***
Они не любят друг друга, нет. К чертям собачьим чувства, когда Настя сдавливает его шею, впиваясь ногтями в бледную плоть под бинтами. Лёша задыхается, хрипит, а Настя продолжает его душить, отпуская лишь на грани остановки сердца. Его зрачки расширяются, когда он делает первый жадный вдох. — Сегодня ты держался дольше обычного, — фыркает она, наблюдая, как юноша кашляет и вдыхает спасительный воздух, приходя в себя, после чего припадает к его губам в мягком поощрительном поцелуе. Узенюк сжимает её не по-девичьи крепкие бёдра. Она сидит на нём в одних брюках, светлые волосы рассыпаны по плечам и спине, ниспадая на маленькую грудь с крупными розовыми сосками. Парень приподнимается и убирает волосы назад, кусает её в изгиб плеча, слыша, как она выдыхает. — Насмотрелась? — произносит он одними губами, щекоча покрасневшую после его зубов кожу. Его горло дерёт, а на шее снова останутся следы, которые вскоре нальются фиолетовыми болезненными синяками. — Однажды я не успею разжать руки, и ты сдохнешь, — просто отвечает Настя, забираясь руками ему под рубашку, чтобы разорвать бинты. Лёша знает, что этого никогда не случится. Эта игра, в которой никто не произносил правил, но они оба безоговорочно придерживались их. Она никогда не позволит ему задохнуться, так же, как и Лёша ни за что не позволит погибнуть ей. Они смогут поймать друг друга. Не раз уже так делали. — Ненавижу тебя, крошка. — Взаимно, ты знаешь, — Настя царапает его плечи, когда Лёша дёргает её за волосы, прогибая в спине. Он целует её грудь, касается языком сосков, покусывая их, наслаждаясь тихими выдохами сквозь стиснутые зубы. Настя всегда до последнего сдерживает себя, но, когда все стены её самообладания рушатся — Лёша мучает её до последнего, лишь бы слушать её стоны.***
— Как же ты меня бесишь, — она говорит тихо, пугающе. Нож пролетает в каких-то грёбанных миллиметрах от щеки, срезая прядь волос, застревая в стене за спиной. — Виноват, — Узенюк поднимает ладони вверх, зная, что на этот раз ему легко всё с рук не сойдет. Он вновь не удержался от желания позлить её, заставив ревновать. Узенюк всегда выбирал для подобного девушек с мягкими формами, пухлыми губами и сладкими улыбками, флиртуя с ними и целуя им щёки. Он выбирал тех, кто был полной противоположностью его напарницы. Всё, чтобы заставить её злиться, ругаться, взрываться гневом небольшого обжигающего вулкана. Его девочка-война. В такие моменты он не мог оторвать от неё взгляда, а его сердце оживало и билось предвкушающе быстро. Узенюк ни за что ей в этом не признается. — Ненавижу тебя, мудак, — рычит она. Лёша уклоняется от удара и ловит её запястье, но она бьёт ногой по его ногам, с лёгкостью заваливая его на спину. Настя смотрит на него холодно, сощурившись. Снимает перчатку и прикрывает глаза, выдыхая. Пощёчина звонкая, сильная. Узенюк прикусывает щеку изнутри и чувствует сочащуюся на язык кровь. Место удара горит. Он улыбается. Они не любят друг друга, нет. У них это просто не получается.***
Настя горячая. Выгибается и раздвигает ноги, опираясь на холодную стену. Лёша расстёгивает бляшку её ремня и стаскивает с неё брюки с нижним бельём, шлёпая по небольшой круглой заднице. Она шипит и ругается, но позволяет делать с собой всё что угодно. У них мало времени, блядски мало. Узенюк надавливает на её губы, и Настя послушно облизывает его пальцы, легко прикусыаая острыми зубами. Она почти никогда не бывает влажной, как другие девушки, сухая и очень чувствительная, из-за чего приходится с ней повозиться. — Хватит, — выдыхает он хрипло. Настя выпускает его пальцы изо рта и прогибается ещё сильнее, потираясь голой задницей о его стояк в штанах. — Чёрт… Девушка усмехается, оборачиваясь и смотря на горящие щёки напарника. Бесстыжая. — Давай уже, не медли. Узенюк надавливает на мягкий пульсирующий бугорок клитора большим пальцем и ещё двумя влажными от её слюны пальцами входит вглубь податливого тела. Настя узкая и жаркая внутри, сжимается вокруг его пальцев, потом расслабляется и снова сжимается. Поступая подобным образом, она распаляет Лёшу ещё сильнее. Когда она так сжимается вокруг его члена, весь мир становится неважным, отходит на второй план. Второй рукой он расстёгивает собственные брюки, приспуская их, находит презерватив в заднем кармане, зубами раскрывает его и раскатывает по члену. Лёша убирает пальцы и входит в неё одним грубым толчком, продолжая надавливать и гладить клитор так, как Насте больше всего нравится. — Гкх… чёрт. — Громче, Настя. — Пошёл к чёрту… ах… Настя сжимается при каждом толчке, когда его член входит полностью. Узенюк сам срывается в громкие выдохи ей на ухо. Он прикусывает краснеющую мочку, сдавливает маленькую грудь сквозь одежду и слышит, как Настя начинает тихо постанывать сквозь стиснутые губы. Настя — маленький комок огня, об который Лёша с наслаждением и кайфом наркомана не может перестать обжигаться. Когда она рядом, его девочка-война, с обкусанными алыми губами и жгучим холодом глаз, Узенюк забывает обо всём, чувствуя себя нелепо живым. Настя действует на него сильнее, чем все неудавшиеся попытки суицида. Она ненавидит его со всей горячностью. Она отдаётся ему со всей страстью. Она живёт со всем исступлением, заставляя его делать то же самое. — Сильнее, Лёш, ох, блять… — Громче, Настя. У них ни черта нет времени. Но Лёше плевать, когда Настя перестаёт сдерживаться и стонет так, что подгибаются колени и хочется кончить немедленно. В такие моменты ему кажется, что он почти готов ей признаться… Если бы она только знала.***
Из сломанного носа капает кровь. Узенюк задирает голову, прижимая платок, и морщится. Настя рядом разрезает остатки грязных окровавленных бинтов и молчит. Осуждающе молчит. Зачем он нахрен полез туда один? Его могли убить, на этот раз окончательно. Узенюк прекрасно представляет о чём она думает. И даже не обижается, что за гневом, когда она сломала ему нос, она скрывала волнение. — Будет больно, — говорит она. Лёша открывает рот и сжимает зубы, когда она грубо впихивает небольшое сложенное вдвое полотенце. Пуля вошла в плечо и так и застряла. Глубоко, сука. Два ножевых Настя уже зашила, осталось перетерпеть последнее издевательство. Рядом стоит полупустая бутылка виски, но алкоголь не слишком помогает. Узенюк не хотел обращаться к медикам, не настолько уж он был плох, а для подобной ерунды у него была Настя. Она справится. Всегда справлялась. Боль была адская. Лёша сжимал зубы и жмурился, чувствуя, как пот скатывается по вискам. Нос почти не дышал, но хотя бы перестал кровоточить, отчего он мог свистяще вдыхать через раз. Пытка, казалось, длилась вечно, но, когда Настя легко шлёпнула его по животу, юноша открыл глаза, осознавая, что самая острая часть закончилась. — Осталось зашить. Узенюк позволил себе мутным взглядом зацепиться за её нахмуренные брови, поджатые губы и сосредоточенное лицо. Она на него злилась. Сильно. Она ненавидела, когда Лёша без неё лез в гущу сражения, оставляя её позади. «Я — твоё оружие, ты — наши мозги и победные планы, — сказала она когда-то, — используй меня правильно, а если так хочешь сдохнуть, рискуя без причины, обещаю, я сама тебя убью». — Чего улыбаешься, придурок? О, её начинает отпускать. — Вспомнил кое-что забавное, — отвечает он. Настя делает последний стежок, отрезает нитку и откладывает всё в сторону. Встаёт и отходит, доставая новую пачку бинтов. — То, из-за чего полез в самое пекло, а? — Не злись, Настенька, я же здесь, сижу, даже почти живой. — Как же ты мне надоел. — А отвечая на твой вопрос — нет. Вспомнил, как ты грозилась меня убить. — Я делала это слишком часто, чтобы помнить каждый, — отвечает она и начинает обматывать его бинтами. Она наловчилась это делать так быстро и аккуратно, что Лёша просил её перебинтовать его всякий раз, когда ему было лениво, хотелось её подразнить или же в такие моменты, как эти, когда всё тело было одной сплошной раной. — Настенька, скажи, если бы ты убила меня, умерла бы ты следом? — Лёша произносит это в шутку, но сам цепляется за любую эмоцию на лице напарницы. Рука девушки дрогнула, а сама она заскрипела зубами, раздражаясь. — Если ты опять намекаешь на двойное самоубийство, то иди к чёрту, — рычит она, затягивая бинт сильнее нужного, отчего парень ойкает. — Это другое, Настюш, — усмехается Узенюк. Она окидывает его странным взглядом и закатывает глаза, не отвечая.***
— На колени, — Настя приказывает. Они скрылись в тёмном коридоре огромного особняка, где сейчас, в банкетном зале, все развлекаются: пьют и танцуют, обмениваются сплетнями и ведут пустые разговоры. Узенюк знал, как его напарница не любила подобные задания. Сейчас она стоит напротив в длинном чёрном платье с открытой спиной, чёрных перчатках до локтей и высокой причёской. Её алые губы растягиваются в предвкушающей улыбке, а взгляд картих глаз из-под ресниц кажется подчиняющим. — На колени, — повторяет она и выгибает бровь, ожидая. Эти слова, даже без приказа в её голосе, сбивают Лёшу с ног. Он опускается возле напарницы, стараясь не показывать, что сам этого хочет почти так же сильно, как она. Настя хмыкает и поднимает платье, позволяя Лёше наблюдать, как ткань обнажает её стройные сильные ноги. Парень касается её голени, ведёт вверх, целуя острую коленку, касается крепких бёдер, припадая губами к внутренней стороне, оставляя влажный след от языка. Гладит выше, подцепляя чёрное кружевное нижнее бельё и тянет его вниз. Настя выдыхает и разводит ноги. Она вплетает пальцы в его волосы, поглаживая за ухом, как какую-то псину. Это забавляет. Узенюк знает, что, как только он коснется её так, как она хочет, она вцепится в его волосы и не позволит ему отстраниться до самого конца. Лёша кладёт ладонь ей под колено и поднимает её ногу, закидывая себе на плечо, открывая себе больше доступа. Рука замирает в его волосах, а после дёргает за пряди, намекая. Он хмыкает, облизывая губы, видя, какой на удивление влажной стала Настя даже без прикосновений. — Так хочется? — выдыхает он. — Заткнись. Узенюк снова усмехается. Он сильно сжимает её ягодицы, вырывая ещё один возбуждающий выдох. Он касается её языком поначалу легко, дразня, надавливая на клитор мягко, обводя круговыми движениями, но даже от таких прикосновений она дёргается. Чувствительная. Потрясающая. Настя на вкус горько-сладкая, пряная. Лёша вдыхает аромат её возбуждения, царапая ногтями её ягодицы. До ушей доносится ещё один отчётливый выдох. Парень начинает ласкать её сильнее, настойчивее, надавливая на пульсирующий бугорок кончиком языка, обхватывая его губами. Настя дрожит, шипит довольно, дёргает его за волосы, желая и отстранить из-за слишком настойчивых ощущений и не отпускать от себя ни на секунду. — Пальцы. Хочу твои пальцы… агх… Лёша послушно выполняет её просьбу, продолжая играть с ней, не делая давление и прикосновения языком такими, чтобы Настя сразу кончила. Он проскальзывает во влажное нутро сразу тремя пальцами легко, девушка вся течет от возбуждения. — Лёша, я… Настя сжимает его волосы так, что он не удивится, если она вырвет клок. Значит, уже скоро. Узенюк снова вдыхает на полные лёгкие, ощущая, как собственное возбуждение накатывает на него девятым валом. Настя вдруг стонет хрипло, отчего ему кажется, что он может кончить в штаны без каких-либо прикосновений. Господи, что она с ним делает? Настя убьёт его однажды… Его бестия, девочка-война, его личный палач. Она дрожит, её потряхивает от возбуждения, поэтому Лёша начинает стараться лучше, ещё усерднее, слыша в благодарность своё имя, срывающееся стонами, хрипами и шёпотом с алых губ. Настя резко замирает, а после выгибается напряжённой струной в его руках, подрагивая всем телом. Узенюк вынимает пальцы, продолжая касаться клитора лишь слегка, наблюдая, как последние вспышки оргазма накрывают её с головой.***
Настя нагая лежит в постели, пьёт вино и курит вишнёвые сигареты. Лёша садится на кровать рядом, рассматривая её усталое лицо, свежие раны из-за недавней миссии и покрывшееся мурашками тело. На этот раз после задания она приходила в себя дольше обычного. Бледная и слабая ещё вчера, сегодня к ней вернулись краски лица. Хотя, возможно, это всё вино. — Сколько ты выпила? — Немного, бинтованное чучело, отстань, — отмахивается Настя, делая ещё одну затяжку. — Не видишь, я отдыхаю. — Вижу, — Лёша придвигается ближе к ней, забирает сигарету из тонких пальцев и тушит в пепельнице. Настя хмурится, но ничего не говорит. Берёт бокал с недопитым вином, осушая его за два глотка. Откидывается на подушку и выгибается, хрустя позвонками. Узенюк смотрит на её вставшие от холода соски и усмехается. Накидывает на неё тонкое одеяло и прижимает её к себе, согревая. Настя утыкается холодным носом ему в шею, прихватывая зубами кожу выше бинтов. Целует в подбородок, а после в губы. Не кусается, а целует без намёка на что-то большее. — Нежничаешь? — Имеешь что-то против? — вопросом на вопрос. — Нет. — Вот и помалкивай. Настя продолжает целовать его. Она немного пьяная и пахнет своими вишнёвыми сигаретами. Лёше нравится. — Ненавижу тебя, — выдыхает она, мягко касаясь губами его щёки и перебирая его волосы. Лёша обнимает её крепче, поглаживая по спине. Улыбается. — И я тебя, Настя. Пусть километры лягут между нами, пронзит иглой живое сердце боль, ты станешь для меня двумя словами — мой горький сахар и морская соль.