So you're not mine?

Капли воды оставят за собой некрасивые, собравшие пыль разводы на стекле, как только дождь прекратится и выглянет солнце. Завтра или, скорее всего, в какой-то другой день придется их оттирать, потому что в противном случае хозяин таверны, как обычно, начнет грузить мозг. Парень инстинктивно смахивает невидимые пылинки с кривой деревянной стойки на пол и беззвучно выдыхает через рот. Находиться здесь все еще непривычно, хоть Сынмин и работает здесь уже больше полутора лет, ровно с того момента, как ему стукнуло восемнадцать. Из-за слухов и дурной молвы юноша получал множественные отказы абсолютно от каждого работодателя, но ленивая жена купца, открывшего небольшой кабак с накопленных за долгое время денег, с радостью приняла его, пообещала иногда помогать и исчезла. Неудивительно, но хоть выплачивает положенные серебряные пару раз в месяц. Сегодня людей в маленькое помещение забилось непривычно много, хоть и будний день. Все кричат, ругаются, чертыхаются громко и стучат донышками металлических кружек по столу, когда ставят их. Какой-то мужик начал приставать к изрядно выпившей женщине и, получив от нее по лицу, не оставил своих надежд на что-то. Надо бы в следующие пару минут громилу, сидящего у самой входной двери, на сквозняке, и пьющего прямо из бутылки, попросить вывести буянящих посетителей. Он этим, вообще-то, и должен заниматься. — Что-то народ стал шумнее, видит Бог, буря случится, — пьяный вдрызг мужичок, не услышав ответа на свое утверждение и не получив продолжения диалога, рукой неопределенно машет перед чужим лицом и вынуждает поднять опущенный взгляд. Ким бровь поднимает, словно спрашивая: «Что подразумеваешь?», но рта не раскрывает, знает эту замануху — как начнут язык развязывать что его, что свой, так и выпросят потом лишний противный алкоголь себе, а убытки выплачивать из своих копеек он не хочет, так что просто плечами жмет и показательно спиной к человеку поворачивается, занимая себе такой важной работой как натирание и без того блестящей посуды. — Снова молчишь, ну ладно, ты молчи и слушай, — и так уже третий день, когда люди уже поймут, что молчание — не знак согласия на что-либо, а в данном случае на насилие над сознанием и ушами. Парень слушать начал бы, если бы такое в бессвязные бредни каждый раз не перетекало, а сегодняшний случай — никак не исключение, лишь подтверждение правила, которое гласит, что каждый, кто приходит сюда выпить — ничего не стоящее существо, которое просто прожигает свою жизнь. А, собственно, что еще делать в небольшом городке, находящемся так далеко от столицы? Когда Мин вернулся в этот мир, из которого выпал на неопределенное количество времени, зал был практически пустой, значит, безымянный бугай справился со своей работой на сегодня, надо будет продолжать давать ему пиво, как и наказывала хозяйка. Оглянувшись и вытянув руки перед собой, он зажмурился до белых звезд под веками и зевнул. Сонливость и гудящая голова давили на плечи непосильным грузом, были как ангел и демон, которые болтали без умолку, отвлекали от оставшихся на сегодня дел и всячески мешали жить. Юноша, когда последние люди вышли на улицу, радостно распахнул окна, пусть свежего воздуха особо-то и не было, зато не такой спертый и наполненный запахами пота и алкоголя. Он ненавидит это до дрожи в коленях, до скрежета зубов и стискивания тонких пальцев в кулаки, но что поделаешь, не каждому объяснишь, что воду можно использовать разумно, а не только вливать в себя или мыть кружки из-под пива. Вот он, к примеру, каждый день моется в реке, которая почему-то очень даже чистая, словно в ней и не стирают одежду, не моют ночные горшки и в нее не сливают различные помои; зубы чистит и следит за своей гигиеной. Как жаль, что каждому жителю это не объяснишь. Шеей хрустит, склоняя ее в разные стороны, и светлый передник снимает, появившиеся за весь день складки на серой рубахе разглаживает и виски растирает. Осталось убрать здесь все, так сказать, вычистить человеческое стойло, и только тогда можно будет отправиться домой. Сынмин туда никогда не спешит, знает, что бабушка, если уж не дождется его, то ляжет спокойно, а может и не совсем, спать, а с утра, если успеет увидеть его, будет говорить, чтобы не работал так много, чтобы отдыхал и не думал о деньгах. Как о них не думать, если то, что ему нужно, стоит так дорого? Минуты пролетают совершенно незаметно, амбал давно ушел, пол и посуда чистые, воздух все же посвежел, а кожа под легкой тканью покрылась мурашками; все-таки апрельские ночи холоднее, чем летние. Ким мурлычет, довольно оглядывая все свои труды и, потянувшись до характерного щелчка суставов, выходит из покосившегося здания. Одноэтажное, с тесной сырой каморкой, находящейся прямо за общим залом, с небольшим двориком, который представляет собой одну замызганную клумбу да скамейку, сразу за всем этим хозяйский дом собственной персоной, вот он уже с трех этажей слеплен, чуточку крепче выглядит и наполнен, не огромным количеством людей, но пятью-шестью сутками напролет, все это кажется одновременно чем-то родным, но при этом чужим, отталкивающим и навязывающим желание поскорее уйти отсюда. Что он и делает, потому что промокнуть насквозь точно успеет, но хотя бы в дороге. Сынмин пустым взглядом провожает все это до завтрашнего дня и отправляется подальше, вниз по узкой темной улице, с которой сворачивает на еще несколько точно таких же. Воняет. Свет в окне не горит, значит пожилая женщина храпит, закрыв проход в свою, как бы, единственную в этой лачуге комнату. Скрип деревянной двери, покрытой коррозией не будит ее, скрежет старых половиц тоже не оставляет результата. «Правда, словно убитая» — затылок чешет и, скинув грязные ботинки и точно такую же одежду и проходя в кухню, вытягивает из-под небольшого шаткого столика, стоящего, с божьей помощью, на одной ноге, дырявый набитый комками какой-то шерсти матрас. Перед тем, как завалиться на него, отвар, оставленный с утра выпивает, решает оставить все дела на потом, все равно проснется раньше положенного, хоть полезное сделает что-то, и глаза закрывает, мгновенно проваливаясь в дрему.

***

Перед ним образ расплывчатый, но такой теплый, привлекательный, не темный и нисколько не пугающий, хотя Киму только такие и чудятся. Парень ластиться не спешит, просто касаться пытается и у него это, к счастью или к сожалению, получается. Человек отвечает зубастой улыбкой. Не пугает совсем. Почти. Стоит Сынмину подумать о плохом, об обыденных кошмарах, как личность перед ним в текучее вещество превращается, к шее булыжник привязывает и ко дну тянет, не за собой, в себя будто. Юноша шелохнуться не смеет, знает, за что может настичь его кара, бабушка каждый раз предупреждала ведь. Когда воздуха начинает критически не хватать, поднимается в сидячее положение и, схватившись за горло, рот раскрывает. Это существо, превратившись в море, пыталось его придушить. За окном закричал единственный петух.