***
Феликс слушал все указания врачей, но чувствовал, что силы покидают его. Волосы липкие от пота прилипли ко лбу. Уши как будто заткнуты, слышно всё очень плохо. — Ну, давай, еще немного. — Повторяет как мантру окушер, а Ли изо всех сил старается. — Донхёк-ши, давление очень низкое. Может кесарево? — тихий голос ассистента выводит Фелиска из дымки, и он прикладывает еще больше сил. Он просто перепрыгивает себя, но неимоверно сильно тужится. — Какое кесарево? Тебя чему в институте учили? У него активная родовая деятельность, роды 6 часов, показаний к кесареву нет. Давление чуть ниже нормы, но это поправимо, осложнений нет. Где вас только таких набрали, не пойму... — чеканит врач, параллельно следя за состоянием омеги. Наконец, Феликс чувствует мимолетное облегчение и понимает, что он родил. Их маленькое чудо наконец появилось на свет, будет радовать их с альфой каждый день, а они безгранично любить. Губ касается усталая улыбка бледными губами. — Асфиксия. Раскрывайте лёгкие. Эти слова жутко напугали Ли, он бы заорал, но не может, физически не может, поэтому просто лежит и тупит взгляд, налаживая дыхание. Громкий плач одаривает стены палаты, и Феликс будто оживает. Его маленького омегу прикладывают к его груди, он смотрит, касается губами его лба, чувствует размеренное дыхание и смотрит на прикрытые глазки. А потом писк. Дикий, резкий, долгий.. Ничего не слышно. Как пелена, закутавшая глаза, заткнувшая уши. — Дефибриллятор, быстро! Ребёнка забирают и принимаются за спасение Феликса. Разряд за разрядом пронзают его бездыханное тело. Ток задевает каждую клеточку, но так и не заводит сердце. — Время смерти 2.37, — диктует вердикт ассистент.***
Хёнджин нарезает круги коридору больницы, не зная куда себя деть. Слишком долго. А вдруг что-то не так? Он абсолютно потерял счёт времени от волнения, но взглянув на часы, узнает, что прошло 6 часов. Вроде это нормально для родов? некоторые и сутками рожают... — Папаша, поезжайте домой, когда ваш омега родит, вам обязательно сообщат, — говорит какой-то бета в белом халате и уходит. Альфа позволить себе такой роскоши не может принципиально. Сердце будет болеть еще больше. Он слышит крики и стоны, слышит кажды звук из той палаты и становится еще хуже. Только бы все было нормально. Хван успокаивает себя всеми правдами и неправдами. Наконец, он слышит крик малыша и воодушевляется. Родил. У них получилось. Всё получилось. Скоро его любимых омег выпишут, и они будут самыми счастливыми родителями на свете. Он видит как из палаты выносят ребёнка, и подбегает к медбрату. — Как он? — Извините, у меня нет времени на разговоры. Проходит еще 10 мучительных минут, когда дверь палаты открывается и оттуда появляется каталка с Феликсом, только.. почему он полностью накрыт простыней. Сотрудники увозят его, а Хван затыкает рот ладонью, не в силах что-то выдать. Перед ним стоит врач. — Соболезную, — он кладёт свою ладонь на плечо Хёнджина. — Омега родился здоровый, а вот папа не выдержал. Инсульт. Спасти не удалось. Ребёнка выпишут раньше. 3 дня наблюдений и можете забрать домой, — врач уходит, оставляя Хвана с ужасом на лице. Нет, нет, нет. Это просто ужасно страшный сон. Немыслимый. Сейчас он проснется, рядом здоровый Феликс и у них всё хорошо. Этого не может быть, это видение, сон, кошмар, так? Хёнджин оперативно решает вопросы с документами в больнице и уходит домой. На часах 4.30 утра. На улице уже светло и отрезвляюще прохладно. Тучи скомкались в одну большую, что говорило о дожде. 🎵 Flëur - будь мои смыслом Альфа приходит домой и захлопнув дверь, сползает по стене в прихожей. Всё тело пронзает боль, и тут не разберешь от чего. То ли от того, что Хёнджин не выдерживает, долбит посуду, разбивая руки в кровь, бьёт стены, сжимая кулаки до кровавых следов от коротких ногтей. Он обессилено сидит на кафельном полу кухни и отказывается верить. Не с ним. С кем угодно, но не с его драгоценностью, жизнью, сердец, душой, всем - Феликсом. Он же не мог просто оставить их? Нет.. Врачи ошиблись, ведь так? Феликс звонко смеется, обнимая альфу и затягивая в долгий, жадный поцелуй. Поляна, на которой они находятся просто нереальна. Она цветет. Цветет так же как и Хёнджин рядом с Феликсом. Ярко, пахуче, пёстро. Цветов так много, а трава настолько высокая, что можно упасть и чувствовать себя как в крепости. Феликс ложится в высоченные заросли травы, а Хёнджин виснет над ним, целуя шею, ключицы, губы. Омега тянется за неземным фиолетовым цветком, и заправляет в угольные пряди Хвана. Альфа вдыхает такую сладкую, яроко выраженную ваниль. Она забивается в нос, наполняет лёгкие, проникает в каждую клеточку. Он обнимает Феликса, а тот улыбается ярче солнца, целует щёки, снова улыбается для Хёнджина, дарит от сердца самые искренние эмоции. В мозг въедается этот образ. Счастливого, цветочного Феликса, блондинистые волосы которого развивает лёгкий, нежный, майский ветерок. Он красивее всех цветов мира, краше любой картины, дороже любого бриллианта. — Ты такой красивый, — яркая улыбка, которая вселяет жизнь в альфу ложится на губы омеги, — моя любовь. — Это ты у меня самый красивый. Ты - моё все. — Я люблю тебя и всегда буду, знай это. У вас всё получится, — опять улыбается. Ярко, солнечно, во все зубы. — У вас? Феликс? Страх поселяется в душу и глаза Хвана. Никого нет. Он один. Не на цветочной поляне с цветочным мальчиком, а один, лежит на пустой земле. Без цветочка в волосах, без жизни в глазах. — ФЕЛИКС! — Хван просыпается в холодном поту, во всё горло крича имя своей жизни. Но никого нет. Никто не отзывается. С ужасом в глазах он смотрит на настенные часы. 12 дня. Соскребает себя с плитки, смотрит в зеркало и хочет себя убить. Щемящая пустота внутри не дает покоя. Он приводит себя в порядок; умывается, моется, чистит зубы, но это не помогает. Хван всё равно выглядит болезненно, выглядит так, будто отняли душу, а ведь так и есть. Альфа идет в больницу, чтобы окончательно всё дооформить и разобраться. — Добрый день, — омега на ресепшене мило улыбается, а Хёнджину тошно. Он лишь кивает в ответ. Видит врача приближающегося к нему, и идет навстречу. — День добрый. С омегой все отлично, здоровый. Можем выписать как и планировали - послезавтра У Хёнджина как будто поехала крыша. Он дёргается от каждого шума, от уведомления в телефоне. Кажется, как будто это Феликс где-то шаркает тапочками дома, или это он написал, что-то вроде своего обычного, но такого важного "Джинни, ты покушал?" или " Я так жду тебя:) приготовил брауни, приходи скорее!! скучаю:>". Эти смайлики, которые он вечно использовал, они добавляли такого шарма, и это так по-фелексовски. Родное и такое милое. Альфа невольно вспоминает всё. Поездки на дачу, новый год с друзьями, знакомство с родителями, поездку на море, каждое мгновение, каждую особенность его мимики. Как мило он дёргал носиком, как дул губы, как сонный улыбался Хёнджину, как нежно целовал. Хван открывает галерею. Там всё. Каждое феликсово " сфоткай меня!" Вот тут красивое небо, отражающееся в пруду в парке, потом Феликс на фоне того же прудика, на фоне моря, красивого цветка на отдыхе, их совместные фото. Хёнджин не верит, всё равно отказывается. Думает только о том, что сходит распечатать их прекрасную историю. Купит альбом, оформит так, как сделал бы это омега. В голове столько кадров и моментов, которые болезненно прокручиваются в голове. Слёзы застыли в глазах, и всё чего хочет Хёнджин - это обнять мягкого омегу, но лишь засыпает с любимой игрушкой Ли в руках. Из тягучего сна отрывает звонок телефона. — Да, пап? — Привет, милый! Вы как? Как Феликс? — Пап, — в горле ком и язык просто не поворачивается что-то говорить, но машинально выдает, видимо в какой-то прослойке сознания он понял данность, но не принял нигде, — Он родил здорового омегу, но сам не выдержал и, — Дурацкие слезы просто не дают говорить, предательски текут, — умер. Пап, этого не может быть. Он не мог умереть пап, я не верю, — Хван заходится в истерике, крича в трубку. — Сынок! Господи.. Как так? — Пап, я не знаю. Что делать? Я не могу.. — Сын, мы прилетим ближайшим рейсом. Ты справишься! У тебя теперь есть ребёнок, ты - отец, это огромная ответственность, держись. Хёнджин просто протупил в стену в осознании пару часов. Он злился на себя, плакал, не понимая, что сделал не так, когда все пошло не так? Хван просто не находил себе места, он метался по полу, сидел в каждом углу, уткнувшись в колени рисовал образы Феликса в своей голове. Ближе к вечеру понял, что надо собирать себя в руки. Да, всё тело ломит от боли, скрывшейся где-то внутри, сердце щемит, но он действительно теперь отец. Хван собрал своё тело по частям и начал убираться. Время летело незаметно, и Хван будто забылся, залезая во все углы квартиры, чтобы было максимально чисто. Протёр везде пыль, помыл пол и даже окна. "Ребёнок должен жить в чистом доме "— проносится у Хёнджина в голове. Родители приехали ночью, ближе к 12. Папа залетел в чистую квартиру и долго обнимал сына, утешая, гладя по голове. Он почти ничего не говорил, но успокаивал своим присутствием и нежностью. Самой неприятной, но необходимой частью оказалась подготовка к похоронам. Родители почти всё организовали сами, видя насколько Хёнджину тяжело. С утра они забрали малыша из больницы, родители с подачи Хёнджина решили остаться дома с ребёнком. Еще одним ужасом для Хёнджина оказалось оповещение друзей о случившимся. Как выяснилось Джисон с Минхо знали от родителей и уже прилетели в Сеул. — Хван! Господи! — Джисон утыкается в плечо Хёнджину, плача. Он обнимает друга, поглаживая по спине. Ни одному ему сейчас тяжело. Когда Хёнджин с друзьями подъехали к больнице, его позвали на опознание. Он шёл за врачем по моргу. Тело дрожало не от низких температур там, а от очередного этапа осознания. Доктор остановился перед очередным столом, открывая простыню. Хвана, кажется, парализовало. Бездыханное, бледное тело его мальчика было таким... другим. Все лицо было чуть ли не белым, сливаясь с простыней. Хёнджин застыл, смотря на замеревшее тело, с закрытыми, посиневшими веками. На этом лице больше не играет яркая улыбка счастья во все зубы, глаза, наполненные рвением жить больше не сверкают, ветер больше никогда не разовьет его красивые волосы, а солнце больше не осветит его ангельское лицо. К горлу подступают слёзы с тошнотой, Альфа поджимает губы, отворачивается, кидая: — Это он. Хван быстро выбегает из морга, закрывая лицо руками. Одновременно он чувствует "ничего", просто пустоту внутри, лишение чего-то жизненно важного, вроде воды или воздуха и разнообразный спектр эмоций от злости до горя, желания разорваться, просто исчезнуть. Он выходит на улицу к друзьям, на которых тоже лица нет. Чонин бледный, только горячие слезы стекают по его лицу, пока Чан жмет его к себе. Джисон пытается держаться, но видно его стеклянные от слез глаза, Минхо сочувственно смотрит на Хёнджина, одновременно подбадривая взглядом. Хван смотрит как гроб заносят в машину и отворачивается, глубоко вдыхая. На кладбище жутко. Хёнджина никогда не привлекала атмосфера, царящая там. Тихо, даже ветер не гуляет. Одним словом - смерть. Солнце выглядывает из-за тучи на пару минут, но потом снова заходит обратно. Хвана бросает в дрожь, когда могильщике начинают закапывать гроб. Это невыносимо. Слёзы уже не просятся вытечь из глаз. Их, кажется, больше нет. Осталась только пустота внутри и полная прострация. Хван не ощущает времени, он как будто потерялся в пространстве. Ноги еле держат, а взгляд вцепился в белый гроб. Уши заложило, и всхлипы Чонина слышны фоном. Тяжёлая рука сжимает плечо Хёнджина, это Чан. В глубине души, он ценит то, что в такой ужасно трудный момент его жизни их с Феликсом друзья рядом. Когда гроб закопали, Чонин обнял Хёнджина. Так нежно, делясь энергией и негласной поддержкой. — Ты справишься, я в тебя верю. Ты будешь отличным отцом, Хёнджин. Так говорил Феликс, — Чонин смотрит прямо в глаза, Хван никогда не замечал глубину его взора, — Он тоже в тебя верит, я знаю. — и отстраняется. Они еще пару минут смотрят на кучу земли. У всех тяжелый, задумчивый взгляд. — Джисон, — альфа окликает друга, — на минутку можно тебя? Минхо вскидывает бровь, а Хан одаривает его смеренным взглядом, типо "угомони свой пыл". Отойдя на пару метров, Хёнджин решился. — Сигареты есть? — Для тебя - да. Для Минхо - нет и не было последние 2 года. Кладбище было "огорожено" деревьями. Зайдя за толстое дерево, Хан делится сигаретой и сам закуривает. — Это на самом деле успокаивает. Дело плохое, но когда внутри всё гложет, можно. Хёнджин не может объяснить свою тягу к курению в этот момент. Просто надо было. Отвлечься, расслабиться от лёгкого помутнения в голове. — А я ведь даже не держал его на руках. Я не знаю как обращаться с ребенком, Джисон. — Когда ты увидишь его, Хван, ты все поймешь, твои руки машинально сложатся правильно, и даже если до этого они тряслись, то когда ребенок будет на твоих руках, они забудут как двигаться, только чтобы ему было удобно. Ты приспособишься, потому что ты - сильный альфа.***
Хёнджин плакал. Осознание, которое задержалось всё же пришло. Рядом сопит малыш. Маленькое чудо, тот, кого они так долго ждали, тот в кого они вкладывали всю любовь с первого дня, как узнали о беременности.Феликс плачет. Плачет от неимоверного счастья, от того, что всё получилось, и он приложит все силы, чтобы сохранить их маленькое, но такое значимое чудо. Омега висит на шее Хёнджина, а тот обнимает его, крепко, но аккуратно... любя.
Хван не спит. Слушает как сопит их маленький омега, как размерено дышит, а в голове пустота. И в сердце - ничего. Он потерял себя, своё сердце, душу и самую большую любовь. Своего светловолосого, солнечного, веснушчатого мальчика, который радовал каждый день. Запах ванили всё еще присутствовал. В квартире, в каждом уголке, на подушке, одеяле, его вещах, которые Хван, кажется, будет хранить вечность. Даже те белые розы, огромный букет, специально высушенный, стоит в его любимой вазе, там, куда омега его поставил. Каждый миллиметр пропитан им, его сказочной ванилью, волшебными лучами света, солнечными зайчиками. Малыш проснулся. Альфа утирает навязчивые слезы, которые стало невозможно контролировать и подходит к кроватке, которую они выбирали вместе, берет ребёнка на руки, качая. В голове постепенно всплывает расписание питания, и Хван понимает, что пора кушать. Одной рукой наводит теплую смесь, другой качает коляску с притихшим малышом. Кормит аккуратно, привыкая. Уснул. Альфа устало выдыхает и бережно укладывает ребёнка в кроватку. А какая она красивая.. Милые игрушки, всё подобрано по цветам, одеялко с зайчиками и розовая простынка. Хёнджин заснул только под утро, буквально на 2 часа, позже, его разбудил плач малыша. Глаза опухшие, спать хочется ужасно, но это все ничто, по сравнению с маленьким омегой в кроватке. Хёнджин укачивает ребёнка и перекладывает в коляску, бегом делая смесь, позже он его кормит, опухшими глазами разглядывая аккуратные губки - точная копия Феликсовых, пухленькие, бантиком; маленький носик, милые глазки, надутые щёчки. Хван выполняет все необходимые процедуры гигиены, переодевает малыша в красивый боди, который Феликс купил сам, в очередной раз не удержавшись на последних сроках; раздвигает диван, кладя на него коврик с подвесными игрушками. Маленькие, мягкие, шелестящие, разноцветные. Это все так привлекало малыша, он даже пытался дотянуться до них, задевая пальчиками. Пока, он еще не может до конца понять всю суть этих погремулек, но яркие цвета так привлекают. Хёнджин устало ложится рядом, наблюдая за ребёнком. Гладит омегу по тёплому животу, трогает маленькие ручки, поглаживает пяточки, размером с половину его указательного пальца. Потом настает время кушать и спать. Хёнджин настолько вымотан, что в часы сна омеги тоже отрубается, но спит чутко, слыша каждый вздох малыша. Про себя он, кажется, забыл. Ел в последний раз чуть больше дня назад, и то, пришлось впихивать в себя. В горло и куска не лезет, от жуткой боли где-то там, глубоко, в сердце, солнечном сплетение, душе? Но заставлять себя есть надо, а то не хватало еще голодных обмороков, поэтому Хёнджин быстро себе что-то готовит, невольно вспоминая невероятные шедевры кулинарии от Феликса. Домашний рамён, кимпаб, суши, брауни, печенье и его любимый яблочный тарт.***
Месяцa летели быстро. Хёнджин работал удаленно, ухаживал за малышом и учился жить заново, хотя знал, что как прежде уже не будет никогда, и теперь, единственный его смысл - это их с Феликсом ребенок. — Хёнджин, сколько можно? У малыша скоро зубки полезут, а ты ему еще имя не придумал! — Шептал Чонин, потому что в соседней комнате спал ребенок. Феликс качает на руках младенца, с улыбкой наблюдая как он спит.— Как быстро растёт наш Соджун-и. Правда, Хёнджин? — Шепчет Ли, продолжая любоваться малышом.
Иногда, Хёнджину снился Феликс. Это как глоток воздуха для него. Эти сны он записывал и бережно хранил не только на бумаге, но и в голове. Последнее, что он запомнил из сна, это то, как Феликс назвал их малыша. Больше сомнений и раздумий в голове альфы не оставалось. — Я... Уже знаю, как назову. — Хван отпивает горячего чая, устало улыбаясь.