После победы

И постепенно он начал привыкать к отсутствию Жака. Вот когда Симон смог в полной мере оценить слова Сириуса: факт, что Жак всё-таки был жив, многое менял. К тому же, Симону действительно пришлось выбирать между своей скорбью и отношениями с Энни. Она не выдерживала его безумных выходок, страшно похудела и начала иногда всхлипывать во сне. И Симон постарался закрыть свою тоску по Жаку в самый дальний угол сознания. Конечно, его исчезновение не прошло бесследно. Симон не раз замечал на себе заинтересованные взгляды в Аврорате, сочувственные — на собраниях Ордена. Но вопросов не задавали, и это уже было большим облегчением. Дамблдор, к счастью, поверил Симону, когда тот попытался убедить его в полной незаинтересованности Жака в делах Ордена Феникса. Более того, Симон знал, что друг больше не попытается залезть к нему в голову, он просто чувствовал это. Жак отпустил его в самостоятельное плавание. Навсегда. Первоначальное состояние полнейшего эмоционального отупения больше не возвращалось. Симон ни с кем этим не поделился, но он был уверен, что это Жак пробрался к нему в голову, но не читал мысли, а держал на краю безумия. А потом свой пост снова заняла Энни, которая окружила его такой заботой, такой лаской и любовью, что Симон иногда мог по полчаса кряду не думать о Жаке. Большой поддержкой оказался Сириус. Он из кожи вон лез, чтобы доказать, что считает Симона сопляком и неженкой, но в итоге именно его слова и советы оказывались для Симона самыми действенными. И только с Сириусом можно было иногда выпить. Энни и Люпин смотрели на эти пятничные посиделки за бутылочкой огневиски очень и очень отрицательно, но Симон понимал, что ему это нужно. В трезвом виде он никогда не мог заставить себя быть откровенным, а алкогольные пары замечательным образом развязывали ему язык. К тому же, Сириус был единственным человеком, который его понимал. Люпин был другим. Несмотря на открывшийся ему секрет об истинной природе этого спокойного, даже мягкого человека, Симон никогда не считал, что жизнь Люпина зависела от жизни Джеймса Поттера. Это было что-то неосязаемое, Симон и сам не знал, как выразить это словами, но Люпин без Поттера жить мог, пусть плохо, пусть его жизнь была наполнена болью и отчаянием, но всё же он смотрел в будущее. Сириус же окончательно и бесповоротно застрял в прошлом. Симону казалось, что в момент смерти лучшего друга Сириус просто потух, и это было знакомо. Скорее всего, их посиделки продолжались бы и дальше в стандартном режиме, если бы не одно происшествие. Симон как раз был на собрании, где они слушали долгий и нудный доклад Стерджиса Подмора о расположении министерских постов внутренней охраны и о планах по их перемещению, когда дверь в комнату вдруг широко распахнулась и на пороге возник бледный Дамблдор с таким грозным выражением на лице, что все машинально слегка втянули головы в плечи. — Наземникус Флетчер! — рявкнул Дамблдор, и все начали озираться по сторонам. — Он здесь, этот… — В чём дело, Альбус? — профессор МакГонагалл подошла к нему, и Дамблдор перевёл на неё взгляд. Его глаза за стёклами очков-половинок буквально сверкали от гнева. — Наземникус ушёл со своего поста, — отрывисто пояснил он. — И именно в этот самый момент в Литтл Уингинге появились дементоры. Повисла гробовая тишина. Симон знал, что в городишке под названием Литтл Уингинг проживали дядя и тётя Гарри Поттера, он даже несколько раз караулил у дома. Один раз даже незаметно следовал за бледным и унылым Гарри Поттером в ближайший парк и ждал, пока пареньку надоест бродить по дорожкам. — Что? Голос Сириуса был по-настоящему разъяренным. А потом он испугался. Испугался так, что явно не смог заставить себя задать следующий вопрос. За него это сделал Люпин. — Что с Гарри? — его лицо посерело, но он изо всех сил пытался взять себя в руки, положив ладонь Сириусу на плечо. — Гарри вызвал патронуса и спас себя и своего кузена, — Дамблдор тяжело опёрся о спинку ближайшего кресла. — Но это чистой воды везение. Все в комнате вздохнули с облегчением. Симон с изумлением почувствовал, как сжавшая было сердце ледяная рука разжалась. — Какого… — Сириус хватал ртом воздух. — Что… — Как дементоры оказались в Литтл Уингинге? — снова пришёл на помощь Люпин. — Этого я не знаю, — Дамблдор нахмурился, — но я намерен это выяснить. Ясно одно: дементоров кто-то подослал нарочно. Я никогда в жизни не поверю в подобное совпадение. Симон считал так же. — Я немедленно отправляюсь туда! — Сириус рванулся к двери, и рука Люпина упала, на секунду повиснув в воздухе в том месте, где ещё момент назад было плечо Сириуса. — Я не могу больше позволять вам так рисковать жизнью Гарри! Это безумие, чем я только раньше думал? Вы обещали мне, что он будет в полной безопасности, Дамблдор! — И я виню себя, Сириус, можешь мне поверить, — Дамблдор покорно склонил голову. — Я не должен был так полагаться на Наземникуса. Но и он не смел оставлять свой пост. — Вины Наземникуса тут нет! — Сириус в бешенстве подлетел к Дамблдору и ткнул пальцем тому в грудь. — Вы берёте в Орден всякий сброд, половине ваших агентов нельзя доверять! Вы знаете Наземникуса, как вы можете доверять ему жизнь моего крестника? — Я был уверен, что охрана Гарри — это дело чисто символическое, — пробормотал Дамблдор, ни к кому особо не обращаясь. — Я считал, что он в безопасности. Чем дальше отсюда, тем лучше. — Мы забираем его! — Сириус топнул ногой, и Симону впервые не показалось, что тот ведёт себя как взбалмошный истеричный ребёнок. — Сегодня! — Не сегодня, Сириус, — Дамблдор не повысил голоса, но что-то в его словах просто пригвоздило Сириуса к месту. — Гарри достаточно потрясений для одного дня. Это ещё не всё. — Что ещё? — на лице Сириуса гнев снова уступил место страху. — Министерство расценило действия Гарри по использованию заклинания Патронуса нарушением Статута о секретности, — мрачно пояснил Дамблдор, в комнате послышались яростные, возмущённые выкрики. — Плюс, ему ещё нет семнадцати, он не имел права использовать магию вне Хогвартса. — А что он должен был делать? Стоять смирно и ждать? — взбеленился Сириус. — Конечно, нет, — спокойно возразил Дамблдор. — Я всего лишь передаю вам точку зрения Министерства. Всё это чей-то чётко выверенный план. Артур сейчас в Министерстве, следит за настроениями. Сначала Гарри прислали письмо с решением об исключении его из Хогвартса. За дверью послышался какой-то звук. Симон, стоявший ближе всех к выходу, оглянулся, но не заострил внимания на этом шуме, захваченный невероятным рассказом Дамблдора. — Мы вмешались, напомнили Министру, что он не имеет права принимать подобные решения в одиночку, — продолжил Дамблдор, предупреждающе глядя на готового взорваться от возмущения Сириуса. — Артур написал Гарри, чтобы он ни в коем случае не покидал дом дяди и тёти, так что сейчас мальчик в безопасности. Будет назначено официальное разбирательство, и я уверен, всё закончится в пользу Гарри. Я сам прослежу за этим. Симон был настолько ошеломлён, что снова открывшаяся за спиной дверь заставила его подпрыгнуть. — Вы должны немедленно забрать Гарри! — раздался возмущённый девчачий голос, и Симон в изумлении уставился на красную как помидор Гермиону Грейнджер с растрёпанными до невозможности волосами. — Профессор Дамблдор, извините, но ему сейчас очень плохо. Мы нужны ему. Мы все так считаем. Она бросила быстрый сердитый взгляд через плечо, и смущённый до крайности Рон Уизли, который боялся поднять глаза на мать, хрипло выдавил: — Я согласен с Гермионой. — Мы даже готовы разыскать наш старый фордик, если больше желающих не найдётся, — предложил кто-то из близнецов Уизли, Симон никогда их не различал. — Кто вам позволил прервать собрание Ордена? — миссис Уизли не осмелилась вопить на детей при Дамблдоре и остальных, но Симон нисколько не сомневался, что те своё ещё получат. Он никак не мог забыть, как добрейшая Молли Уизли орала как потерпевшая на близнецов, когда те заявили, что тоже хотят вступить в Орден. — Простите, миссис Уизли, это моя вина, — быстро сориентировалась Гермиона. — Мы просто проходили мимо, и я услышала, что Гарри… Сириус прав, мы должны забрать его! Он может натворить что-нибудь! Позвольте хотя бы написать ему, чем мы тут занимаемся! — Я боюсь, мисс Грейнджер, что в данный момент это совершенно невозможно, — Дамблдор, внимавший Гермионе с благожелательным и крайне серьёзным видом, расстроено покачал головой. — На следующей неделе, я обещаю. Мне нужно ещё немного времени. Глядя на разочарованные, испуганные, подавленные лица всех детей Уизли и Гермионы, Симон ощутил к ним большую симпатию. То, как они переживали за Гарри Поттера, было очень милым. — Последний раз, Дамблдор! — Сириус рухнул в кресло, нахохлившись и становясь похожим на грязного, потрёпанного пса. — Если на следующей неделе Гарри не окажется здесь, я сам отправлюсь за ним, так и знайте. И я всё ещё считаю, что Гарри должен знать правду. — Я запрещаю! — загремел Дамблдор, и в этот миг он был по-настоящему грозен. — Если ты желаешь своему крестнику добра, ты не расскажешь ему больше, чем необходимо, Сириус. Сириус мудро решил промолчать. — Возможно, было бы лучше, Альбус, если бы вы рассказали чуть больше нам, — осторожно и крайне вежливо предложил Люпин, и Симон заметил, как Сириус бросил на него взгляд, полный горячей благодарности. — Или хотя бы только Сириусу. Вы же понимаете, что если дело касается Гарри, никто не заинтересован больше Сириуса. Даже вы. — Если бы это было безопасно для самого Гарри, я бы непременно рассказал, Римус, — очень мягко, но непоколебимо твёрдо возразил Дамблдор. — Я целиком и полностью доверяю Сириусу. И не только в том, что касается Гарри. — Он имеет право знать, — тихо проговорил Люпин. — В конце концов, он его единственный законный опекун, и его слово, в случае чего, будет решающим и последним. Люпин только озвучил то, что и так всем в комнате было известно, но Симон уловил повисший в воздухе едва заметный намек на возможное неповиновение. У него почему-то защемило сердце. — Сириус обязательно всё узнает, это само собой разумеется, — Дамблдор вдруг весь как-то сник, и в глаза резко бросился его почтенный возраст. Он выглядел откровенно старым. — Все всё узнают, но когда придёт время. Миссис Уизли тем временем по очереди выталкивала из комнаты своих детей, сопровождая каждый неслабый тычок в спину нешуточными угрозами, произносимыми, правда, шёпотом. Последней она мягко, но твёрдо выставила за дверь Гермиону. Симон терпеливо ждал, пока все уйдут, но Энни потянула его за рукав мантии. Он покачал головой. — Что? — удивилась она. — Почему? — Я останусь с Сириусом сегодня, — Симон чувствовал себя немного скованно. Энни никогда не высказывалась о его пятничных похождениях в открытую, но по её неодобрительно поджатым губам и слегка прохладным ноткам в голосе в субботу утром он всегда догадывался, что она не в восторге. — Римус сегодня уходит на дежурство, Сириус будет совсем один, — чуть виновато пояснил Симон. — Он тогда здорово помог мне, Энни. Не хочу оставлять его этим вечером. Её взгляд чуть смягчился. — Отправь патронуса, как будешь дома, — шепнул он ей на ухо, целуя на прощанье. Сириуса он нашёл на кухне. Тот быстро спрятал что-то за спиной, но, увидев, кто перед ним, сразу расслабился и подкинул в руке полную бутылку огневиски. — Сегодня не пятница, — напомнил он с кривой ухмылкой, и Симон почти рассмеялся от удовольствия. Иногда он побаивался, что Сириус не прогоняет его только из жалости. — Я подумал, что сегодня, — Симон выделил последнее слово, — не лишним будет и выпить. — Ты прав, — Сириус поставил на стол два стакана и уселся на скамью, привалившись спиной к стене. — Но я бы уточнил: сегодня не лишним будет и напиться до чёртиков. В кухне на секунду появился и так же быстро погас сияющий единорог, и Симон чуть улыбнулся. Энни была дома. — Она нормально смотрит на это? — Сириус мотнул головой в сторону исчезнувшего патронуса. — Не пилит тебя? — Нет, — Симон сказал почти правду. — Она всё понимает. — Это хорошо, — Сириус опрокинул в себя первый стакан и зажмурился. — Жжёт, сволочь. Здорово, когда тебя кто-то понимает. Симон молча отпил из своего стакана. Залпом он пока не мог, боялся задохнуться. — У тебя есть Римус, — заметил он, чтобы поддержать разговор. — Он знает тебя с детства. Он понимает тебя. Сириус отрывисто рассмеялся, потом вздохнул. — Ты знаешь меня несколько недель, — тихо сказал он, уткнувшись взглядом в стакан. — И ты понимаешь меня. А Римус — нет. — Ошибаешься… — начал было Симон, но Сириус тряхнул головой, и он умолк. — Римус просто другой, — Сириус всегда очень тщательно подбирал слова, когда говорил о Люпине. — У него очень не простая судьба, ему трудно. Но мы разные, и он… Он бы очень хотел понимать меня лучше, но он не может. — Не знаю, — протянул Симон, вспоминая, как Люпин осмелился упрекнуть Дамблдора в неправоте и непонимании. — По-моему, Римус предан тебе всей душой. — Это так, — кивнул Сириус и скорбно поморщился. — Он любит меня, я знаю. И, поверь мне, я готов умереть за него. Но… это другое. — С Джеймсом было не так? — спросил Симон, допивая огневиски и толкая пустой стакан через стол к Сириусу. Тот закрыл глаза и помотал головой. — Джеймс… Он был моим вторым я, — Сириус так и не открыл глаз. — Это сложно объяснить, но ты меня понимаешь. С ним всё имело значение, любой пустяк. Я был счастлив каждую секунду, с тех пор как узнал его, но осознал это только потом, когда его не стало. Симон кивнул, сжимая обеими руками вновь до краев наполненный стакан. Он действительно понимал. — Знаешь, за что я себя ненавижу? — Сириус сжал виски ладонями. — Во-первых, я должен был быть рядом с ним в ту ночь. Умереть вместе с ним, плечом к плечу, пытаясь выиграть время для Лили и Гарри. А, во-вторых, раз уж меня там не было, я не должен был искать Питера. Я должен был забрать Гарри и воспитать его сам. Этого хотел бы Сохатый. И плевать, что думает по этому поводу Дамблдор. Симон несколько сомневался в способностях Сириуса воспитать кого бы то ни было, но сказать это не решился. — Есть ещё одна вещь, — Сириус вдруг открыл глаза, и Симон с содроганием увидел плескавшуюся в них ненависть. — Раз уж я пошёл за Питером, я должен был его прикончить. — Почему ты не сделал этого? — вырвалось у Симона прежде, чем он успел остановиться. Но задавать вопросы уже было безопасно: бутылка была полной лишь наполовину. — А я не смог, — просто сказал Сириус и залпом допил второй стакан. Огневиски тонкой струйкой потёк по его подбородку. — Это доказывает только то, что ты не убийца, — нерешительно пробормотал Симон. — Нет, это доказывает только то, что я слабак, — мрачно и презрительно улыбнулся Сириус. — Я мог бы сделать это, я нашёл его, он был у меня на прицеле, там было время, но… Я столько лет считал его другом. Он не был ни Джеймсом, ни даже Римусом, но он был одним из моих самых близких друзей. Я готов был пожертвовать жизнью ради него, понимаешь? Без вопросов. И когда я стоял там… Я вдруг вспомнил его маленьким, пухлым таким, пугливым. И я не смог. — Это человечность, Сириус, — Симон покачал головой, чувствуя себя слегка неловко. Он слишком медленно пьёт. — Мой лучший друг в это время был мёртв! — Сириус припечатал кулаком по столу. — Его жена была мертва! Их убили из-за этого гадёныша, а у меня, видите ли, рука не поднялась! — Наверняка Джеймс не захотел бы, чтобы ты стал убийцей, — предположил Симон. Он бы сам не хотел, чтобы Жак убил кого-нибудь из-за него. Сириус медленно поднял голову и посмотрел на него немного расфокусированным взглядом. — Это же самое сказал Гарри, когда не дал нам с Римусом убить Питера год назад, — чуть запинаясь, проговорил он. — Есть в вас что-то похожее. — Мы оба рано потеряли родителей, — Симон пожал плечами. — Что-то ещё, — Сириус несколько секунд продолжал буравить его тяжёлым взглядом, потом поморгал и отвернулся. — Да, Джеймс бы не захотел. Он только один раз не понял меня, когда я чуть не убил Снейпа. — Что? — Симон подавился от неожиданности. — Ты сделал что? — Чуть не сделал, — Сириус хмыкнул, наверное, забавляясь его потрясённым видом. — Отправил его в Визжащую хижину в ночь, когда Римус обратился. А Джеймс побежал за ним и успел увести его, рискуя жизнью ради этого слизняка, между прочим. — И чем всё закончилось? — заинтересованно спросил Симон, подавшись чуть вперёд. — Ничем особенным, — Сириус пожал плечами. — Снейп узнал про Римуса, и это было плохо, конечно. Но Дамблдор взял с него слово молчать. Хуже было то, что Джеймс рассердился на меня. Он сам мог задирать Снейпа при каждом удобном случае. Мог смеяться над ним, издеваться, даже драться, это было можно. А меня он не понял. — То есть, ты не жалеешь, что тогда поступил так? — уточнил Симон. — Ты мог убить человека. — Я мог убить Снейпа, — поправил Сириус, видимо, чувствуя какую-то разницу. — И нет, я не жалел и не жалею. Но Джеймс сказал, что я не прав. И я ему поверил. Джеймс всегда был лучше меня. Симон сделал вид, что пьёт. Он не знал, какие чувства испытывает к Сириусу после его признания. Конечно, он был не самым приятным человеком. Может быть, даже убийцей, пусть и потенциальным. Но Симону он нравился, несмотря ни на что. Он чувствовал какое-то странное родство с ним. — Надо что-то решать, — Сириус задумчиво повертел в длинных пальцах вновь наполненный стакан. — Гарри надо забирать. Пусть тут сидит, со мной, я никому не позволю и пальцем его тронуть. Симон вообще ничего не понимал во всей этой ситуации. Да, он знал историю Гарри Поттера. Да, буквально только что возродился Волан-де-Морт, который, наверное, целью своей жизни считал убийство Гарри. Да, мальчика надо было спасать, безусловно. Но иногда Симон задумывался. Конечно, это просто ужасно — думать подобным образом, но… Это был всего лишь один мальчишка. Не гуманнее было бы дать ему умереть и спасти тем самым много других жизней? Почему Дамблдор с таким упорством ставил безопасность Гарри выше всего остального? Симон пугался своих мыслей, но упрямо возвращался к ним снова и снова. Почему? Почему никто не хотел с такой же самозабвенностью заботиться о Симоне? Он ведь тоже остался без родителей, ему тоже было больно, плохо и страшно. Даже хуже, чем Гарри. Но никто не сторожил его, никто не ходил за ним попятам, не следил, как бы с ним чего не случилось. Хотя, Симон не мог не заметить, Гарри был совсем не похож на него. У него были друзья, он не только принимал любовь окружающих, он умел её дарить. А Симон не умел. И долгое время даже учиться не хотел. Наверное, всё дело в этом. — Если его исключат, — медленно проговорил Сириус, — я не позволю ему вернуться к этим… Симон усмехнулся. Сириус ещё ни разу на его памяти не назвал Дурслей по имени. Да ладно по имени, просто приличным словом. — Будет здесь жить, со мной, — продолжил Сириус. — Пусть Дамблдор хоть на своей бороде повесится, но я его крёстный отец, и только я могу принимать такие решения. — Согласен, — Симон кивнул скорее для проформы. По большому счёту, его всё ещё мало волновала судьба магической Британии, он до сих не имел чёткого представления, чем он здесь занимается. А уж на то, где будет жить Гарри Поттер, Симону было решительно наплевать. — От твоего друга нет вестей? — вдруг спросил Сириус, глядя на Симона мутным взглядом. — Как он там пообещал писать… раз в три месяца? — Да, — Симон отвернулся. Он всё ещё не научился спокойно говорить о Жаке. — На следующей неделе должно прийти письмо. — Если только он… — Сириус не стал заканчивать предложение. — Не так сразу, — Симон помотал головой, стараясь отогнать леденящий душу ужас. — Он был в порядке, когда уезжал. — Но тогда рядом был ты, — Сириус пожал плечами. Симон не нашёл, что ответить. — Я не из вредности так говорю. Но ты должен быть готов. — Никогда не буду готов, — и Симон впервые залпом выпил полстакана огневиски. Не задохнулся, но кашлял долго. — Не будешь, — тряхнул головой Сириус, с ухмылкой наблюдая, как Симон пытается отдышаться. — Шёл бы ты уже домой, а то проблемы будут. — Энни понимает, — сипло повторил Симон. — Понимает-то понимает, но терпение испытывать тоже не стоит, — мудро изрёк Сириус. — Слушай, — Симон не стал бы спрашивать, но огневиски уже прилично ударил в голову, — а у тебя когда-нибудь была девушка, которую ты любил? Сириус помолчал какое-то время. — Нет, думаю, что не было, — наконец, ответил он. — Не успел я. Сначала был не слишком серьёзным, всё гулял, по большей части — бездумно. Потом Азкабан. — Ну, ещё не поздно, — Симон, испытавший на себе все прелести отношений с девушкой, хотел подбодрить Сириуса. — Ты только следи за собой и поменьше пей и… — И кого я здесь встречу? — Сириус мрачно хохотнул. — Дамблдор не позволяет мне даже выходить из дома. — А Дора? — вдруг выпалил Симон. — Мне кажется, она… — Свихнулся что ли? — Сириус выпучил глаза. — Она же моя племянница! — Ну, так чистокровные же постоянно женятся на родственниках, — Симон пожал плечами. — Всегда считал это дикостью, — Сириус провёл ладонью по лицу. — Да и Дора, она же… Он оборвал себя на полуслове и посмотрел на Симона более осмысленно. — Не могу сказать, некрасиво, — Сириус вдруг смутился. — У Энни спроси, может, она в курсе. — Пойду я, — Симон с трудом встал, и ему пришлось схватиться рукой за стол, иначе он бы непременно упал. — Что-то мы сегодня перебрали, кажется… — Мерлин, ну и молодёжь пошла, — вздохнул Сириус, невозмутимо наливая себе очередной стакан. — Да мы с Джеймсом в твоём возрасте могли вдвоём уговорить бутылки две с половиной, а потом ещё прокатиться на мотоцикле, и ничего нам не было. — Не упейся до смерти, — посоветовал Симон, и Сириус отсалютовал ему бутылкой. А в следующее мгновение Симон уже стоял перед сердитой Энни. Он не имел ни малейшего представления, как оказался дома, и почему она не спала среди ночи. — Совести у тебя нет! — возмущённо отчитывала его Энни. — Мне завтра на дежурство, я хотела выспаться, а ты… — Прости меня, — Симон не понимал вообще ничего, но она ругалась, и он посчитал необходимым извиниться. — Мы что-то сегодня немного… — Алкоголик несчастный, — буркнула Энни, складывая руки на груди. Симон вдруг увидел, какая она милая со сна. Такая очаровательно растрёпанная, такая сердитая. Он шагнул было вперёд, но его почему-то качнуло, и ему пришлось попятиться. А потом Энни наблюдала только, как Симон медленно съехал по стене на пол и как ни в чём ни бывало улёгся спать, негромко посапывая. Она постояла, глядя на него с выражением мягкого укора и понимания, затем сходила за перегородку и принесла подушку и одеяло. *** В целом тот год выдался странным. Первые нападения, первые жертвы, первая кровь. Симон помнил момент, когда он осознал, что всё серьёзно. На мистера Уизли напали во время дежурства, и он выжил только каким-то чудом. Все были напуганы, все начали переосмысливать сложившееся положение. Симон всё ещё лелеял планы по возвращению во Францию в случае, если обстановка совсем уж накалится. Он даже был уверен, что сможет убедить Энни уехать вместе с ним, без неё он и с места не сдвинется. Но время шло, а Симон и не заикался про Францию, хотя с каждым днём становилось только опаснее. Учёба в Аврорате превратилась в чистой воды проформу. Симон знал, что их выездные занятия это никакие не уроки, это настоящие дежурства, сопряжённые со всеми опасностями. Авроров не хватало. Авроров, которым можно было доверять, было катастрофически мало. Незадолго до Рождества случилось два важных события: Симон убедил Дамблдора принять в Орден Роберта и Коула и решил чаще видеться с Флер. С первым событием проблем не возникло, потому что в надёжности Коула и Роберта сомневаться не приходилось, а Орден отчаянно нуждался в людях. Появление на сцене Флер, причем на постоянной основе, несколько встревожило Энни. И это ещё мягко сказано. Но Симон никак не мог взять в толк, почему. Они с Флер встречались и раньше. Во время Турнира, например, и потом, летом, но это были невинные встречи старых друзей. К тому же, Энни тактично отказывалась сопровождать его. Теперь Флер встречалась с Биллом Уизли и постоянно находилась поблизости. И как-то раз они с Энни всё же столкнулись лицом к лицу. Симон так и не понял, что произошло между девушками, но Энни потом разговаривала с ним странным тоном целую неделю, а Флер только презрительно фыркала на все его вопросы. С тех пор, стоило ему произнести имя Флер, Энни холодно поднимала брови, нацепляла на лицо презрительную улыбку и переставала отвечать на все вопросы. Симона вся эта ситуация злила до невозможности. Ему и в голову не приходило, что дело было в обычной ревности. Красота Флер не могла не впечатлять. Только слепой мог пройти мимо неё и не оглянуться. Но это совершенно ничего не значило. Симон мог спокойно смотреть на это прекрасное, совершенное лицо и не испытывать ничего, кроме горячей братской привязанности. Потому что какой бы красивой она ни была, ей было далеко до Энни с её тёплым обволакивающим взглядом и чудесной улыбкой. И Симон в жизни бы не поверил, скажи ему кто-то, что Энни может этого не понимать. С Флер всё было несколько иначе. Симон видел, что она была всерьёз увлечена Биллом, да Флер этого и не скрывала. Но она была красива, красива ослепительно, поэтому привыкла, видеть восхищение и поклонение в глазах мужчин. И Симон был единственным, на кого её чары не действовали. Самое интересное, ей это и не было нужно, она видела в Симоне только хорошего друга, не больше. Но женское тщеславие — вещь жутковатая. Не говоря уже о женском самолюбии. К счастью, тут не имела места оскорблённая женская гордость, в противном случае Симону пришлось бы несладко. Но, так или иначе, а надежда на нежную дружбу между его любимой девушкой и его подругой тихо скончалась где-то после их первой встречи. Но Симон не унывал. Он знал, что Энни слишком горда, чтобы устраивать ему сцены или уж тем более запрещать общаться с кем бы то ни было. К тому же, всем им было, о чём беспокоиться и без несостоявшейся дружбы двух девушек. Письма от Жака, редкие и довольно скупые, всё-таки приходили, и Симон каждый раз вздыхал с облегчением. Друг жив, всё в порядке. Пока. Но думать о будущем Симон себе запрещал, предпочитая жить сегодняшним днём, в котором Жак был жив. О Жаке помнили. Хотя никто особо не сблизился с ним и не полюбил его, в Аврорате хорошо относились к Симону, и толика этого хорошего отношения перепадала на долю Жака. Но был один человек, переживающий потерю Жака едва ли не так же тяжело, как сам Симон. И это оказалось шоком, настоящим открытием. Конечно, Энни упоминала, что Стефани очень нравится Жак, Симон знал, что друг присылал Стефани письма во время своего путешествия прошлым летом, но о всей глубине трагедии он узнал только после того, как друг ушёл. Стефани превратилась в тень. Её рыжие волосы поблекли, лицо побледнело, она ужасно похудела и осунулась и выглядела как потерявший цель в жизни человек, взирающий на мир глазами побитой собаки. Даже Симон со временем понял, что справится и научится жить без Жака. Стефани, по всей видимости, справиться не могла. Она становилась всё более безучастной к окружающему миру, её даже грозились отчислить из Аврората, и это было единственное, что её как-то встряхнуло. Не из-за учёбы, сказала Энни, просто эти коридоры, столовая, классы — всё это напоминало ей о Жаке. Симон несколько раз порывался найти способ связаться с Жаком, но в последний момент останавливался. Что это изменит? Скорее всего, Жак и так всё знал, иначе он не стал бы так мило вести себя со Стефани. Что изменит послание Симона? Друг всё равно не мог вернуться. Правда обрушилась на Симона неожиданно, он не был к ней готов. На Рождество они с Энни пригласили однокурсников на ужин, и именно в этот день Жак решил поздравить друга с Рождеством. Когда раздался стук в стекло, Стефани почему-то сразу побледнела, как будто чувствовала. Симон отнёсся бы к такой её реакции довольно скептически, если бы у него у самого сердце не рванулось из груди. — У него всё в порядке? — шёпотом спросила Стефани в ту же секунду, когда Симон прочёл последнее слово. — Да, всё хорошо, — он кивнул и сложил письмо, намереваясь позже спрятать его в шкатулку к остальным. — Где он? — безнадёжно спросила Стефани, тоскливо провожая взглядом сложенный вчетверо лист пергамента. — Я не знаю, — Симон опустил глаза. — Мне очень жаль. Роберт и Энни тактично молчали, глядя в свои тарелки. Коул обменивался короткими фразами с Тильдой, оба делали вид, что не прислушиваются к разговору. — Ты можешь сказать мне, — взмолилась Стефани, её щёки раскраснелись от выпитого вина. — Я никогда не сделаю ничего, что могло бы ему повредить. — Я и не думаю… — Симон бросил растерянный взгляд на Энни. — Но я правда не знаю, где он, Стеф. Если бы я знал… — Ты пишешь ему? — Стефани начала плакать. Слёзы тихо катились по её щекам, и Симон мысленно застонал. Как же он ненавидел попадать в такие ситуации! Хоть бы Энни ему помогла… — Не пишу, — промямлил он, наконец. — Это была часть его просьбы: не искать его. Если бы он пришёл попрощаться, мы бы, конечно, обсудили это условие. — Он приходил попрощаться со мной, — Стефани промокнула глаза салфеткой. Симон вздрогнул так сильно, что задел свой стакан с вином, и на скатерти мгновенно расплылось алое пятно. Энни никак не отреагировала. — Он что? — Симон вытаращенными глазами смотрел на Стефани. — Когда? — Я не знала тогда, что это прощание, — беспомощно всхлипнула она. — В тот вечер, когда он ушёл, потому что следующим утром Энни сказала, что он пропал, а ты лежишь дома. — Что он тебе сказал? — Симон с трудом переваривал услышанное. В душе поднималась обида. — Сказал, чтобы я не думала о нём, — лицо Стефани скривилось как от боли. — Сказал, что мы не можем быть вместе, потому что это неправильно. Сказал, что причина в нём, что если бы кое-что сложилось по-другому… Сказал, что я хорошая и заслуживаю счастья. И ушёл. Симон ошеломлённо уставился на Энни, она отвечала ему слегка растерянным взглядом. — Мне лучше уйти, — Стефани резко встала, подскочила к вешалке и начала судорожными движениями наматывать шарф. — Я выпила лишнего и не совсем понимаю, что говорю. — Не уходи, — слабо возразила Энни. — Как ты пойдёшь в таком состоянии? Симон проводи Стефани, пожалуйста. — Не нужно, — возразил Коул, тоже поднимаясь. — Я думаю, мы все уже пойдём, заодно и Стефани проводим. Спасибо за ужин, ребята. Нужно было предложить всем остаться, хотя бы из вежливости, но Симон не мог себя заставить. — Это что получается, — он повернулся к Энни в тот же момент, как она закрыла за гостями входную дверь, — он попрощался с ней, а со мной? Не может же быть, чтобы… чтобы… — Симон, — Энни мягко взяла его за руку, но он был слишком подавлен, чтобы ответить на её пожатие. — Энни, он что… он любил её? — Симон чувствовал себя оставленным посреди большого города ребёнком. — Любил? Энни только пожала плечами, глядя на него с состраданием. — Скажи мне! — потребовал Симон. — Любил? — Я не могу знать точно, — извиняющимся шёпотом сказала Энни. — Но мне кажется, Жак явно что-то чувствовал к Стефани. — Почему ты мне не сказала? — Симон вцепился обеими руками в волосы. — Я думала, ты знаешь, — Энни оторопела. — Никто не знал Жака лучше, чем ты. — Я думал, он из жалости, — простонал Симон. — Думал, он знает, что Стефани влюбилась, и старается быть милым. — Он когда-нибудь старался быть милым для кого-то кроме тебя? — уточнила Энни. — Боялся обидеть? Симон помотал головой, поражаясь собственной тупости. Если бы он только не был таким идиотом, если бы он хотя бы иногда спрашивал друга о его переживаниях, если бы он был более чутким, может быть, Жак сейчас был бы рядом. Симон почему-то всегда считал, что если Жак влюбится, это его и спасёт. Ну, как всегда, после того, как в его жизни появилась Энни, конечно. И, получается, что у Жака тоже был шанс, но он отказался от него. Ещё одна жертва ради Симона. — Надо его найти, надо заставить его вернуться, — лихорадочно забормотал Симон, сжимая голову руками. — Хотя бы уговорить его взять с собой Стефани. Это может спасти его. — Симон, я не уверена… — испуганно попыталась возразить Энни, но он ничего не слышал. — Какой же я дурак! Как я мог не знать? Почему я не заметил? Он мог бы остаться… — Симон… — Ему было бы на кого отвлечься, мы могли бы видеться гораздо реже, но всё-таки видеться и… — Да послушай ты меня… — Он мог сейчас быть здесь! Он мог бы быть счастлив! — Всё, Симон, хватит! — Энни встала и топнула ногой. — Жак — взрослый человек, он сам принимал все решения в своей жизни. И сам несёт за них ответственность. Твоей вины здесь нет и быть не может. — Ты не понимаешь… — Я всё прекрасно понимаю, — Энни не дала ему договорить. — Если бы Стефани была для него так важна, он взял бы её с собой. Симон промолчал. Какой смысл спорить? Энни не понимала. Жак отказался от всего ради Симона, даже от собственной жизни. Он просто знал, что Стефани не сможет быть счастлива с ним, что она будет в постоянной опасности, поэтому и ушёл, не обернувшись. А остаться он не мог из-за Симона. И, в конце концов, всё всегда упирается в Симона. — Всё уже, он ушёл, — Энни погладила его по волосам. — Теперь ничего не изменишь. Симон вздохнул и признал её правоту. *** Симон был в штаб-квартире, когда туда прибыл Гарри Поттер. Он не участвовал в операции по его спасению, Грюм его не взял, как и Сириуса, собственно, но для Симона это не стало трагедией. Сириус же надулся, как индюк, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, и поднялся в комнату, где держал Клювокрыла, откуда вышел только вечером. Симон его понимал, но перестать посмеиваться в душе никак не мог. Ну серьёзно, парню хорошо за тридцать, а ведёт он себя как пятнадцатилетний. Достучаться до Сириуса не смог никто. Люпин отправился за Гарри, и это хотя бы самую малость примирило Сириуса с решением Грюма. Симона он в комнату тоже не впустил, но хотя бы буркнул через дверь что-то нечленораздельное. А потом появился Гарри Поттер и закатил скандал. Парень орал так, что его слышал, наверное, весь Лондон. Сириус злорадно ухмылялся, потягивая сливочное пиво, на которое он перешёл с той самой минуты, как в доме появился крестник. Люпин укоризненно покачивал головой, глядя в стол. Дора морщилась при каждом новом взрыве гнева Гарри. Симону хотелось подняться в ту комнату, где сейчас страдали Рон и Гермиона, причём совершенно незаслуженно, и прояснить ситуацию. Но кто он такой, чтобы лезть к парню, когда тот и так на взводе? Вообще, со слов Сириуса, Симон понял, что Гарри весь год вёл себя странновато. Чего стоило только одно его появление в камине с просьбой поговорить об отце. Сириус тогда никак не мог прийти в себя. Метался по дому, как тигр в клетке, с бутылкой огневиски в кармане мантии, с растрёпанными, грязными волосами, небритый, несчастный, злой… Никто не мог ничего сделать, даже Люпин отступил, даже Симон не мог помочь, сколько бы они ни пили. Пару раз к ним даже присоединялся Люпин и мужественно пытался поддержать друга, но ничего не помогало. Сириус мрачно заявлял, что если Гарри осуждает отца, то в этом нет ничьей вины, кроме его, Сириуса. Значит, плохо рассказывал, значит, не донёс самую суть, предал память друга, не смог помешать случиться самому страшному… Симон переглядывался с Римусом, видел отражение собственной растерянности во взгляде старшего товарища и отворачивался. Сделать было ничего нельзя. Сириус медленно сходил с ума от терзавших его мыслей. Симон знал, когда эта война стала и его собственной тоже. Помнил момент, поменявший его отношение ко всему. После которого он уже не мог уехать. Теперь он тоже хотел мстить. Симон ненавидел себя за то, что его тогда не оказалось на Площади Гримо. И ведь он хотел в тот день наведаться к Сириусу, хотел поговорить с ним ещё раз… Если бы он только пошёл, если бы он был там, когда в камине появилась голова Гарри, если бы… Он мог бы всё предотвратить. Но он не пошёл в штаб-квартиру. Не видел, как Сириус получил от Снейпа страшную новость. Не знал, что друзья отправились в Министерство, оставив Сириуса одного. Что Сириус рванул следом… А ведь Симон находился в том же здании, только парой этажей выше. Он мог бы помочь, мог бы попытаться спасти… Он отчётливо помнил, как открылась дверь кабинета, как на пороге показался окровавленный Грюм с пустым взглядом единственного уцелевшего взгляда. Симон и Коул поднялись первыми, Энни и Роберт опоздали на долю секунды. Вчетвером они двинулись за аврором по коридору, и Симон видел по лицам друзей, что и они испытывают то же холодное чувство непоправимой беды. Грюм толкнул незапертую дверь пустого класса, пропустил их вперёд, вошёл следом и прислонился спиной к стене. Эта откровенная слабость всегда несгибаемого аврора напугала Симона больше всего остального. — Сегодня случилось то, чего мы все боялись, — голос Грюма звучал глуше, чем обычно. — Волан-де-Морт предпринял попытку выманить Гарри из школы, и ему это удалось. Энни вскрикнула, быстро зажав рот ладонью. Лицо Коула залила мертвенная бледность. А Симон подумал о Сириусе. — Мы только что из Отдела Тайн, там было сражение, — Грюм закашлялся, потерев голову, и Симон заметил на щеке аврора засохшую кровь. — Самого страшного, как уверяет Дамблдор, не случилось, но… Симон закусил губу. — Но мы потеряли Сириуса. И в этот момент это стала война Симона. Потому что это было невозможно. Несправедливо. Чудовищно. Дико. Потому что Сириус не мог умереть, потому что он ещё совершенно не успел пожить, потому что он должен был провести старость рядом с Гарри и его детьми, потому что он должен был снова почувствовать себя нужным, потому что на Площади Гримо ещё не закончились запасы огневиски, потому что он не мог бросить Люпина совсем одного, потому что Симон привык делиться с ним своими тревогами пятничными вечерами… Потому что Симон потерял друга. Снова. Дыхание перехватило. Симон, сам не зная, что делает, поднялся на ноги. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь сейчас видел его лицо. Был только один человек, с которым он мог бы разделить это горе, потому что теперь понять мог только он. Вот теперь — только он. И Симон, не попрощавшись, не сказав ни слова, бросился на Площадь Гримо. Он нашёл Люпина в спальне Сириуса. Тот обернулся, молча встретил дикий взгляд Симона, зачем-то поднял руку, в которой сжимал недопитую бутылку огневиски, и вдруг разрыдался. Симон опустился на пол возле смятой постели, в которой ещё сегодня спал Сириус, которую он даже не стал заправлять, потому что, наверное, опять встал ближе к обеду, потому что не видел смысла в этом бесполезном занятии… Глухие рыдания Люпина разрывали сердце, но Симон плакать не мог. В нём поднималась такая ненависть по отношению к Пожирателям, по отношению к Волан-де-Морту, что он боялся, как бы его не разорвало. А Гарри? Бедный Гарри… Люпин затих нескоро. Он так и сидел на полу, куда опустился от бессилия, продолжая сжимать бутылку, из которой ещё сегодня днём пил Сириус… Может быть, если бы он меньше пил… В спальне было совершенно темно, Симон вытянул вперёд руку, но ничего не увидел. Местоположение Римуса он угадывал только по его тяжёлому дыханию. — Они ответят за это, — голос сорвался от долгого молчания, и фраза прозвучала напыщенно зловеще, но Симона не заботили такие мелочи. — Они все заплатят нам, Римус. Я клянусь, я сделаю всё, что в моих силах… — Знаю, — Люпин говорил как сильно простуженный человек. — Но это не вернёт Сириуса. У меня больше никого нет. — Не говори так! — голос Доры прозвучал настолько неожиданно, что оба подпрыгнули. — Римус, у тебя есть все мы, ты не один. Симон, вспомнив осмысленный, чуть насмешливый, но в то же время одобрительный взгляд Сириуса, когда он отверг возможность ухаживания за Тонкс, вдруг понял, что тот хотел тогда сказать. Он аккуратно поднялся и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. В кухне всхлипывала миссис Уизли. Артур стоял у окна, привалившись плечом к стене, и молча смотрел на улицу. Со скамьи поднялась бледная, заплаканная Энни и порывисто обняла Симона. Сам он понимал только, что его совершенно не тянет удариться в слёзы, как бы он сделал раньше. Слезами ничему не поможешь, от них не становится легче. Наоборот, только позволь себе слабость — и потом уже не сможешь остановиться. В ту ночь, сидя за столом при свете ночника, Симон думал о будущем, в котором больше не будет никого, кто понял бы одну из важнейших частей его жизни до конца. Он чувствовал, что сегодня закончилась большая и сложная глава. Слишком поздно, но всё-таки он понял, что из-за тоски по Жаку пропустил другую дружбу, такую нелепую, основанную непонятно на чём, но всё же искреннюю, настоящую. Он не понимал до конца, как сильно Сириус помог ему в самый трудный момент его жизни. В конце концов, ничьи слова не имели для Симона такого смысла и значения. А теперь Сириуса больше нет, и Симон снова остался один. Но сейчас у него была цель: он будет сражаться. Он должен отомстить за всё: за свою разрушенную жизнь, за разрушенную жизнь Сириуса, за то горе, которое причинил его близким людям Волан-де-Морт. Только теперь он понял, что с самого начала чувствовали все члены Ордена. Симон погасил свет и улёгся на свою половину кровати. Сегодня он стал одним из них, частью огромного целого, о существовании которого он даже не догадывался до этого момента. Симон прислушался к мерному дыханию Энни. Чувствует ли она то же самое? Наверное, да, иначе не потащила бы его в Орден. Всё отошло на второй план. Симон в один момент отпустил Жака, тут он уже ничего не мог сделать. Но Ордену он может принести немалую пользу, и он это сделает. Теперь Симон готов был драться до последней капли крови. Изменилось и кое-что ещё. Симон, наконец, понял стремление Дамблдора любой ценой уберечь Гарри. На мальчика свалилось столько, что не под силу бы выдержать и многим взрослым. С Симоном никогда не случалось ничего подобного, он никогда не жил с осознанием, что за ним охотится сильнейший тёмный маг в мире. А ведь Гарри находил в себе силы жить и даже радоваться жизни. Он потерял последнего родного человека, но Симон знал, что и теперь парнишка не сдастся. Наверное, лежит сейчас без сна, бедняга, плачет в подушку, чтобы не услышал никто из друзей… Конечно, это мало бы утешило Гарри тогда, но в тот момент он приобрёл ещё одного человека, готового защищать его до последнего, даже ценой собственной жизни.