Смерть - лучшее лекарство от безумия

Трудно было сказать, какого поведения ожидал Баки от Гельмута в этот раз - напуганный и потерянный, сильный и независимый или, как обычно, хитрый, но потрясающе равнодушный. Заходя в большой серый зал, покрытый со всех сторон большими, плотными плитами из вибраниума, первым делом в глаза бросается уже ставшая классической для барона стеклянная клетка, походившая на огромный террариум для скользких, изворотливых и шипящих тварей по типу змей или ящериц. Впрочем, наиболее подходящее место для Земо, по крайней мере, того Земо, которого солдат видел последний раз лет 8 назад, наверное, во время заварушки с супер-солдатами и флагодробителями. Как только Баки подошел ближе, перед ним предстал человек, пугающе похожий на Гельмута, но его состояние будто нарочно пыталось это отрицать - он выглядел хуже изголодавшей, потерявшейся в какой-то глуши псины. Засаленные волосы спустились к щекам, подбородок был усыпан легким лесом щетины, а кожа была настолько бледной из-за отсутствия хотя бы единого луча света, что его темно-фиолетовые мешки, так сильно выделяясь на фоне остального лица, больше походили на солнечные очки, нежели на какую-то живую материю. Но надо отдать должное жителям Ваканды - яркий, аккуратный халат с африканскими узорами скрашивал весь тот ужас, скрывавшийся в образе барона. И хотя Барнс понимал, что перед ним стоит юноша в самом расцвете сил, Земо был похож на пожилого человека, на чей разум зашло затмение старческого маразма. Тот взгляд, что когда-то мог сразить наповал любую даму, или даже джентельмена, если пожелаете , теперь изображал безумие: его стеклянная поверхность показывала радость с маленькой искрой неадекватности, но внутри глаза его были пусты, они не выражали каких-либо эмоций, лишь отчаяние и печаль. Даже для равнодушного Земо это было слишком. -Ох, ты снова наведался ко мне, мой друг, - дрожаще, но с легкой нетерпимостью, произнес барон, прожигая своим грузным взглядом глаза солдата. Это "снова" смутило Баки, ведь он видел своего врага впервые за последние 8 лет: - Снова? - риторически переспросил он,- И когда же я был у тебя в последний раз? - А ты не помнишь? Примерно месяц назад, - он пытался смягчить душащую обстановку улыбкой, но лишь усугубил ситуацию,- Кстати, я закончил твой портрет, как ты и просил. Земо осматривал комнату, резко мотая головой в разные стороны, что было ему не свойственно, очевидно, чтобы найти, по его словам, портрет, хотя осматривать было особо нечего:единственными наполнителями зала были кровать и тумбочка, на котрой были тупой карандаш, несколько листов и старая лампа. Такими же отрывистыми движениями он подобрался к кровати и достал из под нее стопку неаккуратно сложенных, пожелтевших листов с каракулями. Нервно выискивая нужный лист дрожащими руками и постоянно роняя бумаги, он что-то шептал себе под нос. "Неужели такое влияние оказала на него тюрьма" - подумал солдат про себя. Но отсюда возникает другой вопрос: почему он, как говорят в простонародье, не чокнулся раньше, сидя в немецкой тюрьме? Быть может, эффект жизни в такой среде обитания носит накопительный характер - тогда это все объясняет. Пока солдат был погружен в свои мысли, Гельмут успел найти рисунок и прислонить его к стеклу: - Ну? Что скажешь, Джеймс?-с радостной, но все еще угнетающей своим отчаянием, улыбкой отвлек его заключенный. Надо сказать, что картина была похоже на что угодно, но никак не на портрет:хаотично разбросаные и дрожащие штрихи больше напоминали воплощение психической болезни, а не лицо Баки. В общем, нельзя точно описать словами то, что не имеет всяческого смысла. -Мило, - улыбнулся Барнс, поджав нижнюю губу так, как обычно это делал Земо,-Говоришь, я попросил тебя нарисовать свой потрет? -Ну а кто же еще, мой милый друг? - И как часто я тебя навещал? - Сложно сказать,-барон задумчиво закатил глаза, - Примерно раз в месяц или что-то в этом роде. - И кто же у тебя еще бывал? - Ты не поверишь - сам Стив Роджерс даже иногда заходил! Ах, да, еще - Сэм. А иногда и... Неважно, - все с той же улыбкой оборвал Гельмут. Солдат невольно задумался, о ком мог умолчать заключенный. Быть может о своей мертвой семье? В любом случае, как и сказал Земо - неважно. Важно то, что сейчас с ним происходит, ведь он явно был не в себе, раз уж его навестил Баки, сам не зная того, не говоря уже о мертвом Кэпе. Гельмут уже успел спрятать свои зарисовки обратно под кровать, когда солдат достал свой блокнот с торчащим, до боли знакомым куском бумаги, в котором когда-то писал имена пострадавших от его рук людей, и ручку. Он вытянул эту бумажку и, положив сверху блокнота для какой-то опоры, что-то начал писать. Барон нервно подскочил к стеклу с возмущённой физиономией: - Эй! Ты что делаешь? Ответа не последовало. Барнс лишь молча вложил листик обратно и спрятал записную книжку в карман. Записав там имя Земо, он сам дал себе обещание о том, что сделает все, чтобы облегчить моральные страдания старого врага, даже несмотря на их не самые лучшие отношения в прошлом. -Джеймс, если ты думаешь, что мне нужна твоя помощь, то ты глубоко ошибаешься. Мне здесь хорошо: я учусь, читаю, даже несколько языков выучил, мне позволено пользоваться интернетом. Так что я не пропаду. - Гельмут, твое психическое состояние оставляет желать лучшего. Ты буквально умер внутри. Не надо себя обманывать. Просто позволь мне хоть как-то помочь. Но Земо спорил, не верил ни одному слову Барнса, или не хотел верить. Он скрывал свою прогнившую душу под завесой созданных им иллюзий, и не ясно от кого: то ли от Баки, то ли от себя. Но солдат тоже упрям: он пытается сломать эту стену и, кажется,он скоро это сделает. Бездонные глаза заключенного еще больше погрузились в печаль и отчаяние. Складывалось ощущение, будто он сейчас заплачет и что-то вроде того. И это случилось:теперь он стоял молча и неподвижно, бледный, будто древнегреческая статуя, лишь единственная яркая искра блеснула на его щеке: жемчуженой прокатилась слеза, словно по белому полотну. - Тогда убей меня и снаружи, - будто держа тяжелый груз, он упал на колени от безысходности. - Земо, - присев, шепнул Баки, - я больше не убиваю, уже давно. Даже если бы я хотел это сделать, мне бы не позволили,-он приложил ладонь к стеклу, ожидая ответный жест, - я буду тебя навещать, если это поможет. Он попытался улыбнуться, но вышло, мягко говоря, не очень. Земо все также неподвижно сидел, казалось, будто он даже не дышит. Барнс печально вздохнул и решил покинуть зал, а Гельмут сидел все также. *** Каждый день Баки посещал тюрьму и старался общаться с Земо, но особых плодов это не принесло: цветок продолжал увядать еще с большей скоростью, чем раньше. Каждый новый визит заканчивался безнадежными словами поддержки со стороны соладата и такими наблюдениями: раз за разом Гельмут совершал все меньше телодвижений, из его уст изливалось все меньше слов, а тарелка барона с ужином все реже оставалась пустой. В этот момент Барнс стал сомневаться, что делает все правильно - возможно, до его прихода Земо действительно было не так уж и плохо. Кто знает, может, визит солдата напомнил заключенному о прошлой, настоящей жизни, разрушив восприятие мнимой свободы как истинной, которое хоть как-то затормаживало приближающийся конец. В какой-то момент Баки не выдержал и, глубоко вдохнув, сказал: - Подстригись и побрейся - скоро все закончится. Слова не на шутку заинтриговали барона, который уже успел сделать, как ему велел Барнс. Пока неизвестно, что имел ввиду солдат, но заключенный надеялся на лучшее. Однажды Баки застал Гельмута за обедом, что очень удивило врага: с чего это вдруг так рано? И вправду, обычно Барнс приходил намного позже, но в этот раз что-то изменилось, а что именно - Гельмут понял сразу, как только заглянул в тарелку: там вдруг обнаружилась маленькая таблетка. - Никакая птица не способна усидеть в клетке: ни самовлюбленный павлин, ни певучий соловей, ни свободолюбивый воробей - никто... Все они в итоге погибнут, - усмехнулся барон так, как делал это раньше, не думая проглотив таблетку. Через несколько секунд он уже лежал на кровати статуей, еще более бледной, чем обычно, будто мраморной. В его глазах больше не было искры, даже той тусклой, что горела при виде солдата. Единственный свет на его белоснежном лице - яркая жемчужина слезы, что теперь украшала умиротворенную улыбку счастья, с которым Гельмут принял свою долгожданную смерть. Баки, наблюдая эту картину, вновь достал свой список. - Теперь он пуст, - прошептал солдат, зачеркивая последнее имя на листке, - больше мне нечего делать. Он резко вынул пистолет и, приставив его к виску, не позволяя себе лишних раздумий, выстрелил... Кровь, запачкавшая все: и пол, и стены, - цена за чужие страдания.