Он весной похож на ветер, он поет колыбельную волкам.
«Каждый вечер он выходил под серебряное звездное полотно и наслаждался холодным ночным воздухом. Обойдя едва ли не весь лес, он выбирал самое удобное дерево и взбирался на сук, начиная петь. Старшие волки поднимали уши, завывая под тихое звучание колыбельной, а юные щенки засыпали, зарываясь холодными носами меж мохнатых лап. Ветер разносил звонкие, подобные хрусталю, ноты по пышным кронам многовековых сосен, погружая лес в дрему...» Мальчик завороженно слушал рассказ, стараясь побороть сон, когда бабушка своим тонким голосом начала петь тихую мелодию. С каждым звуком веки тяжелели, и в середине он уже отдался объятиям Морфея.***
— Как же сегодня прекрасен лес, — раздался где-то позади звонкий голос, — дождь поёт такую красивую песню, что не хочется портить ее. Послушаем вместе? Мальчик обернулся, но позади оказалась лишь стена рыжих сосен. — Кто здесь? — испуганно спросил он, рассматривая мелькающие меж деревьев тени. — Мы не знакомы, — вдруг потускнел голос, — никогда не видел тебя здесь. На этот раз голос раздался наверху и стоило поднять голову, мальчик увидел пару ног, свисающих с веток. Где это "здесь"? — подумал он. — Я, кажется, потерялся, — почувствовав лёгкий страх и зарождающуюся в груди горечь, сказал мальчик. — Возможно, — обладатель голоса спрыгнул вниз. То был высокий мужчина с длинными волосами, словно из серебра, серыми глазами, точно тучи над головой. Он провёл рукой, обтянутой белой перчаткой, по полю соломенной шляпы и учтиво поклонился, сложив руки вдоль тела. Мальчик задержал внимание на дымчатом кимоно и бамбуковой флейте за его поясом, после чего смущённо потоптался на месте, — имя мне Оками Ута, я стерегу этот лес уже не один век. Кто ты, юноша? — Такаши, — коротко сказал мальчик, посмотрев в недоверчивый прищур глаз человека напротив. — Что же, Такаши, нам нужно спасать тебя. Мои друзья не любят чужаков, — мальчик отвёл взгляд, обнаружив, что вокруг стояли мокрые после дождя волки, скаля белоснежные зубы. Человек, в их окружении, не испытывал страха. его губы тронула лёгкая улыбка и он протянул мальчику руку, — пойдём.***
Натсумэ открыл глаза, резко одернув руку в сторону. Мадара, лежавший под боком, получил локтем и в мгновение оказался в противоположной стороне комнаты, распушив шерсть на загривке. — Ты что творишь, Натсумэ?! — взревел он, — совсем ополоумел?! — Прости, Няко-сенсей, — едва разлепив глаза после сна, сказал юноша, — кто-то дал мне руку, — сам не понимая о чем, сказал он. — Что? Кто тебе что дал? Вот факт – ты дал мне с размаху по боку! — продолжал ругаться ёкай, — не знаю теперь сколько порций рамена залечат эту рану! — Ну уж нет, Сенсей, — Натсумэ приподнялся на футоне, протяжно зевнув. После сна осталось неопределенное, двоякое ощущение. Он чувствовал опасность. Не только от ощетинившихся волков. Человек с волосами из серебра вызывал в нем куда больше страха. Натсумэ не мог определить природу этого чувства. Человек предложил свою помощь, почему же он отскочил, словно от кипятка? Эта ситуация будто бы уже была. Он уже был в этом лесу, только не помнил когда. И голос бабушки, что он никогда не видел. Такаши был уверен, что это был голос Рейко и ничей больше. — Опять этот дождь пошёл, — выругался кот, вернувшись обратно на футон, — так уж и быть, за раменом сегодня не идём. — Няко-сенсей, — начал Натсумэ, но остановился, подумав стоит ли говорить телохранителю о каком-то глупом сне? Маловероятно, но вдруг он начнёт переживать? — И под сакэ на поляне не растянуться, — продолжал Мадара, не услышав человека, — а от тебя какая польза, только на тумаки и способен. — Послушай, — ёкай замолчал, навострив уши, — кажется, сегодня мне приснилась Рейко. — И что? Она во сне тоже синяки набивала? Ты от неё недалёко ушёл, Натсумэ! — Нет же, она говорила о ком-то, — Такаши замялся, пытаясь вспомнить, связать два обрывка сна, — кто-то с серебряными волосами, — он опять замялся, отведя взгляд на серое небо за окном, — он поёт колыбельную волкам. — Пфф, — рассмеялся ёкай, — и ты из-за этого с такой кислой миной? — Ничего смешного, я видел его, кажется. — Даже если к тебе во сне и пришла Рейко, рассказала она старую сказку, не больше. Каждый вечер он сидит на дереве и напевает колыбельную для волков. Такую заметную особу знал бы каждый аякаши в лесу, Натсумэ, — Няко-сенсей встал на лапы, направившись к двери, — а теперь пошли завтракать! Завтрак! Завтрак! Тоука-сан уже наверняка проснулась! Завтрак! — Сказка? — задал себе вопрос юноша, когда телохранитель уже ушёл.***
Ливень в программу летних каникул совершенно не входил. От скуки хотелось лезть на стены, хотя время едва близилось к полудню. Кот размеренно сопел мокрым носом, видя девятый сон подряд, а Такаши пытался прочесть книгу по школьной программе, остановившись на одной строчке. Дело было даже не в трудности перевода классической английской литературы, взгляд его то и дело цеплялся за стену леса за окном. Что было бы, протяни он руку господину, чьё имя "Волчья песнь"? Проснулся бы Натцумэ так же в своей кровати, очутился бы в ином месте или... Он встряхнул головой, отгоняя от себя мысли. Такой добродетельный аякаши точно не стал бы есть его. Тоука-сан орудовала на кухне, наполняя дом сладким запахом рыбного амлета и свежих овощей. Погруженный в мысли, юноша не заметил, как запах привёл его к еде. Няко-сенсей уже получил свою порцию и молниеносно уничтожал ее, оглушая бумажные стены чавканьем, рычанием и довольными всхлипами. — Какой ты голодный, — улыбнулся Такаши, погладив защитника по спине. —Такаши-кун, — беспокойно обернулась женщина на голос, — я совсем не заметила, как ты спустился! — Простите, Тоука-сан, — Натсуме зарделся. Вихрь мыслей отвлёк его от обычной вежливости. Она в спешке поставила перед ним миску с рисом и порцию омлета, принявшись за чай. Itadakimasu!* *** Когда Натсуме поднялся в комнату, крепко решив, что сегодня займётся заданиями, данными в школе на лето, у окна стояла компания. Один приставучий ёкай держал в руках-копытах кувшин с саке, раскачивая его в стороны. Мадара, увидев небесный дар с радостью открыл створку. — Хвала! Хвала! — воскликнул кот, отбирая кувшин загребущими лапами. Вместе с аякаши, в окно заполз шлейф дыма от трубки Хиноэ. Она вошла последней, погладив юношу по волосам. — И чего приперлись, — устало буркнул Такаши, но набирающая обороты веселья компания не обратила на него внимания. Мадара расположился во главе круга, пару минут посверлил спину Натсуме взглядом, а затем приступил к громким жалобам на погоду. Судя по тому, как обсуждение подхватили остальные, дождь нравился только каппам. — Но не все ведь пустоголовые черепахи! — рассмеялся Няко-сенсей, — и твой этот, Натсуме, тоже любит дождь, — Такаши обернулся, почувствовав, как дёрнулась бровь от раздражения. — Какой этот? — спросила Хиноэ. — Который поёт с волками, — отмахнулся Мадара, — ну этот. — Не с, а для! — поправила его женщина, —невежественный кот! — Только не говори, что ты веришь в него, старая ведьма, — Такаши чувствовал нарастающее напряжение между аякаши и поспешил вмешаться, схватив кота под лапы. Только вот в повисшем молчании не сразу нашелся, что сказать. — Он существует? — прикрыв кошачий рот, спросил юноша. Мадара в ярости пытался вырваться, но излишне мягкое тело расплылось в сильных руках парня. — Я слышала, он был богом. Люди поклонялись ему и приносили дары, чтобы он усыплял волков колыбельной и они не нападали на скот, — Хиноэ вдохнула дым, прислонив к тонким губам мундштук, — говорят, его видели пару десятков лет назад на шествии богов, но выглядел он неважно. Волков ведь истребили в здешних лесах. — Никто не видел! Это все слухи! — кот вырвался, упав на четыре лапы и яростно распушил шерсть, — Оками-ута – человеческая выдумка! — Почему ты так яро отрицаешь его существование? — поинтересовалась Хиноэ, — мне казалось, что тебе никогда не было дела до каких-то там божков. — Угу-угу, — закивали остальные, — не было, не было. — Потому что! И вообще чего вы приперлись посреди дня! — Ты что-то знаешь, Няко-сенсей? — с надеждой спросил Натсуме. — Не лезь в это, Натсуме, — сказал Мадара, в мгновение приняв настоящий облик и вырвался в окно.***
Он летел над лесом, безуспешно пытаясь отыскать то, что давно забыл. Капли дождя отскакивали от жёсткой шерсти, ветер развивал усы и они щекотали щеки. Завидя в небе огромный белоснежный хвост, маленькие екаи разбегались по укрытиям, украдкой послеживая за опасностью. Но белоснежный дух не собирался на них нападать. Он едва ли помнил, когда в последний раз съел хоть одного маленького аякаши. Теперь, привыкший к ежедневной стряпне Тоука-сан и пышным булкам в пекарни, он не хотел возвращаться к тому, кем был раньше. Ярость не уходила. Чем дальше он летел, тем сильнее бурлили в нем эмоции. Его рык, будто небесный гром, сотряс лес. Все, кто ещё выглядывал, укрылись в норки. — Никто не должен был помнить! — взревел Мадара. Помнил только он. Только он должен хранить эту тайну. Сотню или, может быть, тысячу лет назад, когда люди только прибыли в эти края, два могущественных хранителя сторожили лес у горного хребта. Белый волк часто выходил к дороге, желая увидеть людей поближе, понять их. Серый же ушёл в самую чащу, поклявшись защищать священных хозяев этого леса – волчью стаю. Люди выпускали овец на луга, совсем близко к границе леса. Серый волк, чьё имя было Оками-ута, пел тревожную песню, не давая волкам выходить к опасным и непредсказуемым людям, но стая росла и дичь в лесу начинала заметно редеть. Волки нападали на человеческие владения чтобы выжить, но жестокие люди ставили капканы, стреляли в животных, а из шкур делали трофеи. Стая выла в память павшим каждую ночь и весь лес в трауре слушал последнюю песнь для храбрых. Мадара слишком поздно заметил, что брат перестал петь. Слишком поздно заметил, как серые глаза наполняла кипящая ярость. Спохватился он лишь тогда, когда гнев затмил разум древнего хранителя леса, когда он, отражение белого волка, стал павшим ёкаем, обреченным гонять в разлагающемся мозгу лишь одну мысль.Ненавижу людей! Жалкие людишки! Смерть людям! Убью!
Он знал, какие страшные потери перенёс брат, но ничего не мог поделать: он был обязан защищать и деревню тоже. Дух, навредивший живому существу, никогда не вернётся из бездны. Он нашёл его спавшим у реки в тот день. Его клыки и когти были покрыты засохшей кровью, на шкуре нарывались гнойные язвы, от бывшего хранителя исходил смрад порчи, проклятья. Только тогда древний ёкай узнал, что сделал серый волк. Мадара побежал в лес. Так быстро, что ветки до крови исхлестали морду. Он кричал, пытаясь отогнать от себя скорбные мысли, но точно знал, что это случилось. Стая лежала. Старые волки, молодые и совсем ещё щенки безмолвно лежали на земле. Ветер колыхал шерсть на обескровленных телах и муравьи уже заползли в их глаза и пасти. Было слишком поздно. Мадара крепко сжал зубы. Пелена злобы ослепила его. Никто не смел тронуть священных животных в волчьем лесу. Проклятье сожрет того, кто прикоснется к ним. Он помчался назад к реке, желая взглянуть в глаза брата. Нет, теперь он не смог назвать это существо своим братом. Это не было им. Больше не было. Оками-ута не двигался, и огромная лапа задевала воду, оставляя на ней чёрные разводы. — Вставай, — грозно сказал Мадара, ощетинившись на врага, — вставай и ответь за то, что сделал. Серый волк повёл ухом и повернул могучую голову. Из пасти его сочился чёрный яд. — Это твоя вина! — зашипел он, вставая на лапы, — твоя вина! Ты виноват в этом! Я спас их всех! Люди пришли бы за ними! Люди не знают пощады! Все лесные духи собрались у реки, услышав грозное рычание. Никто не верил, что это произошло. Мадара сорвался с места, вцепившись в шею павшего хранителя, но разжал челюсть и отстранился, почувствовав, как злое проклятье окутывает его. Оками-ута был ядовит. Нет, теперь он сам был ядом и отравлял лес. — Ты проклят, — медленно проговорил белый волк, вложив в свои слова всю боль, которую чувствовал, — ты должен уйти. — Смерть! — заскандировлали собравшиеся аякаши, — смерть убийце! Смерть Оками-они! — Замолчите, букашки, — прогремел голос белого волка, — только великий Фа вправе решить его судьбу. — Пещера стенаний! — протрубили ёкаи, — круг изгнанников! Серый волк истошно зарычал, из последних сил взмыв в небо. — Я ваш хранитель, неблагодарные твари, — зашипел он и открыв пасть изгнал собравшихся. Но от проклятья его свет был тусклым, слабым. Вся жизненная сила могучего волка уходила в сочившиеся гноем язвы. Мадара взлетел следом, решив загнать брата в горы, где обитал великий бог леса. Несколько лет ёкали видели, как гоняют друг друга по небосводу две тучи. Иногда они были так далеко друг от друга, что казалось никогда не догонят, а порой сливались в одну. Оками-ута упал перед храмом великого бога. Он задыхался, превращаясь в страшного демона, каких не видел весь лес. — Я подвёл тебя, великий Фа, — склонил голову древний хранитель, — я не смог защитить своего брата и не достоен быть хранителем леса. Изгони нас и мы больше никогда не посетим твоих владений. Великий бог спустился, положив руку на белую шерсть волка и закрыл глаза. Все язвы, которыми заразился Мадара исчезли. Бог увидел все глазами хранителя, скорбно кивнув. — Ты мудр, белый волк. Но ты был слеп. Ты слеп и сейчас. — Мадара открыл глаза, следя за ладонью великого Фа, — великий волк Ута мертв. Он умер в тот день, когда осквернил лес священной кровью. Он был ещё более слеп, чем ты. Но то был гнев, ослепивший его. — Может быть, он до сих пор где-то внутри и демон съедает его? — С горькой надеждой спросил белый волк. Бог отрицательно кивнул, — что же мне делать, Великий Фа? — взмолился хранитель. — Убей демона, — бог развернулся, медленно направившись к своему храму. — И что потом? Хранителя должно быть два. Я не смогу справиться один. — Тогда уходи и становись изгнанником, — в голосе бога чувствовалась боль. Ему было невыносимо больно за своих детей. Мадара вздохнул, разогнав пыль огромным хвостом. — Пусть первый дождь смоет воспоминания о волках-хранителях, — прошептал он. — Да, — согласился бог, — но ты будешь помнить. Только прощение заставит твоё сердце забыть, белый волк. "Да будет так", — подумал Мадара.***
Натсуме бежал со всех ног, выкрикивая имя телохранителя. Лес был удивительно тихий. Маленькие аякаши не собирали грибы, а ведь они как раз должны были вырасти. Каппы не блаженствовали под дождём. Ни одной души вокруг, словно дождь смыл все живое в реку. Рык такой силы, что с деревьев посыпались капли, раздался в небе. Такаши мог бы подумать, что это гром, но точно знал рык своего защитника и побежал в сторону звука. — Няко-сенсей! — закричал юноша, срывая голос, — подожди! Новый рык сотряс лес и Такаши услышал слова открывшие ему все."Никто не должен был помнить"
Его кеды вымокли, и внутри, казалось, были целые лужи, но он бежал дальше. Каждый вдох опалял лёгкие раскалённым кислородом, но Натсуме бежал. Все выше и выше, в гору. Ёкаи выглядывали из убежищ и тыкали пальцами на горную тропу. Они не сомневались, что жуткий обладатель тетради дружбы бежит за своим огромным, ручным демоном. Даже шики Матобэ, снующие по лесу, остановились, вслушиваясь в жуткий рев. Они знали, чей он, но не рискнули напасть, уступая дорогу. Мадара стоял, наклонив голову. На влажную почву падали слезы и дождь скрывал их от посторонних глаз. Натсуме нагнал его, но побоялся подойти сразу. Он проявил осторожность, спрятавшись за валуном, но расстояние не давало ему увидеть, над чем склонился ёкай. — Лес забыл, но люди помнили о тебе, — прошептал бывший хранитель, — те люди, которых ты ненавидишь все время о тебе помнили, — Мадара обернулся к Такаши, — иди и посмотри, Натсуме, — юноша вздрогнул от собственного имени, наивно думая, что оставался незамеченным все это время, — посмотри, что стало с Оками-ута. Ноги стали ватными от столь непривычной интонации: скорбной, но властной. Сейчас в голосе ёкая ощущалась вся та сила, которой он обладал и Натсуме сделалось дурно. Он подошёл. Перед ним стоял барьер. Почти такой же, что делали экзорцисты, но вместо талисманов здесь стояли камни. Шесть разных камней образовывали широкий круг, внутри которого корчилось в муках жуткое, иссохшее существо. На его теле пузырились открытые язвы, одни успели засохнуть, другие нарывались вновь. Он был чёрный, словно в нефти и лицо его - череп, обтянутый высохшей кожей, смотрело с нескрываемой злобой. Седые, теперь Натсуме не видел в них отблеска серебра, волосы спутались в комки, глаза дергались, а изо рта вывалился острый язык. Он извивался, как змея и шипел, пытаясь переползти границу барьера. — Почему он здесь? — тихо спросил Такаши. Мадара тяжело выдохнул и поведал ему историю великого серого волка, чья участь была настолько ужасной по воле брата. — Я мог забыть вместе с лесом, если бы простил, — прошептал ёкай и теперь Натсуме увидел мокрые следы на шерсти в уголках его глаз, — я простил его, но не смог простить себя. Я оказался ещё большим чудовищем, чем Оками-они. Из-за меня погиб великий Фа, из-за моей трусости. — Барьер вытянул его жизненную силу? — предположил юноша. — Да. Я должен был убить демона в круге изгнанников, но не оставлять здесь, чтобы он осквернял бога. — Ты не смог убить брата, — ответил Такаши, подводя итог, — жаль его имени нет в тетради, я смог бы очистить его, — едва сдерживая собственные слёзы, юноша перешёл на еле слышный шёпот, но острый слух белого волка уловил сказанное. — Жаль. Когда слеза Натсуме упала на землю, извивающийся демон затих, блуждая налитыми кровью глазами по юноше. На мгновение Такаши ощутил deja vu: демон протянут свою руку, оголив сгнившие зубы в подобии улыбки. Юноша был уверен, что слышал голос, но не знал внутри головы это было или нет. "Пойдём". Натсуме попятился. Зацепившись о небольшой камень, он рухнул, испытав страх. Такой, что по спине побежали мурашки. — Назад! — прогремел голос Мадары. Демон в круге зашипел, но не перевёл взгляд с парня, упавшего навзничь, — мы здесь для того, чтобы окончить страдания великого духа и очистить гору от скверны. Такаши заглянул в большие влажные глаза белого волка и тот едва заметно кивнул. Юноша понял, что хочет от него лесной дух. Каким бы сильным Мадара не был, его силы не хватит на изгнание демона, равного ему самому. Он открыл рот, чтобы возразить, когда сзади приземлилась тень. — Мерзость, — услышал он за спиной. Колокольчик на оружии Хиираги всколыхнутся, но мальчик обернулся лишь после того, как ёкай скрылся в деревьях. Мадара ощетинился, готовый защищаться, готовый умереть за право, которое у него есть. За долг, который есть — исправление собственной ошибки. — Она приведёт Натори-сана, — Такаши тяжело поднялся и протянул руку к густой шерсти духа, но остановился, слыша рычание, — мы ведь за этим здесь. Мадара знает. Мадара сам сказал это несколькими минутами ранее. Он сам всполошил лес и дал всем ёкаям повод заглянуть. Не было ничего удивительного к том, что помощница экзорциста оказалась первой, но что-то защемило в груди от неизбежного финала. Словно вдруг вся решимость, накопленная годами, испарилась и место ее вновь заняла жалость. Тысячу раз говоря себе, что нельзя давать место жалости, он едва ли не тысячу лет позволял ей заполнить своё нутро. — Няко-сенсей, — полушепотом сказал юноша, — прости, я боюсь, что один не справлюсь. Мадара зарычал и отряхнулся, опустив свою могучую пасть к земле. Он чувствовал, что экзорцист уже здесь и ждёт его одобрения. Он был благодарен человеку за то, что тот отнёсся с уважением. Натори встретился взглядом с ёкаем и указал Хиираги жестом двигаться вперёд. Демон в один прыжок оказалась позади Натсуме, застывшим рядом с волком. Экзорцист был готов увидеть в глазах юноши страх, растерянность в виду сложившихся обстоятельств, но Такаши был сосредоточен и уверенно кивнул. — Здравствуй, Такаши, — Натори задел полу своей шляпы и позволил руке соскользнуть по ней, после чего отвёл взгляд от юноши и увидел, наконец, о чем доложила ему Хиираги. Это не было Ёкаем в привычном понимании, хотя Натори видел их в разном состоянии за свою жизнь. Это было болезнью. Средоточием проклятья. Оно уже давно не имело себя и хоть малейшей связи с реальностью. «Скверна» - пронеслось в голове экзорциста. То была скверна в чистом виде. — Нужно сломать барьер, — дал подсказку Мадара, нарушив повисшую тишину. Экзорцист обернулся к нему, после чего потупил взгляд в землю и, с пол минуты подумав, вновь посмотрел на страдающего изгнанника. — Волчья песнь, — грустно произнёс он, взяв горсть песка в ладонь и бросив его в сторону барьера. Существо выгнулось, пытаясь избежать попадания на него песчинок. — Ты обманул всех, великий волк. — Молчи, человек! — грозно подняв голову, прогремел голос лесного духа, — ты здесь не для того, чтобы осуждать меня. Это право тебе не принадлежит. — Ты прав, — экзорцист едва заметно улыбнулся и склонил голову на бок. — Если снять барьер, Натори-сан, — вступил Натсуме, — оно, то есть Оками-ута окажется на свободе. Что нам делать тогда? — Тогда нам нужен второй барьер! — Натори довольно хлопнул ладонями. Хиираги мгновенно среагировала, достав пергамент и кисть. — Мы заключим его в ловушку и изгоним. Все, как всегда. Натсуме помнил, какие иероглифы нужны, но наставник все равно проверял, хоть делал это почти незаметно, выкладывая второй ряд с аналогичными символами рядом. Юноше нравилось, что он мог ощущать себя самостоятельным в такие моменты. И что вообще мог ощущать свою принадлежность к чему-то, хоть и понимал, что пока его миссия состоит в другом. Он посчитал количество листков и сделал шаг назад. Все совпало. Два ряда символов совпали, но барьер ещё не работал. Пока это была обычная бумага. — Сейчас нужно сосредоточиться, — скомандовал Натори-сан, — Хиираги, по моей команде ты рассекаешь один из камней. Такаши, мы начинаем читать молитву. Сейчас! Юноша сложил указательным пальцы и, прикоснувшись к ним лбом, начал шепотом произносить все символы по порядку. Он ощутил холодный ветерок, промчавшийся вокруг него. Все внутри задрожало и он сильнее зажмурился, услышав хрип твари в барьере. Яркая вспышка. Ветер стих и ушло все беспокойство, царившее внутри. Осталась только безмятежность. Такая лёгкая, что захотелось упасть в траву. — Такаши, — экзорцист поймал юношу, чьи силы вытянул обряд и помог ему мягко приземлиться на землю. Хиираги подлетела ближе, выразив беспокойство. — Теперь все кончено, — выдохнул белый волк. — Теперь Оками-ута вспомнят хорошим словом, если вспомнят, — улыбнулся Натори, — ты помог ему очиститься. Мадара не ответил. Лишь взмахнул в небо, оставляя пыльный шлейф от своего хвоста.***
Такаши проснулся в своей комнате и, сонно потерев глаза, обнаружил в ногах сопящего Няко-сенсея, который потянул лапки, нежась под лучами утреннего солнца. Юноша зевнул и провёл ладонью по мягкому кошачьему животу. За окном коротко прозвенел колокольчик. Натсуме откинул одеяло, обнаружив, что он в одежде. Воспоминания о вчерашнем дне окутали его, и он подскочил к окну, надеясь застать обладательницу колокольчика, но Хиираги уже исчезла. Остался Натори, скрывавший лицо под шляпой. Он поднял взгляд к окну и улыбнулся юноше, развернувшись в противоположную от дома сторону. Лес заволновался под натиском ветра, освобождённый и свежий. Каппы сновали в тени, залезая в оставшиеся после недавнего дождя лужи, а Такаши решил, что может вздремнуть ещё немного, ведь теперь все могут спать спокойно.