Идиот

Все случилось как-то слишком быстро. И как-то слишком тяжело. Будто в один момент жизнь решила, что задачку пора усложнить и добавила в уравнение три неизвестных за раз. Ёнхо старался как мог, но сосчитать все не получалось, а Кэхён в это время, казалось, просто безумел. Это было неожиданно. Вообще, Ёнхо любил людей. Любил их слушать, любил на них смотреть и конечно любил трогать. В общем-то согрупники были не против скиншипа, и он в их рядах как явление ходил свободной, уверенной походкой рядового Х, который мало интересовался мелочами вроде личных границ. Да и не удивительно. Наверно, так живут все айдол группы, потому что без этого было бы совсем невозможно. Плотный график, постоянные стрессы, тренировки, вечная усталость и голод, потому как диет никто не отменял… Что не день то на износ, и порой простой физический контакт становился единственным, что могло хоть как-то удержать на плаву. Знаете, то чувство, когда обнять кого-то кажется жизненной необходимостью. Кэхён не любил когда его трогали. Да, потискать макнэ он был не против чуть ли не больше всех, но чужих прикосновений он не сносил, раздражался, а порой даже злился из-за простых обнимашек. Даже тому же Канмину, который откровенно недоумевал, почему хён может погладить его по волосам, шлепнуть или даже чмокнуть в щеку, в то время как ему самому он не позволял даже за руку себя взять. Но больше всего Кэхён не любил, когда его трогал Ёнхо. В общем-то, у Ёнхо была интересная натура: он был очень мягким человеком и умел идти на уступки, но в это же время он не пренебрегал своими собственными правилами. Ребята к нему привыкли быстро, но дистанции с ним держали больше всего. Потому что Ёнхо был как отдельный мир — в нем было хорошо, но ещё лучше становилось, когда этот мир был чист и спокоен. Такая себе ходячая автономия, куда было хорошо прийти попить чаю, получить дозу эндорфина и уйти, дабы не приобрести и не потерять ничего важного. Самого Ёнхо это не задевало. Ну, разве что немного. Самую малость. А если откровенно… Да, иногда ему действительно казалось, что с ним что-то не так. И хоть разум и понимал что это лишь его глупая обида на то чего нет, чувства порой обжигали, воспринимая чужое уважение как попытку отстранится. И чем больше Ёнхо так думал, тем больше старался от этого избавиться. Он любил прикосновения. Потому что в них скрыто тепло, которое не передашь словами. Как трепетно щемило сердечко, когда малыш Канмин с радостью льнул в ответ — за это Ёнхо, да и все остальные, любили младшего буквально как родного. Как хотелось смеяться, глядя на то как забавно реагировал Минчан. Как было приятно иногда подразнить лидера или обнять ледышку-снаружи-булочку-внутри Ёнсына… И только Кэхёна Ёнхо предпочитал избегать. Потому что Кэхён всегда просто… Отстранялся. И от этого обыденного жеста, внутри все замерзало. Ёнхо нравился Кэхён, — он был хорошим человеком и прекрасным артистом, — но ему совсем не нравились их взаимоотношения. Самое удивительное было в том, что эти отношения будто балансировали на невероятно тонкой и скользкой грани. Ёнхо казалось, что твёрдая рука которой Кэхён отстранялся, будто продавливала в груди кратер, глубже чем Марианская впадина. Но в это же время, иногда парню думалось, что ответь Кэхён на его ласки, и психика, сделав крутой вояж, укатит куда-то в закат. Потому что если Кэхён, пускай и на одну маленькую минутку, побудет податливым и мягким… Пожалуй, весь мир обернётся с ног на голову. По крайней мере, так казалось Ёнхо. … Последние дни не радовали погодой. На улице стоял сентябрь, все ещё жаркий, но уже влажный. Воздух каждый день становился все тяжелее, питаемый уставшим за лето солнцем и падающими оземь листьями. Ёнхо ощущал приближение зимы, наверно, ярче всех. Для него, открытого и жизнерадостного, наступили тяжёлые времена. Он не любил жару. Ему казалось, что летняя духота когда-нибудь его просто задушит, хотя, впрочем, дело было едва ли в этом. Десять утра. Вчерашний дождь ещё не до конца испарился, напоминая о себе мокрым асфальтом и затхлой после теплой ночи влажностью. Температура уже начала подниматься, и градусник показывал на 23 по Цельсию. Неброский, но весьма недешёвый салон красоты на окраине города захлопнул двери за постоянными посетителями. Ёнхо недовольно поморщился от хлынувшего в лёгкие тяжёлого воздуха — после укладки, с горой макияжа и, по ощущениям, половиной всего парфюмерного производства страны за год, больше всего хотелось просто нормально дышать. Он окинул взглядом остальных. Согрупники были не в лучшем расположении духа чем он сам. Канмин зажмурился, мило сморщив носик, и сладко зевнул, нагоняя недавно отступившую дремоту. Парни всей кучей поплелись к машине — у них сегодня запись на радио. Ёнхо, чувствовавший себя вялым ромашковым стебельком (тем самым, что пожевала корова перед тем, как отправить в безумное путешествие парой камер её желудка), остался немного позади. Перед ним плелся Кэхён, полуоткрыв сонные, но уже искусно подведенные глаза. Сегодня стилисты подобрали ему свободную рубашку, мягкий ворот которой, совсем некстати для жары, почти по уши закрывал шею. Ёнхо, втупившись в чужой затылок, стал перебирать в голове все известные ему варианты выхода из накатившей меланхолии, но как на зло на ум ничего не приходило. Ёнхо винил в этом отсутствие мыслительного процесса и немножко погоду, но в целом пришёл к выводу, что сегодня просто тот день, который нужно всего лишь пережить. Он думал оставить свои переживания, уже представляя как он будет показывать наигранный оптимизм, как вдруг Кэхён перед ним остановился, потянулся, выгибая спину и запуская ладонь за шиворот. И Ёнхо невольно засмотрелся: пышный ворот спал открывая шею, ткань рубашки заломилась, причудливо обвивая мужскую спину. А вот широкий пояс на талии и штаны в обтяжку, демонстрирующие, вдруг ставшие манящими, бедра. На мгновение пришедшая в голову мысль напугала. Ёнхо быстро опустил глаза, слыша как гулко ударило по ребрам сердце. В голове что-то щелкнуло, словно затвор пистолета, и парень почувствовал, как липко сполз по шее комок страха. Силясь отвлечься, он стал делать первое, что пришло на ум — прокручивать в голове слова их песен. Это и вправду помогло, и Ёнхо в который раз поблагодарил гены за умение переключать внимание. Мимолетное желание вдруг забылось, исчезло не то в строках стиха, не то в жарком осеннем воздухе. Ёнхо без задней мысли, отчего-то резко повеселев, улыбнулся и в один прыжок догнав Кэхёна, бесцеремонно закинул руку тому на плечо. Парень едва успел открыть рот, чтобы сказать что-то простое и бодрящее, как Кэхён резко отряхнулся, сбрасывая с себя чужую ладонь. Он смотрел холодно и даже немного враждебно, будто впервые видел, и Ёнхо невольно почувствовал резкий укол обиды. Он непонимающе смотрел на колючие глаза Кэхёна, а тот, не удостоив друга даже словом, просто ушёл. Тогда Ёнхо показалось, что ему так холодно, как не бывало ещё никогда. … Вечерние, уставшие после очередного жаркого дня, солнечные лучи несмело пробивались сквозь небрежно задернутые карамельные шторы. Комната переливалась под янтарными бликами, стрелка настольных часов, водруженных на небольшую прикроватную тумбу, показывала на без четверти семь. Ёнхо устало потянулся на кровати, комкая пятками тонкую простынь. В голове его было пусто, а настроение пробило дно ещё утром — он безразлично уставился на циферблат простенького прибора, уже битый час наблюдая, как секундная стрелка снова совершила путешествие по своей оси. Он размышлял над тем, чем можно было бы себя занять, но ничего кроме вечернего душа и отбоя пораньше в голову не приходило. Парень нехотя поднялся, шипя от тянущей боли, — сегодня удивительно удачно заныла поясница, — всунул ноги в тапки и побрел на кухню. А вдруг чего-то захочется, не к ночи же потом есть, все-таки диета… Собравшиеся в гостиной согрупники что-то активно обсуждали. Ёнхо они тоже звали, но он и без того знал: парни планируют культпоход. Обычно он был совсем не против провести время в ресторане, прогуляться или хотя бы по отмокать в бане, но не сегодня. Парню казалось, что где-то на небесах, именно в этот самый день, все существующие черти решили направить свои зловещие оружия на него. Правда каким грехом он это заслужил Ёнхо не знал, но сомневаться в своём предположении и не думал. — Хё-ён, пойдёшь с нами? — вытягивая шею и улыбаясь до ушей прокричал Канмин, настроение которого с начала дня подскочило от отметки «сонная сопля» до «невероятно хорошо», — Мы поужинать собрались, а потом может ещё куда-то сходим… Пошли, хён, без тебя не то! Мальчишка, вызвав интерес других к Ёнхо, обиженно надул губы услышав отказ, показательно отвернулся. Донхон дежурно спросил почему, хотя Ёнхо мог поклясться, что видел в глазах лидера огонек понимания. Он буркнул что-то в ответ, Донхон кивнул — для него было достаточно и отсутствия ответа, как впрочем и для других, исключая Канмина. Его оставили в покое. Выйдя провожать удаляющихся, Ёнхо с удивлением увидел в дверях гостиной Кэхёна. Он оперся о косяк, одетый в домашнее и с лица совсем измученный. Оказалось, что он тоже оставался дома, о чем осведомил надутый и явно этим недовольный Канмин, воспринявший это видимо как факт самого жуткого дружеского предательства. Впрочем, все знали что вернувшись сегодня вечером домой, он, как обычно, будет виснуть на своих хёнах, напрочь забыв про обиды. Ёнхо про себя удивился — Кэхён был не из тех, кто согласен показывать свои слабости, а сейчас он, помятый и в пижаме с коалами, выглядел так угрюмо и жалко, что хотелось в одеялко закутать и горячим молоком напоить. Впрочем, он быстро удалился, не успел Ёнхо и дверей за ребятами закрыть. Как оказалось, Кэхён скрылся в ванной. И все бы ничего, мало ли чем там можно заняться, даже если он решил не включать свет и посидеть там на кафеле в тишине… Ёнхо многое мог понять, но когда затворничеству Кэхёна пошел второй час, парень решил что пора ломится в дверь. Ёнхо неуверенно подошёл к ванной, словно боялся что оттуда на него выпрыгнет дикий зверь, и на пробу постучал в дверь. Ответа не последовало, и парень снова ударил костяшками о дерево, на этот раз уже подав голос. Хён молчал в ответ, и Ёнхо невольно поежился — мало ли что могло случиться. Вдруг он там просто поскользнулся, заодно и голову себе пробив? Мысли понемногу полнилась всякой околесицей, и Ёнхо явно чувствовал, как его мозг начинает запускать режим паники и превращая вероятно маленькую мушку в огромного серого слона, норовящегося закатить истерику на ровном месте. — Эй, ты там живой? — он дернул ручку даже не надеясь что та поддастся, желая отделаться малой кровью и обойти возможный скандал со всеми вытекающими. — Открой, или хотя бы отзовись, иначе я дверь выломаю. Это страшно, ты знаешь, вдруг ты там вены резать надумал, открой дверь… Ёнхо чувствовал на ладонях холодный пот и понимал, что он и правда боится. В голове встала яркая картинка, где Кэхён распластанный на полу в луже крови, и парень сам не понял откуда было взяться такой мысли. Он отряхнулся, отгоняя жуткий образ, и силясь совладать с накатывающими волнами чего-то холодного и липкого. За дверью тишина. Его пугала эта ситуация, но еще больше его пугал Кэхён. То, как он смотрел еще тогда, утром. Словно сегодня в нем что-то резко изменилось, он вел себя не так как обычно. Точнее так, но… как-то по-другому. И Ёнхо готов был душу дьяволу продать, лишь бы понять что случилось и почему все вдруг стало таким сложным и тяжелым. С той стороны двери послышался шорох, и в груди вспыхнул огонек — живой, значит все хорошо. — Кэхён? Снова шорох, на этот раз громче. Совсем тихо, но Ёнхо слышал как шлепают босые ноги о пол ванной. — Со мной все нормально. — От глухого тихого голоса было почти физически больно, в голове всплыло воспоминание о совсем другом Кэхёне. Том, что стоял на сцене и смеялся, что шутил в гримёрке и радовался, когда падал снег… о том, чей голос был звонким и полным жизни, и Ёнхо сдавленно сглотнул подкативший к горлу ком, — Иди спать. — Сейчас только восемь вечера, я не хочу, — Ёнхо глупо улыбнулся, понимая что все видимо далеко не так просто и его беспокойство не зря росло, — Да и не пойду я никуда, выходи, я тебя там не оставлю. Я волнуюсь вообще, правда, выходи. Пожалуйста. Ёнхо говорил это наобум, не надеясь что хён его послушает. Кэхён отворачивался от него всегда, и хоть это и были всего лишь мимолетные прикосновения, сейчас парню казалось, что в этом и были их отношения: он тянулся, а хён избегал, каждый раз увиливал, словно стирал его из жизни каждый раз как тот подходил слишком близко. Стало вдруг жутко одиноко, словно на Кэхёне мир резко закончился, и Ёнхо остался перед чертовой дверью в пустоте, ожидая что ему позволят когда-то войти в чужой, тесный и полный чертей мирок. И дверь открылась. Кэхён смотрел волчонком, загнанным, побитым и злым зверем, и Ёнхо объяло странное щемящее чувство, а вслед ударило желание отодвинутся от, похоже, сходившего с ума хёна. В чужих глазах плескалась холодное море отчаянного стремления, как плещется неуемлимый голод в глазах хищника. Кэхён был совершенно не в себе, и парень решительно не понимал от чего и уж тем более как с этим бороться. Все было обычным, начиная с утренней суеты, трудной работы, внешнего вида и заканчивая взаимоотношениями, — макнэ был тем же ребенком, лидер так же как и всегда ленился и безбожно всеми командовал. Только этот хён от чего-то резко превратился в другого человека. — Что ты хочешь? — Кэхён рвано выдохнул, съёжился, цепляясь белыми пальцами за края двери. Ёнхо сжал кулаки, глядя на острые глаза, выглядывающие из-под потрепанной челки, думая что сейчас ему как никогда хочется не быть тем, кто он есть. Не глупцом, а тем кто все поймет и поможет. Хотелось иметь ответы на все вопросы, но их не было, как бы сильно Ёнхо не старался отыскать их в своей памяти. Он прокручивал в голове последние недели, отчаянно цеплялся за каждую картинку с ним, с Кэхёном, но каждый раз это был всего лишь его хён, который не шибко любил Ёнхо и который не пускал его к себе. Никогда. Сегодняшнее утро вдруг встало снова ярким, и отстраненный, злой Кэхён, сбрасывающий его руку со своего плеча, снова смотрел на него холодно и жестоко. Он снова отворачивался от него не сказав ни слова, снова бросал его на той мокрой дорожке одного, позади всех, в окружении лишь озябших осенних листьев. Ёнхо показалось, что стоит ему коснутся Кэхёна сейчас и он исчезнет навсегда. Затворится в этой ванной и никогда больше не откроет ему дверей, даже если он разобьется о них. Горячая пустота сменилась холодом, а Кэхён тихо вздрогнув, вышел из ванной и поплелся в свою комнату, так кстати пустующую. Младший собирался оставить его в покое, но эта мысль испарилась так же быстро, как и возникла. Ёнхо твердо шагнул следом. — С тобой… с тобой не все нормально, хён. Ты выглядишь очень плохо, ладно, дай мне тебе помочь, — парень неловко взял сгорбленного старшего под руку, стараясь ненавязчиво придвинутся, дать понять, что на него можно опереться, словно хотел сказать, что он рядом. Кэхён замер, уставившись на свой локоть в плену чужих ладоней. Он поднял глаза на испуганного Ёнхо, нахмуренного и потерянного, усмехнулся и небрежно стукнувшись спиной о стену, сказал: — Хочешь помочь? — младший, немного помедлив, уверенно кивнул, внимательно наблюдая за выражением чужого лица, — Сам это сказал. И старший вдруг схватив Ёнхо за плечи, притянул к себе и впился в его губы поцелуем, словно нервным, но каким-то совершенно безумным и отчаянным. Ёнхо не мог понять, что происходит, но Кэхён был таким мягким, а его губы казались настолько сладкими, что мысли в голове плавились, и он, сомневаясь совсем недолго, ответил на чужой поцелуй. Старший вдруг потеряв на мгновение дыхание, обвил руками чужую шею, стараясь придвинуться еще ближе. Он почти дрожал, и поцелуй становился все жарче и глубже, Ёнхо приобнял несмело, провел осторожно языком, прося разрешения. И Кэхён призывно открыл рот, впуская в свой мир чужака, с упоением отвечая на его ласки и цепляясь за младшего словно за спасательный круг в самый жуткий шторм. Воздух стал густым, и дышать становилось каждый раз тяжелее. Ёнхо зажмурившись, последний раз смяв губами чужие уста, отстранился с четким намерением поговорить и отдышаться. — Что происходит, хён? — младший смотрел на шалевшего Кэхёна, ставшего вдруг разомлевшим и довольным, с мокрыми от слюны губами и больным блеском в глазах, словно там, в глубине черных омутов, черти отплясывали самбу. Кэхён усмехнулся, оголяя ровные белые зубы. Он с каждой минутой пугал все больше, и здравый смысл закричал «надо сматываться», но старший вдруг придвинулся совсем близко, и томно выдыхая прошептал: — Я люблю тебя, идиот. … На следующий день Ёнхо был выжатым лимоном. Сразу после признания, старший выскользнул из рук и скрылся за дверями своей комнаты, в которую после не впустил и двух своих соседей, на все возмущения безразлично посылая согрупников спать на кухне. Не то чтобы Ёнхо не предполагал почему, но все же понять старшего хотелось до дрожи в коленках. Разобрался ли он сам в себе? Да ни разу. Да, поцелуй был… был лучшим за всю его жизнь, и Ёнхо ужасно хотелось его повторить, но… Почему? Разве Кэхён отстранялся не потому, что контакт с младшим казался ему противным? Не может же быть такого, что он просто скрывал свою симпатию, правда?.. хотя теперь Ёнхо окончательно понял, что ничего не понимал ни в Кэхёне, ни в этой гребенной жизни. Не проспав ночью ни одной минуты, утро для Ёнхо казалось самой жуткой казнью из всех существующих. Голова беспощадно гудела, словно набитый осами улей, свет резал глаза, а желудок беспощадно крутил голод. Как на зло, именно сегодня по расписанию было назначено какое-то развлекательное шоу, и выглядеть там полагалось на все сто и еще больше, и если вдруг окажешься привявшим, то директор твою негодную шкурку с тебя сдерет и глазом не моргнув. Отрыв в холодильнике что-то съедобное и залив в себя пару чашек кофе, Ёнхо быстро собрался и спустился вниз, где их уже ждала машина. Остальные один за другим усаживались на свои места, а Кэхён, впервые опоздав больше чем Канмин, угрюмо приплелся последним. Он старательно избегал смотреть в глаза не только Ёнхо, но и вообще кому-либо, и конечно, остальные это сразу заметили. Донхон попытался что-то у того спросить, но в ответ его не удостоили даже взглядом. Лидер, поняв всю бесполезность стараний, пригрозил быть нормальным на шоу, сказав что-то вроде «нам в кадрах твоя надутая морда не нужна» и откинулся на сидение, включив плеер. За окном виднелся мрачный пейзаж. На улице резко наступило похолодание, и уже начинал моросить мелкой дождь. Совсем озябший от усталости и дождливой сырости, Ёнхо поежился и силясь как-то угреться, отчаянно кутался в легкую накидку. На душе было паршиво. Он невольно вспоминал вчерашний вечер и хёна, вьющегося вокруг его шеи, и снова задавался вопросом — «почему?». Дорога показалась Ёнхо невероятно короткой, а в это время Донхон, кажется, даже успел выспаться. Все время шоу Кэхён вел себя до ужаса нормально, так, словно не было никакого поцелуя в приступе отчаяния. Словно сегодня он проснулся как обычно, как обычно позавтракал и как обычно был спокоен и собран. То ли аукнулась привычка держать образ, то ли он был превосходный врун, но способности эти Ёнхо напугали изрядно. Едва же шоу успело закончиться, как старший тут же вернулся снова в свой кокон безумия. День после был у парней свободен, — им полагался выходной после тяжелой недели тренировок, — но Кэхён упрямо собрал вещи и поплелся в зал. Он едва смог выдавить из себя ответ Донхону, но и то лишь потому что лидеру явно приелось молчание и полный игнор согрупника: после яростной и даже пугающей тирады, которую Кэхён удивительно стойко перенес, он до ужаса безразлично и односложно ответил «хореографию прогоню», кинул на плечо сумку и со скоростью и грацией дикой газели проскользнул в дверь. У лидара, казалось, из ушей шел пар, он раздраженно плюхнулся на диван, яростно кусая куриную ножку, заказанную к вечернему коллективному просмотру какого-то нового триллера. — Да ладно хён, пусть идет, — полусонно отозвался Канмин, удобнее укладывая голову на коленях у Хоёна, — У него такое настроение последние дни, что он скорее нам все испортит. Так хоть мешать не будет… Было заметно, что младший на Кэхёна в жутких обидках, хотя не только Канмину он успел «нагадить в душу», так что все быстро согласились с макнэ и дружно забили на предательскую душонку, старательно вникая в сюжет фильма. Ёнхо же, недолго мечась в душе, решил что лучше старшего оставить в покое. На экране мелькала история, герои то ссорились, то мирились, появлялись все новые сюжетные петли, но парню совершенно точно было наплевать. Ёнхо казалось, что он смотрит вовсе не голливудский блокбастер, а запись скрытой камеры того самого зала, где сейчас был Кэхён. И не было никаких актеров — был только он. И почему-то весь побитый, в синяках и с опухшими глазами. Плечи поежились, задрожав мелко и будто от холода. Кто-то, кажется Минчан, набросил ему на спину покрывало, а Ёнхо понял, что сумасшествие Кэхёна заразно, и, кажется, он передал ему какую-то болезнь. Он часто мыслями был со своей группой, своими друзьями, больше, — семьей, — но никогда Ёнхо не замечал за собой одержимостей. Он с трудом дотерпел до конца кино, не удосужившись даже финальные кадры оценить. Сказав, что уже поздно и он заберет хёна домой, быстро оделся и выскочил из общежития, направляясь прямиком в тренировочный зал. Ёнхо не знал что будет говорить и делать, скорее, ему даже подумать об этом было страшно, но что-то, и кажется это была интуиция, подсказывало что Кэхён сам не вернется. Как он тогда не вышел бы из ванной комнаты. … В зале было темно — он снова не удосужился включить свет. Ёнхо даже не сразу понял, где его хён. Немного привыкнув к полутёмкам, он заметил в углу у зеркала согнувшуюся спину, знакомую как свою собственную за столько лет практик и совместного жилья. Кэхён молчал, и даже не думал оборачиваться, будто он узнал Ёнхо по одним шагам. А возможно и просто не хотел ни с кем общаться. Младший стоял посреди темного зала, молча уставившись на безжизненного друга, походившего больше на каменное печальное изваяние. Тихое дыхание Кэхёна звучало непривычно громко и будто сливалось с его, Ёнхо, и парню показалось, что он летит куда-то вниз, в пустоту, а вокруг мелькают картины из недавнего прошлого. В голове крутилось «что мне делать», а сердце сжималось страхом, будто пережимаемое окутанными холодными цепями. Ёнхо понимал, что ему стоит сказать что-то умное, правильное или хотя бы подходящее, но мысли трепыхались, как подбитая бабочка, что машет своими истерзанными крыльями, силясь удержаться на гнущейся травинке. Он хотел спросить, но понимал что ему не ответят. Хотел утешить, но знал что это глупо, да и не нужно совсем. Хотел ляпнуть что-то нелепое и будничное, но вспомнил, как на это всегда реагировал старший и понял — ему просто нечего говорить Кэхёну. Потому что Кэхён и без того знал все, каждую фразу, наизусть и точно до единого слова, будто мысли читал или будущее видел. И Ёнхо молчал. Молча же поплелся на деревянных ногах, замлевших от недостатка крови, — та будто вся разом прилила к голове и сделалась горячим свинцом, — гулко опустившись на колени как подкошенный рядом со старшим. Его трясло, было ужасно холодно, хотя Ёнхо и понимал что в зале как минимум градусов двадцать. Сердце, все еще перетянутое железом, билось где-то в глотке, и слюна едва проходила по сжатому в судорожной панике горлу. Обхвативший колени руками Кэхён заметно вздрогнул, когда Ёнхо осторожно приобнял его спину и опустил голову на плечо. Свободная рука немного пошарила по коленям старшего, найдя чужую правицу сразу сжала ее, мелко поглаживая большим пальцем основание ладони. — Пришел, — Кэхён не спрашивал и не утверждал, только тихо выдохнул, прислонившись к макушке у себя на плече и, сглотнув, уснул. … Орущий в трубку лидер, казалось, мог лишить слуха не только скривившегося Ёнхо, опасливо держащего телефон подальше от ушей, но и проснувшегося Кэхёна, недоуменно стирающего с подбородка тонкую ниточку слюны. — … и чтобы через пять минут были дома! — едва закончив гневную тираду, Донхон бросил трубку, и из динамика раздались короткие гудки. Привыкшие к темноте глаза видели светящийся дисплей слишком ярким. Ёнхо, дико морщась и болезненно смаргивая выступившую влагу, включил фонарик и положил трубку экраном вниз. Повернувшись к старшему, он открыл рот чтобы что-то сказать, — ситуация требовала как никогда, — но в голове гудела пустота, и младший едва ли понимал, что стоит делать. Кэхён тем временем словно издевался, недоуменно уставившись на согрупника и сонно дуя и без того пухлые губы. Он сидел на диване, — как только старший уснул, Ёнхо уложил его на мягкую обивку. На его лице застыло абсолютное спокойствие, если не сказать безразличие. В отличие от Ёнхо, Кэхён не испытывал никакой неловкости или растерянности и выглядел совершенно естественным. — Это лидер был? — монотонно спросил хён, сонно зажёвывая буквы. — Да, — Ёнхо, чувствуя себя абсолютно потерянным и каким-то выжатым, испуганно дернулся, когда старший жестом подозвал его сесть рядом, — Я думал позвонить и сказать, что мы переночуем тут, потому что уже поздно и ты уснул, но это была плохая идея. Отпустив нервный смешок, он скомканно опустился на диван, потирая собственные вспотевшие ладони. Старший казался до ужаса удовлетворенным и приятно уставшим, как обычно бывает после хорошей тренировки и принятого на ночь душа. Для Кэхёна ситуация была не просто нормальной: она была правильной, и ничего менять в этих минутных взаимоотношениях он видимо не собирался. Ёнхо тем временем судорожно отгонял от себя мысли о том поцелуе, вдруг настырно проснувшихся от спячки, силясь хоть где-то найти трезвости и логики. Неопределенность и совершенная потерянность не прибавляли ни смелости, ни уверенности, и все что оставалось для Ёнхо — с опаской ждать, что сделает старший. — А, ясно. — безразличный ответ, и Кэхён снова замолк, впившись взглядом в младшего, с каждой минутой все сильнее плавящегося под пристальными глазами из-под прикрытых век. — Ёнхо, ты же помнишь? — М? — на секунду его словно заморозило, но тут же приняв позицию ваньки-дурака, Ёнхо изобразил самое натуральное недоумение, на которое только был способен. Младший прекрасно понимал, о чем речь, но именно об этом ему меньше всего хотелось говорить — это было слишком… просто слишком. Слишком страшно, слишком сложно, слишком тяжело, слишком смущающе, слишком неожиданно. И слишком быстро. Просто Ёнхо ненавидел говорить о том, чего не понимал. — Ты же знаешь про что я, да? — на лице старшего что-то отчаянное и невысказанное, что-то, что долго прятали и чего, вероятно, боялись до ужаса, боялись настолько сильно, что крышу почти снесло. Старший смотрел умоляюще, будто просил не убегать — он сам больше не сможет, не хватит сил. Кэхён вглядывался в лицо Ёнхо, выискивая там среди страха и смятения что-то большее, тлея отчаянной надеждой. Младший сначала старался отводить взгляд, но после просто смотрел в ответ, слыша как трещат все стены и столбы, что он так тщательно выстраивал всю свою жизнь: понятия, принципы, устои и правила. — Я не настолько умен, хён, — сглотнув, наконец подал голос Ёнхо, хоть и сдавленно и как-то хрипло, — Поэтому, пожалуйста, объясни мне. Мне надоело додумывать, пока у тебя какие-то приходы сумасшествия, и вообще… что с тобой было в последние дни? Почему ты тогда… поцеловал меня? Я думал, что ты меня… недолюбливал немного, а… Ёнхо резко замок. Глаза напротив вдруг отряхнулись от сонной пелены, мгновенно обернувшись ледяными иглами, и младший был готов поклясться, что эти острия сейчас буквально его продырявят. — Недолюбливал? — холодно прошипел Кэхён, а его лицо словно заострившись, стало походить на высеченное изваяние, — Я тебя недолюбливал? Ты это серьезно? Такого голоса у старшего, Ёнхо не помнил никогда. Он был глубоким, словно утробным, стал ниже и казалось, проникал в уши осколками, а глаза напоминали чертовы омуты — почерневшие, светящиеся полубезумным отчаянием и злой обидой, они пугали так, как ничто и никогда до этого. — Да я тут с ума схожу, а ты… — Кэхён медленно вытягивал каждый слог, а кончик брови нервно дернулся, выдавая натянутое что-то внутри старшего, — А ты себе нарисовал, что я тебя недолюбливаю? — Я просто… — Катись ты к черту, идиот, ненавижу! … Он вскочил, не обращая внимания на плетущиеся под ногами куртки. Кэхён был зол, отчаянно, обиженно зол, и единственным желанием было сбежать. Сбежать от этого безмозглого кретина, так нагадившего в его жизнь. Ёнхо едва успел опомниться, когда в груди что-то резко надломилось, кольнуло и вытолкнуло вслед за старшим. Он уже не понимал совсем ничего ни в себе, ни тем более в старшем. Но, кажется, что-то внутри него намного лучше знало, что стоит делать. И хотя парень решительно не знал этому названия, сейчас, ощущая как все летит в пропасть, он схватился за этот странный инстинкт, отдавая бразды правления эмоции. — Прости меня, — Ёнхо едва успел зацепиться за кофту Кэхёна, неловко притягивая его к себе и обвивая крепко руками, — Прости, прости… Талия старшего казалась под ладонями тоньше, чем обычно, хотя это наверняка просто влияние атмосферы. Ёнхо, потерявший веру в здравый смысл, уже не контролировал того, что делал. Он судорожно шептал «прости» старшему в шею, сжимая тело в руках почти до хруста. Пусть хён будет его обзывать, пусть унижать. Пусть он изобьет его тут, на полу временами ненавистной комнаты для практик, но только бы он не ушёл. Потому что что-то внутри говорило, что больше он не вернётся. Кэхён стоял неподвижно, ощущая как сжимает рёбрами лёгкие и выдавливает из них воздух. Горячее дыхание скользило по коже, прокрадываясь даже немного под кромку кофты, куда-то к ложбинке меж ключицами. Старший разрывался между желаниями: вывернуться и убежать, чтобы больше никогда не видеть его, не чувствовать той боли и отчаяния, или остаться, утонуть в его руках и привязать, заставить, приковать его в себе, чтобы низачто не отпускать. Его ломало, било изнутри, будто в груди взрывались ядовитые бомбы, разливая по внутренностям обжигающую кислоту. Он давно хотел ему сказать. Давно, с того момента как он встретил это ходячее нечто, но что-то не давало. Что-то встревало у Кэхёна в горле, едва он собирался с силами и улучал момент, чтобы сказать. Потому что каждый раз, Ёнхо, чтоб добиться «дружеской» атмосферы, начинал прикасаться. Всего лишь приобнимал за плечи или гладил запястье, — ничего такого, — но Кэхёна буквально разрывало на куски. Так хорошо было даже просто чувствовать его руку на спине, так приятны были эти простые жесты, что осознание его собственной испорченности и неправильности становилось невыносимо. «А если это прекратиться?» — проносилось в голове, когда улыбающийся младший мимолетно прислонялся к его плечу. Что если он его испугает, и Ёнхо больше никогда не приблизиться к нему? А ведь так наверняка и будет, младший не гей, да и группа… — Хён, ты мне нравишься. Тихий шёпот, и Кэхёна словно вскрыли и вывернули наизнанку. Он неверяще уставился в лежащий на полу телефон, будто хотел в механическом свете фонарика найти спасение. Мысли из головы испарились, а мышцы, налившись какой-то тянущей болью, онемели, не давая двинуться. А Ёнхо продолжал. — Я не знаю что с тобой, не знаю, что ты чувствуешь, но… Больше не надо уходить и закрываться в темноте. Ты можешь прийти ко мне, пожалуйста, не обижайся на мою глупость. Я буду очень стараться тебя понять, хорошо, хён? Не хочу видеть тебя таким… И к шее, едва ощутимо, осторожно прикоснулись теплые губы, пуская по позвоночнику стайку мурашек. Кэхён вздрогнув в последний раз, развернулся в руках Ёнхо, который видимо и не думал отпускать своего хёна, посмотрел коротко в глаза младшему и потянулся за поцелуем. В полутемном зале было тихо. Чужое дыхание, обрывистое в нехватке кислорода, казалось слишком громким, но и не замечалось одновременно. Ёнхо, тихонько мыча в чужие губы, понял для себя кое-что очень важное: с Кэхёном у них одно безумие на двоих, и так же, как побеги старшего были ненормальны, так и его желание каждый раз догонять было абсурдом. Ему не привиделось, когда перед глазами стоял образ Кэхёна, и ему не показалось, когда он подумал что кожа у хёна самая приятная. Для него старший и правда был лучшим. Лучшим и самым-самым, а он просто идиот, раз списывал все на дурацкий случай и ситуацию. Не отчужденность, не то что Кэхён отворачивался… нет, не это было причиной и поводом все время думать о нем, и не это заставляло его снова и снова пытаться прикоснуться. А он как последний кретин еще и обвинил в этом безумии Кэхёна, у которого хватило не только смелости не врать себе, но еще и мозгов на обоих, чтобы скрыть все это непотребство. Хотя… Как же Ёнхо сейчас был рад. Кэхён целовался уже не отчаянно, как в тот раз, — старший все делал медленно, основательно и до одури приятно. Лишенный желания ухватить как можно больше в момент, он наслаждался уже неприкрыто, размеренно, будто теперь он хотел не просто проглотить, а распробовать. Он с удовольствием несколько раз задержался на его зубах — видимо их очаровательная особенность нравилась старшему особенно. Наверное, все могло бы зайти куда дальше, слишком далеко, пожалуй, но телефон, о котором все уже успели давно забыть, завибрировал. Кэхён недовольно фыркнув отстранился, улыбаясь блаженно расслабленному младшему. — Возьми трубку, — шепнул хён, стирая с уголка губ Ёнхо влагу своей же слюны, — Наверное Донхон. И так нам впишет, а если на звонок не ответишь… ты мне еще живой нужен. Посмеявшись немного, младший, быстро чмокнув Кэхёна в щеку, поднял с пола телефон, и с готовность выслушать еще одну громогласную тираду, нажал на экран.