кипел воздух, саднили руки — тебя, тебя, тебя одного!!! Весь вечер Драко вёл себя галантно и любезно, болтал, смеялся и был так нестерпимо красив, так одуряюще близок и хорош собой, что Гарри вело. От огня в камине, от крепкого пунша и мягкого голоса и повадок этого хищного кота. Он кружил, кружил вокруг Гарри, а тот не мог понять, чего же он медлит. Ведь всё так очевидно, так просто... Но когда было просто с этим безумцем?! Запах зелья Гарри почуял сразу, и интерес, азарт разлились вместе с безвредным для него ядом по венам. Этот нахал, этот самоуверенный наглец решил опоить его, не зная, конечно, что никакие зелья уже давно не действуют на Гарри, растворяясь в его крови как вода, оседая лишь горьким послевкусием на нёбе, но не причиняя вреда и не завладевая его разумом. Игра! Гарри стало весело и легко, и он решил подыграть Драко и, пользуясь случаем, взять своё. То, чего так давно желало его тело, его сердце, его душа. Взять его, любить, завладеть, сделать своим. Драко! Единственный такой — строптивый, гордый, пылающий... О, боги! Стонущий в его рот: «Люблю, Гарри, люблю». Какую же дичь он творил в постели, какие страстные непристойности говорил в ту ночь, как сладострастно желал его и без конца, без конца, без устали повторял: «Я люблю тебя, люблю, Гарри!» И тот поверил. Не мог не поверить этому отчаянью в голосе и этому безумию в поступках. Гарри восхищался Драко. Его упёртостью и тем бесстрашием в желании во что бы то ни стало обладать. Это пьянило, это сводило с ума. Драко лгал и любил яростно, сражался за своё счастье как чокнутый лев, и Гарри любил его за это ещё сильнее. За это безумие и самоотверженность, за его страх и дерзость, за то, что тот пожертвовал всем и ходил каждый день по краю. Со временем Гарри порой стал позволять себе устраивать для Драко легкие встряски и ставил перед ним разные препятствия, каждый раз с упоением наблюдая, как тот расшибается в лепешку, лишь бы Гарри выпил яд и остался с ним. Эти поступки, эта лихая удаль любимого человека, направленная всецело на то, чтобы удержать его, восхищала Гарри и делала Драко в его глазах не просто любимым, но божественным! Гарри готов был целовать его днем и ночью. Малыш. Его маленький герой и не подозревал, что и Гарри был одержим, был покорён уже много лет и с той же упёртостью пил восхищенную любовь Драко, как и тот купался в мнимо-отравленной любви Гарри. Их отношения были остриём клинка. С первого и до последнего дня. Так было и так будет всегда. Простота точно не их удел. Ложь, яд и сладость, любовь на грани помешательства, мечта, единая, одинаковая, но так по-разному исполненная. — Никому не отдам. Мой. Мой, — шептал Гарри каждую ночь, лаская своего белокурого демона. Любовь бывает разной, имеет разные цвета и оттенки — светлая, алая, их же была тёмной, чёрной и она кипела будто лава. Гарри долго не мог поверить, что всё сбылось, что он любим, и от того долгие месяцы потворствовал тайне Драко, он упивался этой тайной, он знал, что это лучшее доказательство любви, намерений и верности его возлюбленного. Шли дни, месяцы, и Гарри уже не сомневался, что Драко его, а он весь, весь для Драко. И он решился, наконец-то набрался смелости и стал всё чаще устраивать диверсии. То задержится на учебе, то откажется пить предложенное под нелепым предлогом, то проснётся раньше и долго не выходит из ванной... Способов было много, но Драко каждый раз выкручивался. Ловкий, отчаянный, он выскальзывал из рук, как змей обходя ловушки, и ни разу не поддался, не сдался, вдохновенно плёл свою сеть. Любимый безумец! Вчера Гарри подговорил эльфа, и тот разбил ящик с зельем Драко — Гарри уже предвкушал победу. У него был план. Ведь неспроста он так долго тянул. Разыгрывать такой козырь в игре нужно с умом. Он хотел Драко, хотел всего и навечно. С неделю назад он купил кольцо и теперь ждал удобного случая. И сегодня, когда уже вот-вот, и замаячила развязка, его лихой хитрец и тут выкрутился. Ловкач, и где только достал в такую рань дурацкий флакон? Смелый, хваткий, не упустит своего, любимый. Только такой — только так! В последний момент Гарри не стал противиться этим глазам — столько страха и боли в них было. Он подождёт. Это он умеет. Он выберет нужный момент. Будет пурпурный рассвет и шёлк простыней, нежность и тёплый воздух, пузырящий занавеску в их спальне, и он опрокинет протянутый бокал и не выпустит Драко из рук, как бы тот не вырывался, и тогда... Тогда сможет в распахнутые от страха и удивления любимые глаза сказать: «Люблю. Тебя. Драко Малфой. Лис и задира. Люблю тебя. Будь моим. Будь всегда таким для меня. Только таким». И он был уверен, что Драко его побьёт, а потом отлюбит за всё, за все эти дни и годы... и останется. Останется навсегда. Будет его, только его, его Драко. Без зелий в рукаве и козырей в кармане.Я стану твоим персональным ядом, Нежным убийцей с загнанным взглядом, Рядом. Рядом. Главное — рядом. Надо признаться, Надо Решиться, отдаться на милость, Как тысячи раз снилось, Да где же взять силы? И снова клянусь, что последний, Наполняя проклятый бокал, Ежеутренний ритуал, Новый день, когда не Потерял. Когда вновь приговор отложен, Когда снова ядом под кожу. Я и сам отравлен, похоже. @Ещё_Одна_Малфой