Это уже не постирония, это хуйня какая-то

      Я не жил с мыслями о нём все эти годы. Не скучал. В конце концов мне уже не двадцать, не двадцать пять и даже не тридцать. Спизжу, если скажу, что никогда на него не дрочил или, что не ходил на его концерты, но, в сущности, воспоминаниями не грезил и здраво оценивал ситуацию. Иногда спьяну срался с армухами за то, что его жопа — только для меня и ни для кого больше, а потом утром стыдливо удалял комментарии. Потому что это уже не постирония, это хуйня какая-то.       Но прошло двадцать пять лет. И вот я, Слава Карелин, сорока пяти лет отроду, путешествую по миру на честно заработанные. Чувствую себя старым. Не читаю рэп и даже стихи не пишу, ведь что может быть уёбищнее стихов пенсионеров с окраин, верно, Окси?       Я был в Сеуле последний раз на фестивале дружбы народов и, на самом деле, немногое изменилось. Такой же богатый, красивый, вычурный город. Что ещё сказать? Все ещё курю у входа в аэропорт и выбрасываю окурок в мусорку. Иду знакомой, — словно это было вчера, — дорогой к отелю. «Специально для таких, как ты, Слава».       Царство Вам небесное, Сергей Леонидыч.       На этот раз в номере я один, ведь я больше не бедный студент и могу позволить себе чуть больше. Например, просторный номер, с кондиционером и джакузи.       Вечер провожу в компании телевизора. Новости, фильмы, музыкальный канал. На нём задерживаюсь чуть дольше. Кто бы мог подумать, что BTS когда-нибудь будут крутить в колонке «ушедшая молодость». Или типа того. Я всё так-же не силён в английском, тем более — в корейском. Смотрю, как он молодой скачет по сцене. Это такое странное чувство. Звоню на ресепшн и на ломаном прошу принести мне минибар в номер и, желательно, чего-нибудь в прикуску.       Я напиваюсь, заедаю первую бутылку кимчи и лимоном, уже заранее понимаю, что не хочу просыпаться утром, днём, вечером. Вообще. На сцене давно не бэтэсэ, какие-то другие смазливые парни. Один хрен, я пьян и в каждом вижу Тэхёна. Это не сложно, если прикрыть глаза и пофантазировать. Интересно, где он сейчас? Какой он сейчас? Пахнут ли его волосы персиковым шампунем?       «Kiss me».       О, да, Слава, мог ли ты когда-нибудь подумать, что станешь тем самым сальным сорокапятилетним мужиком дрочащим под клип корейцев на воспоминания о пятнадцатилетнем ребёнке? Урод. Урод, конечно. Но мысль об этом меня только сильнее заводит.       На утро, которое наступает в обед, я стараюсь не вспоминать о событиях вчерашнего дня, вечера, ночи. Как и всегда, впрочем. С кровати встаю с трудом, я уже слишком стар для этого. Выпиваю горсть таблеток. Там антидепрессанты, аспирин, какие-то витамины, что-то от желудка. Умываюсь. Не завтракая, иду в парк.       Жарко, шумно, воздух плавится, я курю. Иду по памяти вдоль набережной, на остановку. Так странно все это, я действительно жду его? Нет, я просто гуляю. Ведь я путешествую. Правда, Слава?       Мне нравится в Корее, хожу смотрю достопримечательности, гуляю в парках, ем мороженое. Так ли я хотел встретить свою старость в сорок лет? В сорок пять. Предпочитаю округлять в пользу ученика.       На неделю я снова забываю о нём. Как всегда.       У меня нет друзей, жены, детей, я почти алкоголик, псих и бывший наркоман. И я в Корее ищу свое счастье. Я действительно пиздец как стар для этого. Это не та жизнь, о которой я мечтал в двадцать.       На улице холодает, начинается сезон дождей. Мне зябко и мокро. Я беру в ближайшем пабе бутылку и иду на остановку. Под козырёк. Пью. Худой, небритый, нескладный, сорокапятилетний старик. Я чувствую, как засыпаю. И мне снится он. В моей ублюдской серой мастерке с хабаровского рынка. Он двигается ко мне совсем как тогда, а я не отодвигаюсь. Кладёт голову мне на плечо. Мне тепло, а от него пахнет персиками.       — Слава. Ты простудишься. Вставай, — говорит он мне, на дерьмовом русском. Я смеюсь, говорю ему, что не сплю. Он хмурится. Слава. Слава. Слава…       Да что, блять?       Я открываю глаза. Сердце планомерно бухается в желудок. Я словил белку или ёбнулся. Или всё сразу. Он стоит передо мной, с опущенным зонтиком, в дорогом пальто. Мы одни. Он спускает маску на подбородок. Смотрит на меня так долго, пытливо. Хмурится, словно пытается понять я ли это.       — Слава? — я понимаю его настороженность в голосе, во взгляде. Перед ним сидит русский страшный мужик в футболке от гуччи.       — КПСС, — отвечаю я, он убирает руку с моего плеча. Переспрашивает, совсем неуверенно, будто бы даже брезгливо.       — Тебе уже сорок, а выглядишь на двадцать пять, Тхён.       Психолог говорил, что общение с галлюцинациями ни к чему хорошему не приводит, но когда я жил по правилам?       — Дурак, — его брови изламываются, словно в страдании. Мгновение он стоит в нерешительности, а затем падает мне на грудь. Обнимает. Уверенно и крепко. Я задыхаюсь от ужаса и не хочу чтобы этот сон заканчивался. Обнимаю его напряженную спину, бархатистое холодное пальто приятно холодит дрожащие пальцы. Мне кажется, что я вот-вот расплачусь. Он не выдерживает первый. Я слышу всхлип у самого уха и меня пробирает до мурашек. А затем я смеюсь, громко, надсадно, пьяно. Двое сорокалетних, — в пользу ученика, — мужиков рыдают на остановке на плечах друг друга. Какой кошмар. Я что попал в гейскую дораму?       — Слава? — Тэхён отстраняется и смотрит на меня строго вопросительно. А затем тоже смеётся, не убирая рук с моих плеч. Его смех такой же истерический, как и мой. Мне от этого становится легче. Потом все стихает, только шорох дождя заполняет собой пустоту, пока Тэ снова не открывает рот, — Я столько всего хочу рассказать тебе.       — И я.       Отвечаю, словно в тумане. На мгновение я даже забыл, что это только игры моего больного упитого разума.       Мы молчим. Он утягивает меня под зонтик, спрашивает где я живу. И мы идём ко мне в номер. Я не думаю ни о чём. Плевать. Будь что будет. Он сразу раздевается и начинает раздевать меня. Я остаюсь в одних штанах, на просторной кровати и понимаю, что это какой-то пиздец.       — Нахуй иди, — говорю я, когда он старательно выцеловывает мою шею. Пьяные слезы стоят в глазах, но я держусь. Закрываю лицо руками.       — Что? — Он смотрит почти испуганно, отстраняется. Да, я наверное, веду себя, как мудак. Уже тот факт, что я сидел в дождь на остановке, на которой мы познакомились даёт ему право выебать меня в жопу. Но мне страшно. Это все слишком. Я слишком. Слишком стар, пьян, небрит, не важно.       — Нахуй иди, — повторяю и отворачиваюсь. Прячу лицо в подушке. Я понимаю, он не знает, как поступить. Уйти или остаться. Я ужасный любовник. А он моя персональная шиза.       Я рыдаю взахлёб, пока он осторожно гладит мою спину. Меня пробивает на мурашки. Мне плохо. Мне хорошо. Я чувствую себя истеричной девицей. Но я хуже.       Почему ты не пришёл тогда? Нахуя тащишь в постель? Я блять тебя ненавижу! Ты ебаная галлюцинация!       Клубится у меня в голове, но слова не складываются в предложения. Он ложится рядом и обнимает меня со спины. Это чертовски неожиданно и нежно. Я бы понял, если бы Тэ просто ушёл или сидел бы в углу на кресле, дожидаясь пока моя истерика пройдёт. Но он обнимает меня, крепко, словно какую-то несравненную ценность, хоть между нами и лежит пропасть в пару десятилетий.       — Почему ты говоришь по-русски? — Слова выстраиваются только в это. Никаких претензий из глотки выдрать не удаётся.       Он удивлённо выдыхает мне в самое основание шеи. Я вздрагиваю.       — Я искал тебя.       — И как успехи?       Он слышит моё недовольство, обиду, но трактует это как-то по-своему, что мне совсем не нравится.       — Прости. Я думал, ты тоже хочешь.       — Дело не в этом.       — В чём?       А я не знаю, что сказать. В тебе? Во мне? В том, что ты бросил меня двадцать лет назад? В том, что я тогда же не поцеловал тебя? В том, что ты плод моего воображения? И я молчу, прижимая его ладони к своему голому животу. Мне не хочется отпускать Тэ. Вдруг он больше не вернётся? Конечно не вернётся. А если не так, то меня точно поселят в комнате с мягкими стенами.       — Слава?       — Давай спать.       Бурчу я, готовясь к тому, что проснусь один в номере, где никогда не пахло персиками и у двери не висело дорогое пальто. Тэ поджимает губы, — я чувствую, как напрягается его челюсть, — но молчит. Только обнимает меня крепче. Я расслабляюсь в его руках.       Засыпаю.

***

      Просыпаюсь я в пять утра. Прямо передо мной стоит будильник, поэтому я могу с уверенностью сказать время. Я не чувствую тепла чужих рук, и меня отпускает. Ну, вот Слава, смотри всё кончилось, успокаиваю я себя, прикрываю глаза, собираюсь ещё вздремнуть. Слышу тихое похрапывание за спиной. Боюсь обернуться.       Не могу уснуть. Лежу, словно парализованный, ужасно хочется в туалет, пить и болит голова. А за спиной тихо посапывает кто-то. Я точно ёбнулся.       — Слава? — он потягивается на мягкой простыни, зовёт меня, обнимает, — доброе утро.       — Да, — киваю я, снова прижимая к телу его ладони, — встаём?       — Я первый в душ, — почти весело сообщает Тэхён и прихватив моё полотенце идёт в мою ванную. Я закидываюсь таблетками, тупо смотрю перед собой, прислушиваясь к шуму воды. Встаю, впервые за неделю распахиваю шторы, щурюсь от света. В моей душевой экс-звезда, Ким Тэхён, намывает свое королевское очко. А я… А я что? А я даже не знаю, как себя вести. Он действительно выучил русский, чтобы встретиться со мной?       Шум воды стихает. На долгое мгновение повисает тревожная тишина. На пороге стоят грязные туфли — его и разъёбаные кроссы — мои. А еще дорогое пальто на вешалке.       Он выходит из ванной весь такой расслабленный, красивый, в халате. Напевает что-то под нос. Поднимает на меня взгляд. Улыбается.       — Ты здесь живёшь? — спрашиваю я. Слышу, как голос ломается, — В Сеуле, в смысле.       — Нет.       Он вытирает волосы, ничего больше не говорит. Ему неловко в моей компании. Я понимаю. Мне в его — тоже.       — Зачем ты приехал?       — Я каждое лето приезжаю.       — Зачем?       — Встретиться с друзьями. Гулять.       О, Тэхён. Я тоже приехал чтобы погулять. Посмотреть мир, достопримечательности, но получается пока только пить, дрочить и плакать. Обнищавший, жалкий старик. Я встаю с кровати, забираю у Тэ полотенце. Тоже иду в ванную. Не закрываю дверь на замок, потому что знаю, что Тэхён не зайдёт. Моюсь долго, бреюсь, в зеркале вижу усталого, заебаного мужика за сорок, зато гладко выбритого, с царапиной над губой, как у подростка.       — Как твоя рэп-карьера? — Спрашиваю я, будто не в курсе. Будто не ходил на концерты, не срался с армухами в комментариях, не покупал сливы у сасанок. Элементарная вежливость. Он видит это на моём лице, я уверен.       — Не спрашивай. Я рад, что это в прошлом. Твоя? — я сажусь рядом с ним на кровать, ссутулив плечи. Отвожу взгляд.       — Я слишком стар для этого дерьма, — качаю головой, чувствую тяжесть у себя на плече. От его влажных волос непривычно пахнет мятой.       Мы молчим. Между нами больше нет языкового барьера, но говорить не охота, да и не о чем. Что я могу ему сказать сейчас? А он мне? Между нами культурная пропасть, и только тёплые сухие ладони на моей шее нас связывают. Чертовски ненадежный мост.       — Kiss me.       Шепчет Тэхён, и я поддаюсь. В самом деле, Слава, это то, чего ты хотел. Тэ тоже сразу обозначил свои намерения. Тогда, какого же черта так трясутся руки? Почему ты не рад?       Я не знаю. Мне сорок пять и меня целует сорокалетний k-pop артист. Это не та любовная история, которая продлится долго. Не та любовная история, которая закончится хорошо. Не та любовная история, которую я смогу забыть.       Он отсосал мне и я его трахнул. Утром, на мягкой постели, в светлой просторной комнате. Получилось даже лучше, чем в моих фантазиях.       Мы лежим в обнимку, отдыхая, Тэхён даже задремал, как мне показалось.       — Я есть хочу. Закажи завтрак в номер, — сонно бормочет Тэ, не открывая глаз. Он держит меня за руку и прижимается к моей груди. Я чувствую шорох его ресниц.       — Я что, по-твоему, миллионер? Ты вообще видел здесь цены? — у меня, разумеется, есть деньги, но в моменте мне их слишком жалко, хотя обычно я весьма расточителен.       — Возьми мою карту, она во внутреннем кармане.       — А если я её украду?       Он молчит.

***

      Теперь мы живём в номере вдвоём. Он иногда уходит гулять с друзьями. Как-то они сидели в каком-то фешенебельном ресторане в центре Сеула, как рассказывал Тэхён, цены там были действительно неприличные. Вот уж, насколько я не считаю себя бедным человеком, но за квашеную капусту я не готов отдавать месячную зарплату сисадмина.       — Слава, куда ты потом поедешь? — спрашивает Тэхён, лёжа у меня на груди и болтая ногами. Он в свободной рубашке и я вижу его загорелые ключицы под воротом.       — Не знаю, — честно признаюсь я, гладя его по волосам. Залипаю в телевизор, — А ты?       — Домой.       Я ничего не говорю, не спрашиваю, пожимаю плечами. Мы ленимся весь день. Он переводит мне какое-то корейской шоу и, на самом деле, это очень весело. Мы смеёмся. Берём в номер минибар. Ночью он тянет меня гулять на набережную. Я сначала сопротивляюсь, мне лениво, я стар и пьян, но Тэ настойчив.       На улице зябко, я жалею, что не взял с собой кофту. Тэхён рассказывает о своей молодости, — о, господь, я настолько стар, — о концертах, о ссорах и примирениях, о больных мышцах. Я могу ему рассказать только о мефедроне, психушке и лысых карлицах, не самый лучший культурный багаж. Поэтому говорю о нём. О том, что был на концертах, подъебываю его и всю корейскую попсу за фансервис, потом вспоминаю о срачах с армухами и прикусываю язык.       — Ты правда был? Почему не подошёл? — он расстроен. Я закатываю глаза и прячу околевшие руки в карманы штанов.       — К вам не пробиться. А я сколько себя помню всегда был похож на бомжа. Иногда, бомжа в гуче.       — А фансайны?       — Мне не везло.       Он берет меня за руку и тащит к себе в карман пальто. Пальцы быстро согреваются в его тёплой сухой ладони. Я курю, он смотрит на меня. В этом взгляде, в холодном ветре, в звёздном небе и дрянных корейских сигаретах есть что-то пугающе правильное.       — Я собираюсь взять билет на пятницу, — говорит он, когда мы заходим в номер и разуваемся. Я застываю в проходе. Не знаю, что сказать. Разумеется, наши отношения неясны и краткосрочны, но я чувствую, что не готов расставаться ещё на добрый десяток лет.       — Ладно.       Только говорю я и иду в ванную. Ничего больше не спрашиваю. Это не твоё дело, Слава.

***

      Я простыл. Лежу на смятых простынях, Тэ сидит рядом, охотно приняв на себя роль моей сиделки. Таскает мне всякое: сигареты там, чай, мясной бульон, сидит со мной рядом и читает любовные новеллы. Я не вслушиваюсь, но мне приятно, что его голос звучит на фоне.       Пятница послезавтра. Я болен и не хочу отпускать Тэ ещё сильнее чем пару дней назад.       — У тебя температура, — говорит он, укладывая мне на лоб компресс со льдом.       — Завтра уже буду, как огурчик.       Тихонько посмеиваюсь, кашляю. Он держит меня за руку, сжимает мою влажную ладонь крепче.       — Куда ты летишь?       — Я сижу, Слава.       Я смеюсь с хуёвой шутки, отворачиваю голову. Тэхён смотрит серьёзно и пристально, даже перестаёт читать.       — Старый дурак.       Я не знаю, кому это было адресовано. Скорее, мне, разумеется, но Тэ бы тоже не помешало иногда прислушиваться к критике.

***

      В пятницу из номера мы выселяемся вместе. Я, Тэхён и моя простуда. Идём к аэропорту. Он не спрашивает, куда мне. Я не спрашиваю, куда ему. Я хочу что-нибудь сказать, но не знаю, что говорят в таких случаях?       Бай-бай, Тэхён?       Иди нахуй, Слава?       Я курю у входа, замыкая этот порочный круг. Надеюсь, сюда больше никогда не возвращаться. По лицу Тэхёна вижу — он тоже, но ему придётся, здесь они с друзьями встречаются каждый год.       Соболезную.       — У тебя глаза уставшие, — бросает он серо, я веду плечом и выбрасываю окурок. А что сказать? Мне сорок пять, это тот возраст, когда у русского человека глаза стекленеют.       Это нормально.       — Куда ты летишь? — спрашиваю я. Сглатываю горький комок желчи и никотина.       — В Тэгу. А ты?       — Не знаю.       Снова предельно честно. Иду к кассам, Тэ не следует за мной — уходит в зал ожидания. Я чувствую, как трусятся руки. Я слишком стар для этого дерьма, для любовных подвигов или типа того. Я даже не знаю, есть ли у него там кто, жена, дети, молодой любовник. Но я не прощу себе, если и в этот раз ссыкливо отступлюсь. Ведь даже в спорах с армухами я удалял комментарии на утро.       Пора делать решительные шаги, Слава.       Билет мне продают нехотя, но я доплачиваю и место находится. Мне срочно. Действительно срочно.       Я нахожу Тэхёна в толпе, по пути к автобусам. Он удивлённо смотрит на меня.       — Слава? Ты куда?       Странный вопрос. Я в Тэгу, следом за ним, потому что в этот раз не готов отступать. Чувствую, что это последний шанс вернуть ушедшую молодость. Единственный, сука, шанс в жизни. Так что, Слава, не проеби его.       — Домой.       Отвечаю я. Он долгое мгновение таращится на меня карими бусинками глаз, а потом смеётся и обнимает за плечо. Я чувствую, как груз прошлых лет остаётся где-то за спиной, в парке, на набережной, в выпавшей из кармана пачке сигарет.       Я готов начать жизнь сначала.       Мы садимся в автобус.