Цианобактерии и шахматы

      Мне было 12 лет. Мы с Мариной гуляли по небольшому парку — единственному месту в моём городке, входящем в московскую агломерацию, которое я любила. В один день я надолго разлюбила аттракционы, надолго разлюбила ту пищу, которой меня стошнило, надолго разлюбила ту газировку, которую отец попросил у какого-то мужчины из-за моего страшного желания пить — но не разлюбила деревья, их нежный запах, не разлюбила голоса синиц, не разлюбила ступеньки, по которым я могла рискнуть проехаться на велосипеде… Не разлюбила лиц людей, которые добрели, приходя в это доброе место, в которое они приходили добровольно и из которого могли уйти в любой момент. Здесь в людях пробуждались их светлые стороны. Не то что в школе, где в коридоре, находящемся весьма далеко от туалета, могло непонятно откуда запахнуть канализацией, где пол местами проваливался, и куда всегда нужно приходить по строгому режиму.       И пусть знания, которые мы приобретали в парке, часто были житейскими и не систематизировались строго — мы ценили их больше. Ведь и в школе часто приобретаются не научные, но житейские, а то и псевдонаучные знания. Сколько раз приходилось слышать от учителей фразу «а вы знаете, что…», и уже много позже узнавать, что информация, которую они сообщали, не соответствовала действительности, а являлась расхожим мифом.       Марина занималась биологией хорошо. Не то что я. Почему-то на уроках биологии я всегда боялась свою учительницу — та ничего плохого мне никогда не делала, не кричала на меня, но почему-то я всегда сидела в напряжении, когда она вела урок. Каким-то образом, словно бы чисто внешне, она принадлежала к тому типажу людей, которые меня напрягали. Не усваивала я материал. Что-то я помнила о том, что боб это не стручок, но что такое боб и что такое стручок — представления не имела. А насколько учебник по биологии был скучнее прежних учебников раннего моего детства по окружающему миру и природоведению…       — Вот знаешь, Алёна, почему мы дышать можем? — спрашивает она меня.       — Потому что кислород, — отвечаю.       — А откуда он на Земле берётся?       — Растения производят.       — А ещё откуда?       Молчу. Марина смотрит на меня, улыбаясь до ушей.       — Ну, наверное, ещё на заводах каких-то его делают, — растерянно говорю.       — На каких заводах, Алёна? Заводы природу только портить умеют.       — Ну а откуда ещё?       — Глупышка, — говорит Марина. — Цианобактерии выделяют.       — Какие ещё цианобактерии?..       — Есть такие бактерии. Из-за них в водоёмах вода зелёная. А ты не знала?       — Не знала. А зимой откуда кислород берётся? — спрашиваю.       — Ой, — внезапно она поникла.       — Откуда?       — Не знаю. Прилетает откуда-то, наверное. Ну и хвойные деревья продолжают выделять. Как-то так.       Вот так всегда. Любит она прихвастнуть знаниями, а потом «прилетает откуда-то, наверное». А поточнее знать нельзя, если хвастаешься?       — Извини, Алёна, я в ближайшие дни получше выясню ответ на этот вопрос и отвечу.       Мы прошли к шахматным столикам. Здесь постоянно собирались шахматисты. Я довольно хорошо играла в шахматы, лучше, чем кто-либо в школе. Бабушка водила меня в три разные школы, и я дошла до довольно высокого уровня. Моим успехам, впрочем, неслабо мешало желание слишком сильно импровизировать в дебюте: пусть и не всегда, но слишком часто мне хотелось сразу сыграть 1. g2-g2 вместо, например, 1. e2-e4 или 1. d2-d4, и метнуться в неподготовленную агрессивную атаку. Поскольку в книжках я тогда ещё не прочитала о том, что это «Дебют Гроба», я наивно называла это своим дебютом — мечтала войти в историю с ним.       Но с Мариной таких проблем бы не возникло. Она постоянно зевала фигуры и проигрывала, и я могла начать партию, как мне вздумается. Но всё же ей было интересно со мной играть.       — Девочки, вам что, интересны шахматы? — спрашивает один игрок, которого первый раз вижу. Спрашивает такой интонацией, будто это что-то невероятное — быть девочкой и любить шахматы.       Другой же игрок, которого я знаю, Ваня Догилев, смотрит на него с укором. Они оба уже взрослые, хотя явно совсем недавно были ещё подростками.       — Ты что, не знаешь, кто такие сёстры Полгар? Партию Майи Чибурданидзе с Семёном Двойрисом не видел? А знаешь ли ты, что комбинацию Ноны Гаприндашвили в партии с Рудольфом Сервати не видят и компьютеры? Грызь-грызь на тебя.       — Ой, не умничай. Не люблю, когда умничают.       — А что значит «умничать»? — спрашиваю я.       — Если это называется умничать, то мне нравится, когда так умничают, — говорит Марина.       Я начала играть с Ваней.       — Болею за вас обоих, — говорит Марина.       Ваня улыбнулся. Я пошла чёрными в староиндийскую защиту. Вскоре я попала в сложную позицию.       — Как твой конь здесь вообще оказался? — спрашиваю я.       — Вот Владимир Крамник всегда его туда направляет. Поначалу думали — ничего особенного тут, но он так несколько партий победил.       — Как-то он часто сухо играет, — говорю я.       — Поэтому и одолел Каспарова. Пошёл в берлинскую защиту в испанской партии. Скука смертная для любящих осложнения в миттельшпиле. Зато сюрприз-то какой был! Каспарову этот эндшпиль в страшных снах снится.       Я проигрываю. Обидно столкнуться с такими проблемами в столь любимом дебюте.       — А ты следишь за тем, как развиваются шахматы сейчас? — спрашивает Ваня.       — Не очень, я в основном по советским книжкам.       — А Интернетом пользуешься?       — Не пользуюсь, — говорю. — Родители говорят, рано ещё.       — Чтоооооо? — вспылила Марина. — Всё ещё говорят?       — Угу…       — Поехали ко мне в гости, — говорит Ваня. — У меня много современной шахматной литературы. Почти все выпуски Шахматного обозрения последних лет. Я обожаю комментарии Сергея Шипова.       — Уф, а мои родители, наверное, негодовать будут, что я пошла в гости ко взрослому парню без спроса, — поникла я.       — А твоим родителям мы не скажем.       — А мне? А мне можно присоединиться? — спросила Марина.       — Да, конечно.       Вспоминаю о том, что на завтра обещали сложный тест по биологии. Попроси я списать у Марины, она, несомненно, постаралась бы мне метнуть правильные ответы через парту, прорешать мне мой вариант отдельно, даже если её за это публично отчитают. Но мне очень хочется быть честной.       — Я не готова к завтрашнему тесту, — сказала я.       — Алёнушка, это несложно — подтянуться в учёбе. Может быть, завтра ты провалишься, но подтянешься потом. Не волнуйся. Я рекомендую просто найти время и несколько раз от начала до конца прочитать учебник. И можно за следующие классы тоже, не недооценивай свои силы.       — Ну это зубрёжка… Папа говорит, что вся школьная программа ориентирована на глупые девчачьи мозги, умеющие только зубрить.       — Вот глупости! — сказал Ваня. — Обожаю эти сказки про мальчишечьи мозги, способные сразу всё понять и логически осмыслить. Да ничего подобного, осмыслить можно только тогда, когда нагружаешь себя информацией. Хотя в нашей школьной программе действительно много чего крайне сомнительного, но это не про ориентацию на «глупые девчачьи мозги». Вот слышат такое девочки и комплексуют…       — Именно, — соглашается Марина. — Мне мама тоже говорит, что вряд ли где-то за пределами СНГ спрашивают на уроках, в чём отличие хлорококка от хламидомонады. Но со способностью осмыслять материал при должном усилии и у девочек, и у мальчиков всё в порядке.       Мы едем в машине к Ване на квартиру. По пути всё обсуждаем мою семью.       — Эх, а они хоть к шахматным журналам придираться не будут.       — Бабушка уже говорит, что я из-за шахмат учёбу забросила, — говорю.       — Мне кажется, тебе просто нужны комфортные условия для учёбы и здоровая самооценка, — говорит Ваня.       — А кстати, почему зимой кислорода почти так же много, как летом? — спрашивает Марина.       — Даже больше, — отвечает Ваня, улыбнувшись. — У поверхности Земли, я имею в виду.       — Не может быть! — говорю я.       — Может. Воздушные массы по Земле перемещаются очень быстро. А зимой воздух уплотняется, вот так это работает.       — Но это не означает, что тут можно взять и вырубить все леса, — говорит Марина.       — Конечно, — соглашается Ваня. — Любое вмешательство в природу чревато негативными последствиями, и нужно их просчитывать.       Обсуждаем моих родителей. Смеёмся. И в самом деле — почему я слушаю папу? Нужно будет с ним об этом поспорить, как вернусь.       Дома у Вани всё чисто и прибрано. Смотрю я на его книжные полки — сколько разных книг! Неподалёку — огромная стопка журналов Шахматного обозрения. Я жадно подошла к ней и начала листать. Чёрненькие, с таким приятным шрифтом, красивыми диаграммами.       — Бери сколько хочешь, — говорит Ваня. — Вот слушаешь тебя, Алёна, и начинаешь ценить, что не рос в семье с родителями, которые запрещали тебе что-то для тебя важное, которые внушали какие-то мысли, которые бы заставляли чувствовать неуверенность в своих способностях…       Марина спрашивает:       — Вань, а меня научишь играть в шахматы так, чтобы я могла её побеждать?       — Попробую, просто это не делается на раз-два. Тебе нужно для этого заниматься самой…       Стою рядом с ними и чувствую радость, что у меня есть такие друзья.       Звонит телефон, и я поникаю. Бабушка по телефону говорит, что немедленно надо возвращаться домой. Говорит таким голосом, словно я уже кому-то навредила тем, что решила немного заскочить к другу в гости.       Поникнув, я прислоняюсь к Ване и Марине печальной головой. Те обнимают меня. Как хорошо, что сейчас меня могут обнять в такие моменты. А что если я куда в одиночку гулять пойду от большого желания не видеть родителей и бабушку?..       — Не волнуйся, Алёнушка, — говорит Марина. — Я их покусаю, если тебя обидят.       — Только не это, тогда меня ещё больше обидят!       Беру пару журнальчиков.       — Можешь взять больше, — говорит Ваня.       — Не могу, они и так слишком много интереса проявят…       Дом недалеко. Могу дойти пешком… И иду, но иду медленно, нехотя. Голосов птиц не слышно, звуки едущих автомобилей звучат подавляюще.       Дома меня, конечно же, спросили, откуда журналы, и конечно же, я мямлила что-то невнятное о том, почему так долго задержалась.       Тест по биологии в итоге я сдала на четвёрку.