Спорим, я отлично целуюсь?

Поход в ивовый дом был Главным Секретом Чжоу Цзышу. Но поскольку его туда вел наставник шутки ради, об этом, конечно, знал каждый адепт и половина ближайшего города. С этим было легко смириться. Чужие насмешки и ухмылки ничего не значили: на следующее утро всех юмористов он сможет загонять на тренировочном поле до состояния, когда земля покажется мягчайшей из перин. Он уже предвкушал, возвращаясь домой под безбрежным посветлевшим небом, как сладка будет месть. Но. Всегда было это коварное «но». Об этом, конечно, знал Вэнь Кэсин. Вэнь Кэсин, который с первого дня в поместье Четырех Сезонов бегал за Чжоу Цзышу хвостиком. Который рассказывал забавные истории и хвастался новым стихотворением, как молодая госпожа ярким украшением. Который был таким ранимым, эмоциональным, ласковым ребенком! Тот самый Вэнь Кэсин, который неожиданно осознал свое очарование и начал творить ужасные, воистину кошмарные вещи с выдержкой Чжоу Цзышу. Кто, какое исчадие ада научило его рисовать стрелки?! Эти стрелки были последней каплей, подтолкнувшей Чжоу Цзышу согласиться и покорно пойти за наставником смотреть на цветы и слушать искусную игру на музыкальных инструментах. Это был занимательный опыт. Правда. Девицы были невероятно хороши: и внешне, и в своих навыках. Они поддерживали беседу, читали стихи и развлекали как могли, и Чжоу Цзышу вежливо улыбался, пил чай и думал. Думал, что его сердцу придет конец, когда Вэнь Кэсин освоит игру на флейте. За мысли было стыдно. Когда-то Чжоу Цзышу взял под свою опеку плачущего малыша с круглыми щеками и пообещал стать для него лучшим старшим братом. И он старался, правда. Делал все, что мог и, казалось, у него хорошо получалось. А потом они расстались почти на год: в соседний город переехала семья целителей, и наставник повез к ним Вэнь Кэсина набираться знаний и опыта. На всеобщее удивление, мальчик не плакал и не капризничал. Он быстро собрал вещи, много говорил и подпрыгивал на одном месте, не справляясь с бушующими в груди чувствами. Чжоу Цзышу почти обиделся. Улыбку и подбадривающие слова он выталкивал изо рта, будто пленных со скалы, пока внутри все сжималось, а в глаза песка насыпали. Когда Вэнь Кэсин вдруг расплакался и прижался к нему в прощальном объятии, первой реакцией было — оттолкнуть, высказать все, что накипело, и сбежать. Конечно, Чжоу Цзышу этого не сделал. Они простояли долгие минуты, игнорируя смешки взрослых, а Чжоу Цзышу пообещал себе не скучать. У него было много дел: ему передали некоторые занятия у самых младших учеников, надо было поддерживать их знания и дисциплину, помогать старшим с документами, а ещё успевать на свои занятия и тренировки. Через несколько лет наставник хотел сделать его старшим учеником, так что ему некогда было отлынивать и тосковать. Да и не девица же он, а Вэнь Кэсин — мелкое недоразумение, а не родственная душа, по которой можно было бы вздыхать в ночи. От этой мысли Чжоу Цзышу вздрогнул и покраснел. Хорошо, что его уже никто не видел: наставник расцепил мальчишек и увел Вэнь Кэсина, продолжая беззлобно, но обидно посмеиваться над их привязанностью. Чжоу Цзышу нарушил свое обещание не тосковать на третий день, когда зашел в комнату своих шиди, чтобы проверить Вэнь Кэсина. Которого там, разумеется, не оказалось. Год, как и обещал наставник, прошел быстро. Дни терялись в делах и заботах, и только письма и маленькие детали — спрятанный веер, красивая лента, сборник стихов — напоминали, почему на душе так неспокойно. Будто боги отняли что-то очень важное, а заштопать рану забыли. Но срок обучения истекал, и в один из летних дней Чжоу Цзышу ждал за воротами возвращения названного младшего брата. Встреча ли после долгого расставания или само время сделало Вэнь Кэсина невероятно привлекательным. Ещё тонкий и нескладный, он облачился в нежно-зеленое, как молодая листва, ханьфу, двигался плавно и так смотрел снизу вверх, одновременно смущенный и радостный, что Чжоу Цзышу только глупо открывал и закрывал рот, и не мог подобрать слов для приветствия. В свое оправдание, он не был уверен, что шиди реален. Он иногда замечал его в толпе и каждый такой раз разочаровывался, видя чужое лицо, и при настоящей встрече растерялся. Тогда Вэнь Кэсин взял его за рукав, привлекая внимание, и кротко склонил голову. И что-то сказал. Вроде бы. Чжоу Цзышу не был уверен. Чжоу Цзышу смотрел на длинную белую шею и не думал, потому что все мысли вымело метлой, как листья со двора. На этом потрясения не закончились: Вэнь Кэсин спешил показать свои новые способности на практике. Каждый синяк Чжоу Цзышу он воспринимал как личный вызов. Это умиляло и забавляло, но ровно до тех пор, пока его тонкие чуткие пальцы не касались запястья, не тянулись нанести мазь или помочь наложить повязку, пока его лицо не замирало так близко, что можно было почувствовать дыхание и разглядеть каждую ресничку. Чжоу Цзышу разрывало от противоречий. Он застрял, как насекомое в древесной смоле, между тщательным «непониманием» своих чувств, порывами сбежать как можно дальше и наставить себе ещё десяток синяков, чтобы дать Вэнь Кэсину повод к нему прикоснуться. Время шло, они взрослели. К тому дню, когда Чжоу Цзышу исполнилось девятнадцать, он не знал, куда девать свои чувства. Они кипели в нём, как океан под мощью пламени дракона, и обжигали изнутри снами, фантазиями, желаниями. Невыполнимыми. Потому что Вэнь Кэсин — его шиди. Потому что он только притворялся в последние пару лет искушенным демоненком со своими красивыми одеждами и экспериментами с косметикой. Но в глубине его глаз плескалась ранимость и невинность, и Чжоу Цзышу ударил бы любого, кто посмел бы этого не заметить. Особенно себя. Иногда он мечтал перегореть. Влюбиться в кого-то ещё, неважно в кого, и отпустить свою первую влюбленность. Но потом прибегал Вэнь Кэсин, называл его Шу-гэ и эта здравая мысль терпела очередное поражение. Возможно, ему стоило отвлечься от любых чувств, попроситься в уединенную медитацию в горы, а там бы чувство само как-нибудь истончилось и развеялось дымом. Но каждый раз находилась ещё одна причина этого не делать. Чжоу Цзышу тихо вздохнул, в очередной раз смиряясь со своей судьбой, и перемахнул через ворота. Его любимое наваждение ждало его там. Сонный, хмурый, со следами усталости и даже истощения, Вэнь Кэсин упрямо скрестил руки на груди и смотрел Чжоу Цзышу прямо в глаза. Обиженно поджатые губы дрогнули. — Шу-гэ. — Син-ди, — откликнулся Чжоу Цзышу, чувствуя смесь усталости, стыда и ещё более стыдного довольства: Вэнь Кэсин ждал его, как верная и ревнивая женушка. Это грело и давало надежду желаниям, которые Чжоу Цзышу хотел бы никогда не иметь. Но они теснились у него в груди и щекотали внутренности крыльями бабочек. — Почему не спишь? Вэнь Кэсин будто бы задохнулся. Его лицо побелело от смеси эмоций, которые Чжоу Цзышу определил как гнев и обиду, а руки взлетели в несдержанном порыве, чтобы потом снова обхватить острые плечи. Короткая вспышка съела всю энергию, и Вэнь Кэсин поник. Даже самый жестокий человек не мог бы на это спокойно смотреть, и Чжоу Цзышу приблизился раньше, чем смог бы обдумать свои действия. — Син-ди? — спросил как можно спокойнее, но волнение упрямо прорвалось в голос. Это он себе навоображал боги знают что, а Вэнь Кэсин мог правда волноваться о чем-то. Вдруг с ним что-то случилось? В своем упрямстве, когда дело касалось заботы и защиты дорогих людей, им обоим не было равных, так что Чжоу Цзышу настойчиво положил руки поверх чужих холодных ладоней и слегка сжал. Нахмурился. Вэнь Кэсин дрожал, закусил губу и смотрел в сторону. — Шиди? Что случилось? Вэнь Кэсин попытался вырваться. Он резко дернулся в сторону, но Чжоу Цзышу держал крепко. Знал, что если шиди правда захочет уйти от прикосновения, он скажет прямо или пустит в ход боевой веер. Так что они молча поборолись несколько минут, пока Вэнь Кэсин не сдался, обмякая в объятиях. Прошел ещё десяток секунд, прежде чем он что-то пробормотал. Чжоу Цзышу не расслышал, а повторить шиди отказался, обиженно засопев. Чжоу Цзышу закатил глаза и медленно выдохнул, скрывая за раздражением волнение, и оглянулся. Недалеко росло несколько сливовых деревьев, бросающих тень на траву и пару камней. Стоило присесть и поговорить спокойно, и Вэнь Кэсин покорно пошёл следом за тянущими его руками. Весь сотканный из противоречий, теперь отцепиться от Чжоу Цзышу он отказывался наотрез. Пришлось сесть напротив на корточки, вглядываясь снизу вверх в грустное лицо. — Так что случилось? Вэнь Кэсин отвернулся. То ли пытался спрятать покрасневшие глаза и распухший от плача нос, то ли выгодно подставлял лунному свету подсохшие дорожки слез, расчерчивающие щеки и скулы серебряной пудрой. Чжоу Цзышу ласково вытер одну большим пальцем. Когда-то в детстве он также успокаивал Вэнь Кэсина после кошмаров и ссор или когда тоска по родителям грызла в плохие дни. Но тогда он не замечал нежность щек, их пылающий жар. Как же всё так изменилось? — Не ходи туда больше, — наконец-то Вэнь Кэсин снова заговорил. Его руки беспорядочно цеплялись друг за друга, переплетались пальцами, теребили пояс ханьфу и изящную нефритовую подвеску, которую Чжоу Цзышу подарил ему на последний день рождения. Вэнь Кэсин часто беспокоился и метался, сотканный из переменчивого ветра. Чувствительный и ранимый, будто бы лишенный кожи и защищающийся улыбками, красками и речами всех оттенков бесстыдства. Как много людей видело его шиди таким: потерянным и уязвимым? Взволнованный и очарованный этой мыслью, Чжоу Цзышу машинально спросил: — Куда? И секунду назад сжавшийся в беззащитный комочек Вэнь Кэсин вспыхнул гневом, вскочил, вцепился Чжоу Цзышу в ворот ханьфу. — Ты знаешь куда! — Син-ди…— удивленно выдохнул Чжоу Цзышу. Он хотел поправиться и объясниться — хотя имел полное право этого не делать! — но Вэнь Кэсин резко отстранился, заметался, взмахивая рукавами, как потревоженная птаха. — Ты…я…я просто подумал! — шипел он. Под конец голос ослаб, и Вэнь Кэсин снова замер, потерянный в бесконечной кутерьме мыслей и чувств. Даже он скорее всего не знал, какая из них непокорно всколыхнулась внутри, но Вэнь Кэсин снова приблизился в несколько шагов, обхватил собой, прижался, ткнулся в ямку ключиц, пряча лицо. Чжоу Цзышу медленно выдохнул. Хотелось обнять и успокоить, но он боялся спровоцировать новую вспышку, так что ограничился тем, что положил ладони на подрагивающие от частых вздохов плечи. — Не ходи туда больше, — снова попросил Вэнь Кэсин. Чжоу Цзышу уже хотел заверить его, что больше никогда, ему вообще там не понравилось, но Вэнь Кэсина снова понесло. — Там наверняка ничего интересного нет! И вообще! Спорим, я отлично целуюсь? Ничуть не хуже этих…этих! И ткнулся Чжоу Цзышу в губы. Касание было длинным и неловким, его тяжело было назвать поцелуем, но самого факта было достаточно, чтобы у Чжоу Цзышу вымело все мысли из головы. А Вэнь Кэсин уже снова отлетел на несколько шагов. Глаза горели, румянец двумя мазками красной краски растекся по щекам, грудь тяжело вздымалась, как от быстрого бега. Чжоу Цзышу растерянно дотронулся до своих губ. Ему срочно надо было что-то сказать и сделать, но мысли как назло путались и вязли, отказываясь складываться в предложения. — Вот, — пробормотал Вэнь Кэсин, старательно расправляя плечи и гордо вскинув голову. — Не ходи. Так-то. И ушел, скрывшись рассерженным призраком в предрассветном тумане и лабиринте коридоров. Чжоу Цзышу ещё раз коснулся губ, невольно растянувшихся в улыбке. И пошел следом.