***
Костерок потрескивал, действуя успокаивающе. Мирно посапывали уставшие после долгой охоты борзые, похрапывали кони, изредка взмахивающие хвостами и потряхивающие гривами, когда очередное надоедливое насекомое норовило усесться прямо на морду. Адъютант Веллингтона тоже дремал после ужина, отдав свою порцию Октаву, явно проголодавшемуся в разы больше него. Левавассёр, впрочем, принял столь щедрое подаяние с радостью и теперь сидел, вцепившись зубами в очередную простецкую булочку. Ней не ел. Маршал то и дело опускал взор на руку Веллингтона, которую тот осматривал на предмет повреждений, из которых самым видимым был только знатно налившийся синяк, в отблесках огня казавшийся почти чёрным. Прежде державшийся от Артура на расстоянии, он всё же взял его за запястье и оглядел повнимательнее, хоть в медицине ровным счётом ничего не понимал. — Не сломано, вроде… Однако завтра вы, видимо, продолжить не сможете. Веллингтон на это лишь фыркнул, но руки не отнял, только глянул на Нея с тем же высокомерным вызовом, хоть про себя и удивился тому, как в бликах костра преобразилась внешность этого человека — не самого красивого и выразительного. Она вдруг сделалась какой-то особой, можно сказать, мистической из-за бледной кожи, окрасившейся в золотой. Ней весь казался сделанным из золота. Пылающий маршал. — Всё серьезно? — спросил Октав, наконец прожевав. — Синяк, — спокойно ответил Веллингтон и скупо, с налётом аристократизма улыбнулся уголком губ. — Всего-то? — Октав вскинул брови. — Из-за такого охоту не заканчивают, мсье. Сейчас… Отряхнув руки от крошек, Октав сунулся в охотничью сумку, чем заинтересовал обоих военачальников. Артур даже переглянулся с Неем, словно выспрашивал о том, что именно задумал его адъютант, но получил лишь пожатие плечами в ответ. Нею и самому было интересно, что там припас молодой человек. Наконец, в свете огня блеснула небольшая круглая коробочка, без особых изысков и приевшихся императорских литер. Интерес стал ещё более неподдельным. Заметив это, Октав протянул коробочку Веллингтону. Герцог непонимающе изогнул бровь, но всё-таки принял её, сразу же взвесив в руке. Несмотря на свои габариты, та оказалась довольно увесистой. Всё интереснее и интереснее. — Что это? — Барсучий жир, — с улыбкой ответил Октав так гордо, будто бы сам лично настрелял барсуков для неё. — Ушибы, ожоги, даже чахотку — всё лечит! Красочно расписав полезные свойства чудесного эликсира, Октав ненадолго обернулся к уснувшему адъютанту Веллингтона и накинул на него плащ. Видимо, затем, чтобы молодого человека потом не пришлось отпаивать этим самым барсучьим жиром и переводить продукт почём зря. Хотя, может, Левавассёр бы и хотел применить лишний раз своё чудодейственное лекарство. По крайней мере, вещал он о нём с таким видом, словно оно могло вылечить все заболевания на свете, а сам он с огромной радостью лично прописал бы каждому человеку принимать жир и наружу, и внутрь. Веллингтон хмыкнул. Он открыл коробочку и оглядел содержимое: желтоватая мазь показалась ему ничем не примечательной. Совершенно ничего такого, что могло бы выдать её чудодейственность, разглядеть ему так и не удалось. Но попробовать всё равно стоило, может, от неё, действительно, будет толк, если француз не обманывал. Ведь кто знает, что в голове у адъютанта Нея, который, наверняка, не преминул бы подшутить над бывшим врагом каким-то глупым образом. На нечто хитроумное ему вряд ли хватит ума. Так Веллингтону казалось. Ней молча наблюдал за тем, как длинные пальцы Артура набирают жир и наносят его на синяк. Наблюдал и молчал, следил застывшим взглядом за каждым движением, будто бы вспоминал что-то или усиленно размышлял о чём-то своём. Может, виной тому была особая красота, присущая подобному зрелищу: от жира в оранжевых отсветах иссиня-черный синяк переливался яркими бликами, а изящные пальцы, проходившие по нему, только добавляли необычных преломлений света. В общем и целом, странный объект для лицезрения и эстетического удовольствия. Наверное, это понимал и сам Ней, резко встряхнувший растрёпанной головой, дабы отогнать прочь остатки задумчивости. Поймав на себе чужой взгляд, он поспешил опустить глаза на пляшущие языки пламени. Вот ещё, наблюдать за англичанином. Слишком много чести. — Благодарю, — Веллингтон закрыл коробочку и протянул её обратно Октаву, но тот только отмахнулся с добродушной улыбкой. — Оставьте, герцог. На охоте всякое случается! Вдруг вам ещё пригодится. — Не хотелось бы новых дурных происшествий, — ответил Артур, — но благодарю, сохраню на будущее. Быть может, однажды в самом деле вылечусь от чахотки. На это адъютант только посмеялся и с прежней гордостью проследил за тем, как Веллингтон убрал коробочку в задний карман сюртука. Ней же продолжал смотреть на огонь до тех пор, пока глаза не стали закрываться сами собой. День выдался уж больно дурной и трудный, а час нынче был поздний. Усталость он ощутил только сейчас, равно как и напряжённое гудение в ногах после долгой езды верхом. Церемониться со всеми закутываниями в мешок Ней не стал. Только вдохнул поглубже и опрокинулся на спину, раскинув руки. На покрывале тоже спится неплохо, особенно в такую тёплую ночь да ещё рядом с костром. От одного только по коже шёл холодок. Спать предстояло рядом с человеком, от которого он не так давно бегал по испанским лесам и болотам. Думалось об этом так, словно они уже не спали друг с другом однажды, хоть и при несколько иных обстоятельствах… Сам Веллингтон же улёгся рядом, устроив поврёжденную руку на животе, после чего не удержался и скосил взгляд на Нея. Полуденный зной, жажда, привкус лесной пыли на языке — ничто из этого не напоминало об Испании так сильно, как лицо рыжего маршала. Ни его дерзкая ухмылка, ни минувшая погоня, а спокойное лицо человека, впадающего в тягучую дрёму от усталости. Лицо проигравшего человека. Веллингтон прекрасно помнил, почему охарактеризовал его именно так. Вот только в данной ситуации не мог озвучить своих воспоминаний и поделиться ими с Неем банально потому, что лишние уши в таком разговоре совершенно не нужны. Оставалось только уснуть.***
В отличие от коллеги по ремеслу, вольготно развалившегося по всему покрывалу, маршал проспал всю ночь так, будто улёгся на узкую доску. Он лежал на боку, прижав руки к груди, когда наутро Веллингтон, подложивший здоровую руку под голову и чинно закинувший ногу на ногу, наблюдал за этим с некоторой долей насмешки. Ему казалось забавным то, что нынешний герцог и князь, яркий представитель новой аристократии, так и не поборол в себе простого солдафонства и не забыл, как по молодости приходилось умещаться в казармах вдвоём на одной узкой койке. Привычка спать так, будто бы в любой момент его могут спихнуть, шла рука об руку с Неем на протяжений всей оставшейся службы и, наверное, уже никогда бы не покинула его, на каких бы кроватях он не спал и какие бы титулы не получал. Деревенщина, что с него взять. На все эти повадки и привычки Веллингтон лишь снисходительно кривил губы и хмыкал, пока Ней не замечал этого. Всё же, джентльмену не пристало смеяться над кем-то открыто. Кроме того, несмотря на всю свою заносчивость, Веллингтон понимал одну немаловажную вещь: Ней — солдат. И для рыжего маршала это было куда более важно, нежели положение в высшем свете. Его стоило уважать, как солдата. Даже не так — Веллингтон не мог не уважать его, как солдата. Однако признавать его как аристократа, равного себе, не желал. Герцог Эльхингенский и князь Москворецкий, маршал Ней не знал манер, не умел вести себя на приёмах… и при этом обладал истинно аристократическим норовом конформиста и приспособленца, очень быстро сменившего свои политические предпочтения, когда стало понятно, что Бонапарт не сможет удержаться на троне. Не то, что бы Веллингтон осуждал Нея, он даже мог понять, какие желания и порывы двигали им, но и испытывать к нему уважение совершенно точно не мог. Если только, как к солдату. Он и разговаривал с ним, как с солдатом: обсуждал тактики и стратегии, делился воспоминаниями. Они даже умудрились перекинуться парой забавных историй и посмеяться над ними, однако огонёк дружественной приязни между двумя людьми так и не вспыхнул. Казалось, сам Ней не даёт ему загореться, именно он держится на таком расстоянии, чтобы Веллингтон не смог дотянуться до него. Не более. Сам Артур это видел и прекрасно понимал, что заставляет его вести себя так, а не иначе, хоть вида и не подавал, а продолжал вести своего коня твёрдо в своём стремлении продолжить охоту, оборвавшуюся вчера наиглупейшим образом. В наступившем дне были, определённо, свои плюсы: барсучий жир, который дал ему Левавассёр, помог, и о былой травме напоминал только синяк на руке. Да и тот почти сошёл на нет, едва заметно синея на бледной коже герцога. Октав это сразу подметил и ехал крайне довольный, самодовольно вздёрнув нос. На протяжении всего пути адъютанты переговаривались о чем-то своём. Ни Ней, ни Веллингтон не слушали их и молча вели своих коней впереди, пристально вглядываясь в чащу, выискивая вчерашнюю добычу, которая улизнула в последний момент. Никто не хотел оставлять несчастную лису в покое и никто не хотел её уступать. Перед кавалькадой всадников, неторопливо продвигавшейся через лес, рыскали борзые, шарившие носами по земле. Вдруг одна из них навострила уши и с лаем рванулась вперёд, нырнув в чащу, уводя вторую вслед за собой. След был взят — погоня должна начаться незамедлительно, чтобы не дать добыче уйти. Ней среагировал первым: ударил коня по бокам, заставив его вздыбиться, и пустился вскачь, прорываясь через густые заросли кустов и ветвей. Вчера он едва не уступил Веллингтону. Сегодня это ни за что не повторится. — Маршал! — закричал ему вслед опешивший Октав. — Бурелом же! Конь поломается! Но Ней проигнорировал предостережения вновь. Веллингтон, впрочем, тоже. Едва Ней пронёсся мимо него, как герцог бросился следом, не желая отдавать маршалу первенство, не желая лицезреть впереди себя только его рыжий затылок, прямо как в треклятой Испании, пока тот раз за разом уходил от преследования англичан. И всё же Веллингтон тогда победил. Победит он и теперь, невзирая на бурелом и собственного адъютанта, в свою очередь пытавшегося вразумить его. Обоих военачальников теперь, казалось, ничто не образумит. Они будто превратились в двух псов, не видящих и не знающих ничего, кроме добычи, которую нужно догнать, схватить и держать, пока не затихнет… Несколько раз кони запинались, чудом не падая и не ломая ноги. Несколько раз ветви били всадников по лицам, словно требовали прекратить произвол и оставить несчастную лису в покое. Некому было остановить их, ничто не могло помешать им в достижении странной цели. Лиса уже скрылась из виду, лай собак становился всё тише и тише, а всадники по-прежнему неслись вперёд, не чуя под копытами земли, пока, наконец, лес не расступился и в глаза не ударил яркий дневной свет. Ней, вырвавшийся из леса первым, зажмурился, ослеплённый, а когда снова распахнул их, обнаружил, что находится на маленькой поляне, поросшей невысоким хвощом и розовым кипреем, вставшим стеной на подступах в лес. Собачий лай затих окончательно. Стихло всё. Остановив коня, Ней огляделся по сторонам, не зная, куда дальше податься. Практически сразу он понял, что не представляет даже, откуда именно выехал на эту самую поляну. Веллингтон, замерший подле него, выглядел не менее обескураженно. — Вот чёрт, занесло… — выругался Ней и, сунув два пальца в рот, громко свистнул в надежде привлечь отбившихся собак. Тщетно. Кони обоих всадников тяжело фыркали и устало переступали с ноги на ногу, капая пеной с разомкнутых губ. Ещё немного, и загнали бы. Ней спешился и огляделся вновь. Взяв лошадь под уздцы, он прошёлся вместе с ним в поисках более-менее свободного от кипрея и густых кустарников прохода в лес. Наконец заметив тропинку, проторенную ими же самими, он улыбнулся, кивком указывая Веллингтону на неё. — Придётся повернуть? — спросил Веллингтон, натягивая поводья. — Придётся, — ответил Ней с явной досадой в голосе, а после поднял взгляд на коня, погладив его по мокрой шее, — но позже. Лошадям надо дать отдыха: не продерутся обратно, если пойдём прямо сейчас. Тишина леса и бездействие несколько напрягали. Веллингтон посмотрел на Нея сверху вниз скептическим взглядом, но, прислушавшись к тяжёлому дыханию своего коня, решил, что отдых — правильное решение, как бы не было досадно и как бы не хотелось продолжить охоту, дабы поставить точку в их затянувшейся борьбе. Кивнув, Веллингтон спешился и, закинув поводья на шею коня, отпустил его, позволяя свободно пастись на поляне. Ней последовал его примеру. Утомлённые скакуны, почуявшие свободу, сразу же опустили морды и принялись выискивать среди хвоща траву послаще и посочнее, лишь изредка взмахивая хвостами. Выдохнув, маршал и сам почувствовал усталость, подступившую после этих бешенных скачек по лесу, и напряжение в гудящих ногах. Он тяжело сглотнул, откинув со лба налипшие пряди. Затем Ней подошёл к зарослям кипрея и принялся нагибать высокие стебли, устроив себе местечко поудобнее, на которое не преминул поскорее усесться. Спустя пару мгновений подле расположился и Веллингтон, вытянувший ноги и устремивший взгляд на мирно пасущихся коней. Повисло молчание. Никто не начинал говорить первым и никто не смотрел на другого, будто бы их обоих не существовало друг для друга. Будто бы между ними никогда ничего не происходило. Впрочем, скорее всего, именно поэтому Ней и не решался заговорить, отсаживаясь от Веллингтона на расстоянии вытянутой руки, не задумываясь над тем, может ли оскорбить его этим. Не должен, Веллингтон ведь и сам всё прекрасно понимал, на провалы в памяти не жаловался и мог, недолго покопавшись в воспоминаниях, соотнести один факт их общей биографии с таким поведением. Внезапно Веллингтон усмехнулся. — Почему мы с тобой остаёмся наедине только в каких-то богом забытых местах? — В прошлый раз ты сам назначил место встречи, не знаю, отчего тебя тянет в какую-то глушь, — абсолютно спокойно ответил Ней, но лицо его в одно мгновение вспыхнуло от такого вопроса и своего же ответа, в частности. Несмотря на густой румянец, лицо его оставалось невозмутимым. Ну, или почти невозмутимым: от взгляда Веллингтона не укрылось то, как на буквально на секунду губы его скривились почти что болезненно. Он снова усмехнулся и, не говоря больше ничего, сел ближе, почти касаясь своим плечом плеча Нея, полностью игнорируя то, как недовольно тот поежился. Конечно же, герцог прекрасно знал, что его спутнику это не по вкусу, но именно поэтому и делал именно так, развлекая себя тем, что исследовал границы его терпения и самообладания. Что ещё делать на охоте, как не охотиться? Медленно Веллингтон оттянул пальцем воротник его рубашки и потянулся губами к открывшейся полоске белой кожи, но не успел дотронуться до неё: Ней лениво, почти нехотя, вильнул головой в знак протеста. — Не надо, — твёрдо отрезал Мишель, говоря тихо, будто боясь спугнуть кого-то. — Точно? Проигнорировав его слова, Веллингтон всё же прошёлся губами по открывшейся шее Нея, придвигаясь ближе к нему, и уже почти обхватил его рукой поперёк тела, но встретил новое сопротивление. Ней упёрся в его руку и попытался отстранить от себя. — Тебе что, любовниц Наполеона не хватило? — заговорил Ней уже более громко. — Если так, то можешь метнуться на Эльбу и трахнуть его руку. На это Веллингтон хмыкнул, но отстранился от его шеи и посмотрел Нею в лицо. Шутка ему, однозначно, не понравилась, однако вида он не подал и предпочёл тактично отмолчаться, наблюдая за тем, как Ней отвёл взгляд и принялся поправлять воротник, закрывая шею по самый подбородок. В этой охоте Веллингтон заранее чувствовал себя победителем, но победу из его рук вырвали загнанные кони и густой лес, через который ещё предстояло продраться, как только скотина придёт в себя и будет способна идти дальше. Впрочем, вместе с победой никто не отнял азарта и запала, никто не отнял желания победить. В нынешнем же поведении Нея и в его отказе виделся вызов, который не принять герцог не мог не только из жажды соперничества, но и из принципа. Причины на то были, и Ней прекрасно знал, какими они были. Просто предпочитал делать вид, что не знает. Решив, что отступать сейчас — не в его правилах, Веллингтон резко обхватил Нея поперёк груди и притянул к себе, зубами хватаясь за воротник, чтобы вновь обнажить его шею. Как и следовало ожидать, сопротивление он встретил незамедлительно. — Пусти! — Ней упёрся рукой в его ногу и попытался вырваться. — Я не хочу! — В Испании ты говорил иначе… — выдохнул Веллингтон, обдавая его ухо горячим дыханием. Вдруг Ней замолк и перестал дёргаться. Его будто бы резко осадил строгий учитель, как какого-то зарвавшегося шкетёнка с не самой чистой, но всё же имеющейся совестью. В груди болезненно затянуло. Он зажмурился, позволяя чужим губам гулять по своей шее, а рукам забираться за отвороты камзола, пока, наконец, не собрался с силами. — Перестань, это было другое. — Что, — Веллингтон усмехнулся и прихватил губами мочку его уха, дабы в следующую секунду шепнуть, — тогда тебе было легче представить на моём месте короля неаполитанского?.. Ней побледнел. Он распахнул глаза, в неверии таращась перед собой, надеясь всем сердцем на то, что ему послышалось. Не может же такого быть, чтобы Веллингтон как-то прознал про их с Мюратом отношения. Не может же быть так, чтобы он всё это время знал. Нет, это неправда, просто ветер шелестел, вот ему и послышалось… —… Как бы мне хотелось, Жоашен, — продолжил Веллингтон, давая рукам и губам волю, целуя за ухом и проходясь пальцами по обнажённой шее Нея, — видеть тебя рядом со мною, ощущать твои поцелуи, касания твоих пальцев на моей коже, как тогда, в Париже… — Не понимаю, о чём ты… — Да ну? На мгновение Веллингтон отвлёкся и выпустил Нея, чем тот не преминул воспользоваться: он вскочил и отпрыгнул от Артура, глядя на него диковато, словно дикий зверь на загонщика. Что всё это значит, откуда он знает эти слова, почему… Веллингтон запустил руку за пазуху и выудил оттуда сложенное вчетверо письмо, развернул его и с чинным видом зачитал: — Ночами мне мнится, что твои руки лежат на моих бёдрах, и я не хочу просыпаться от сладострастных видений, которые мучают меня… — Веллингтон прекратил чтение и посмотрел на Нея поверх письма, не скрывая своего довольства тем, что застал маршала врасплох. — Разве это не твой почерк? Мне кажется, всё же твой. Да даже если и нет, то письмо было перехвачено у твоего адъютанта, когда он направлялся в Неаполь. Подпись, вроде, тоже твоя… Будто бы, чтоб Нею было лучше видно, Веллингтон развернул письмо к нему, демонстрируя кропотливо выведенные на бумаге завитки букв, складывающихся в слова, совершенно точно не предназначавшиеся для чужих глаз. И Ней узнал их. Это, действительно, было то самое письмо, которое он написал Мюрату в момент особого отчаяния, когда положение в Испании становилось совсем невыносимым, а от одиночества и тоски хотелось лезть на стену. Это письмо было минутной слабостью и, как оказалось, оружием против него же самого. Веллингтон явно ждал ответа. Он смотрел на Нея с полуулыбкой и, в конце концов, так и не дождавшись ничего, сложил письмо и убрал его за пазуху. — Так что, твоя жена она… Прикрытие? — Не говори, чего не знаешь! — рявкнул Ней, — Я люблю её! Люблю, как женщину, она… Она… Слов не хватало, чтобы описать её так, как он видел Аглаю. Добрая, ласковая, красивая, она была для него поддержкой в мирное время и надеждой на возвращение домой в военное, он любил её настолько, насколько был способен любить женщину. Но это не оправдывало его чувств к мужчине… — Любишь, как женщину? А Его величество, видимо, как мужчину? Ухмылка Веллингтона стала ещё опаснее. Было понятно, что он не собирается шантажировать Нея этим письмом, не собирается придавать огласке всё то, что он узнал — он бы сделал это очень давно — и всё равно выбирал его, как средство давления, непонятно для чего в данный момент нужное. Кажется, герцог просто начал загонять добычу и теперь игрался с ней. — Да, — честно признался Ней и, несмотря на то, как сильно пылали его щеки, решительно посмотрел Веллингтону в лицо. С его стороны послышался новый смешок. — Разве? Когда мы с тобой встретились в Испании, ты был далеко не против того, что между нами случилось. Смею предположить, что для тебя главное, не кто, а как. Я ведь сделал всё так, как ты расписал в письме, верно? — Неправда, — прорычал Ней, с трудом не отводя взгляда от чувства неловкости и стыда за всё сразу: за это глупое письмо, за свою тогдашнюю слабость, за то, что сейчас Мишель не знает, как ответить достойно и жёстко, так, чтобы Веллингтон понял, что желания продолжать этот разговор он не имеет абсолютно никакого. Лучше бы им сейчас расползтись по разным сторонам поляны и сидеть в кипрее, не глядя друг на друга и делая вид, будто бы их, вообще, тут нет. Как объяснить, почему он не смог отказать там, в Испании? Ней и сам себе объяснить толком не мог. Он лишь помнил, как мучился неведением, не зная, как дела у Аглаи и Жоашена, не зная, как и чем они живут в это долгое время разлуки. Ему просто хотелось хотя бы на время забыться, хотелось почувствовать кого-то из них рядом… Потому не смог противиться прикосновениям чужих рук, таким, какие он описал в письме, таким правильным и таким желанным. На некоторое время Ней, действительно, подумал, что с ним находился Мюрат, а не кто-то другой. Тогда он ещё не знал, что все его мысли и желания были перехвачены и использованы против него. Интересные у Веллингтона способы настигнуть врага, ничего не скажешь. Но что ему нужно сейчас — непонятно. Ней и не хотел понимать: он предпочёл отвернуться, чтобы отойти подальше, но был остановлен. — Неправда? Ну и что это тогда было? Огромное проявление любви к нему? — Много ты понимаешь, — огрызнулся Ней. — Как минимум, то, что ты переспал с другим мужчиной. Или это тоже другое? Озвученное Веллингтоном было фактом, и от этого становилось ещё поганее. Когда утром, после той ночи Ней открыл глаза и окончательно убедился в том, что произошедшее — не сон, он ещё долгое время не мог простить себе слабость собственного тела, которое не смогло воспротивиться. Месяцы терзаний из-за случившегося — вот чем он расплачивался за минутное удовольствие и сладкий обман, в который посмел поверить. Теперь же Веллингтон напоминал ему обо всём, и казалось, будто его длинные пальцы забираются глубоко под кожу, в рану, которая долго-долго кровоточила и только-только начала заживать, давая надежду на избавление от боли. Веллингтон эту надежду отнял. — Ещё я понимаю то, что король неаполитанский так же очень быстро променял тебя на корону, — решил продолжить Веллингтон и поднялся с устроенного места, стремительно сокращая дистанцию между ними. — Где он сейчас? Пытается сохранить своё влияние. Если ты и был когда-то нужен ему, то теперь у него появилась любовь куда более значимая… — Хватит! — Ней резко обернулся, гневно сверкнув глазами. — Всё это твоё понимание — дерьмо собачье, слышишь? Как ты, вообще, можешь рассуждать о таком, ты же никогда никого не любил! И тебя никто не любил тоже, чему я не удивлён… Эмоциональную тираду оборвал звонкий шлепок, такой громкий, что на него даже обернулись лошади. Ней стоял, держась за покрасневшую щеку, по которой пришлась увесистая пощёчина, такая внезапная, что он не успел никак среагировать и теперь молчал, чувствуя, как горит от удара кожа. Подобный выпад более чем удивил. Ней поднял взгляд на Веллингтона, который выглядел контрастно спокойным на фоне того, что сделал только что. Былое высокомерие никуда не делось из его взгляда, он стоял, высоко подняв подбородок, и потирал покрасневшую ладонь. Только поджатые губы давали понять, что слова Нея всё же задели его за живое. За что именно — Ней не понимал, но ему этого было и не нужно. Он не хотел понимать и не хотел думать о том, какие душевные терзания переживает герцог на фоне своих взаимных или невзаимных нелюбовей. Веллингтон тоже не желал разбираться в том, что конкретно мучало Нея. Он резко схватил Мишеля за запястье и притянул к себе, подсекая его ноги и опрокидывая обратно на кипрей. Хватит с него всех этих разборок и перепалок, от этой охоты Артур должен получить свою добычу — неважно, какую. И он её получит. Опустившись перед Неем, Веллингтон ухватил его за ноги и, резко разведя их в стороны, притянул ближе к себе, заставив проехаться спиной по траве. — Не трогай меня! — Ней свёл колени. — Не буду я с тобой трахаться, понял? — В Испании хотел — и сейчас захочешь. — К чёрту сходи! — Тогда хотел ты… — Веллингтон снова развёл его ноги и навалился всем телом, не позволяя свести, — я твоё желание выполнил. Сейчас хочу я, так что будь добр: забудь о всяких королях, как тогда забыл. Веллингтон бы добавил о том, кого пришлось забыть ему. Но промолчал. Рыжую деревенщину не должно касаться ничего из того, что его волнует, Ней вообще не должен понимать, что Веллингтон способен волноваться. Не его ума дело. — Адъютанты увидят, придурок… Ней упёрся обеими руками в его плечи и попытался сбросить с себя, но его запястья тут же перехватили и крепко прижали к земле, пока чужие зубы вновь оттянули воротник его рубашки, чтобы дать дорогу губам, ласкавшим уже не так, как ласкали тогда. В Испании. — Они сюда не сунутся. Пожалеют коней. Может, это и могло бы стать аргументом, если бы Ней, действительно, хотел всего того, что сейчас происходило. Он попытался высвободить руки, только пачкая рукава травой, попытался выползти, свести ноги, уйти от прикосновений этих губ, словом, сделать всё, дабы потом не страдать от угрызений совести. Снова. Но чужие пальцы проникли в рану глубже, и она опять закровила. Ней скрипнул зубами. Он понимал, что однажды поплатится за все свои слабости. Знал. Но что делать теперь? Чем больше он вырывает руки, тем сильнее они прижаты, чем дальше сводит ноги, тем крепче прижимает Веллингтона к себе и подставляется под действия куда более решительные, нежели эти тягучие поцелуи, которыми он пытался то ли задобрить его, то ли подогреть для дальнейшего. Никакого огня в нём не разжигалось. Не получалось представить никого другого на месте Веллингтона. Его лицо оказалось слишком близко, он пах не так, как Жоашен, его губы были не такими, его вес был не такой — весь он не был им. Почему-то только сейчас Мишель понял это отчётливо, пока старался уйти от прикосновений, вжимался в землю и прогибался под ним, изредка шумно выдыхал, когда чужие зубы задевали мочку его уха, заставляли всего сжаться изнутри, но не от подступающего возбуждения, а от стыда за то, что открыл все свои слабости и предпочтения. Облегчение, наконец, наступило: Веллингтон отпустил его, правда, лишь для того, чтобы одним движением перевернуть на живот и вздёрнуть его бедра, сжимая их сквозь ткань кюлот особенно крепко, так, чтобы вырваться точно не вышло. Но Ней уже и не пытался. Он только покрепче стиснул зубы и уронил голову на сложенные перед собой руки в жесте почти молельном. Наверное, он, действительно, пытался замолить происходящее. Перед Богом ли, перед кем-то другим — не так важно. Веллингтону было неинтересно. — Видишь, как удобно, когда ты не дёргаешься, — промурлыкал Веллингтон, после чего одним пальцем поддел и отстегнул подтяжки, прихватывавшие его штаны сзади, а в следующий момент ухватился за них и потянул вниз, открывая округлые ягодицы. — Тебе не хочется меня видеть? Холодок, прошедшийся по обнажённой коже, немного отрезвил. Ней прикусил губу и попытался оглянуться, чтобы посмотреть Веллингтону в лицо, пускай прежде и избегал этого. — Мне бы не хотелось знать тебя… И правда, не появись Веллингтон, быть может, исход пиренейской кампании оказался бы иным. Не пришлось бы маяться в этой пыльной жаркой Испании три года, не пришлось бы расставаться ни с кем из любимых, не пришлось бы сейчас испытывать жгучий стыд от происходящего и ненавидеть себя за слабость. На его выпад Веллингтон не ответил. Он только крепче схватил Мишеля за бёдра и резко дёрнул на себя, ударяясь о них своими. Ней коротко охнул от неожиданности и вцепился в кипрей пальцами, сминая цветы и ломая стебли. Даже сквозь ткань чужих штанов намерения Веллингтона были более чем ощутимы. Ней и не тешил никаких надежд, прекрасно понимая, что ему надо, но не понимая, почему именно сейчас и именно от него. Видимо, Испания развязала Артуру руки. Или же он чувствовал себя победителем после того, как вошёл в Париж вместе с союзниками. Кто его знает. Веллингтон не спешил, только смотрел сверху вниз на растянувшегося под ним Нея, у которого начинали подрагивать колени от напряжения и, судя по всему, побаливать поясница из-за такого прогиба. Однако, о его удобстве, опять же, мало кто думал. Сжав его ягодицу одной рукой, Веллингтон расстегнул свои штаны, откинув клапан, и уже собирался сплюнуть на ладонь, но замер и задумался. Кажется, судьба улыбнулась ему второй раз, напомнив о чудодейственном лекарстве, покоящемся в кармане его камзола. — Твой адъютант заботится о тебе. — Что… До ушей донесся тихий звук открывающейся коробочки, которую вчера Октав вручил Веллингтону в подарок. Мало ли, что на охоте может приключиться, вот уж правда. Кто же знал, что нечто подобное. Для себя Ней отметил, что был даже благодарен за наличие барсучьего жира, иначе и без того безрадостное мероприятие превратилось бы в пытку на физическом уровне. У него не было довольно давно. — Надо будет потом поблагодарить его за это, — прошептал Веллингтон, зачерпывая жир пальцами и размазывая его по члену. Помогать пальцами он не стал — слишком много чести, да и в Испании прекрасно обошлись без них. Тогда Ней принял почти без лишнего шума и причитаний, но теперь, видимо, что-то изменилось. Когда первый толчок был сделан, Веллингтону всё же пришлось припасть к спине Нея и зажать его рот рукой, чтобы адъютанты уж точно не решили ломануться в чащу, услышав, как болезненно вскрикнул маршал, широко распахнувший глаза от резкого проникновения, от жира сделавшегося немногим легче. — Тише… — прошипел Веллингтон сквозь стиснутые зубы, чувствуя горячую тесноту, обхватившую его почти болезненно. — Что ты кричишь, будто в первый раз… Войдя до упора, он замер лишь для того, чтобы привыкнуть, и горячо задышал Нею в ухо, отчего тот протестующе замычал и попытался отпихнуть одной рукой, упираясь ему в бедро. Положение для этого было крайне неудобное, но попытка — не пытка. Всяко, лучше, чем просто лежать и терпеть. А Жоашен бы так никогда не сделал. Он бы подумал… — Всё, поздно, — отрезал Веллингтон, перехватив его руку и снова прижав её к земле. — Ты уже впустил… И теперь жалел об этом. Ней успел подумать о том, что сумей он настоять на своём и попросту оттолкнуть Веллингтона от себя, ничего бы этого сейчас не было. Впрочем, удобно размышлять о том, как бы он это предотвратил, когда всё уже случилось. Остается только расхлёбывать то, что сам же и заварил: Ней был научен, но до сих пор не умел предотвращать неприятности, следовавшие за всеми его неверными решениями. Их было слишком много, и отдаться Веллингтону в Испании — одно из них. Замычав в его ладонь громче, Ней зажмурился от нового толчка — неторопливого и почти ленивого, но такого глубокого и напористого, заставляющего выгнуться до ломоты в спине. Понимание происходящего всё глубже и глубже проникало в сознание, заставляло лицо гореть от стыда и чувства вины. Рана, вновь вскрытая, закровоточила и засаднила с новой силой и грозила не успокоиться теперь уже никогда, открываясь и терзая его вновь и вновь, стоило только бросить взгляд на Жоашена. Он ничего не знает, конечно же. И не должен знать. Вряд ли, для кого-то может быть отрадным знание о том, что небезразличный человек позволяет делать с собой то, что сейчас Веллингтон вытворял с Неем. Именно позволяет, ведь, если подумать, он и не сопротивлялся толком, не пытался драться, не требовал отпустить себя с должным рвением и настойчивостью. Ней опять сдался на милость этого человека, переломившего Мишеля своими рассуждениями и сальными напоминаниями о прошлом, почти что заявлением о невозвращенном долге. Думая об этом, про себя Ней вымаливал прощения у Жоашена и мычал в ладонь Веллингтона, с каждым движением всё громче и громче, то жмурясь до цветных кругов на внутренней стороне век, то распахивая глаза от особо резких толчков приходящихся совсем уж глубоко. Не будь его рот заткнут — весь лес бы слышал, что тут происходит. В подобных делах Ней никогда не был тихим — не привык отказывать себе в криках и стонах, разве что теперь удовольствия в них, совершенно точно, не слышалось бы никакого. Слишком мерзко. Горячее шумное дыхание Веллингтона над ним всё учащалось. Он держал крепко и двигался размашисто, до звонких шлепков бёдер о ягодицы, от которых начинала покалывать покрасневшая кожа, будто бы Нея отшлепали, как непослушного нашкодившего мальчишку. Таким он и был, если подумать. Ослушался всех возможных приказов, переступил через запреты морали и чести, отдался врагу просто потому, что увидел в нём то, что может утолить его печали, сгладить одиночество, подарить чувство того, что он кому-то нужен. Что он кем-то желанен и любим. В тогдашних касаниях и поцелуях, в каждом движении — во всём была пускай и пародия, но пародия на Мюрата — такого, каким Ней его желал и помнил, а теперь… Теперь два пальца, проскользнувшие в его рот и двигающиеся в такт толчкам, давали понять, что никакой пародии тут нет — только Артур. Настоящий, такой, каким он и должен быть со своим врагом. Хватаясь за кипрей, Ней смотрел перед собой, пытался не издать ни звука, но резко участившиеся толчки то и дело вырывали из его горла короткие стоны и мычания. Ещё один толчок, ещё один — и ощущение пустоты в теле дало понять, что его всё же уважили и не запятнали изнутри. Веллингтон кончил на его ягодицы. На какое-то время всё стихло. Ней слышал только тяжёлое частое дыхание над собой. Чужие пальцы покинули его рот, но сомкнуть губы сразу не удалось. Едва пропали руки, удерживавшие его за бёдра, Ней рухнул всем телом на кипрей и молча уставился перед собой, видом своим не выражая ни униженности, ни скорби по собственной замаранной чести. Он её замарал, чего теперь скорбеть. Некого винить, кроме себя самого. — Вот так бы и сразу… Голос Артура выровнялся быстро. Снова он звучал невозмутимо и ровно, будто обладатель его вёл непринуждённую беседу за чашечкой чая вместе со своим давним другом. Так же непринуждённо он достал носовой платок, вытерся, поправил одежду и обтёр чужие ягодицы, перепачканные его семенем. Ишь, ты, как по-джентльменски. Ней даже усмехнулся, но смешок этот вышел горьким и слишком усталым, таким, что его можно было бы счесть за всхлип, если бы только его услышали. Веллингтон пропустил это мимо ушей, встал на ноги и, одёрнув камзол, посмотрел на пасущихся коней, то и дело лениво взмахивающих хвостами. — Думаю, они передохнули. Нужно возвращаться, — он глянул на Нея, рядом с которым поблескивала маленькая серебряная коробочка с барсучим жиром. — Полезная вещь, нужно будет поблагодарить твоего адъютанта. Тебе, кстати, в первую очередь, не думаю, что без этого подарка было бы легко. Он поднял коробочку и убрал её в карман. Правильно сказал Октав: кто знает, когда ещё может пригодиться такая весьма и весьма полезная вещь. Как минимум, рука уже не болела, а синяк почти сошёл на нет. Чудо — не иначе. Веллингтон прошёл к коням, пока Ней, шипя и морщась от боли, поднимался с кипрея. Ясно ощущалось, как наливались ярким цветом синяки на бедрах, оставленные чужими пальцами и как загорался такой же яркий синяк на лице. Это почти новая Испания. Он снова проиграл Веллингтону, а тот чувствовал свою победу над человеком, который по-настоящему низверг Наполеона с трона. Над псом, посмевшим укусить хозяина, но быстро нашедшим нового.***
— Маршал! Вот вы где, мы потеряли вас! Октав выехал навстречу, широко и радостно улыбаясь, однако улыбка его быстро сошла на нет, стоило только увидеть синяк на лице Нея, набравший цвет и теперь бросающийся в глаза слишком явно. — Это как? — Об дерево, — быстро соврал Ней замогильным голосом и отвёл от Левавассёра взгляд, старательно делая вид, будто бы высматривает в чаще леса недавно упущенную добычу и не замечая, как смотрит на него Веллингтон. — Надо намазать барсучьим жиром! Мигом заживёт! Ней только кивнул и тут же изменился в лице, когда увидел, что собаки, убежавшие вперёд них, вернулись. Черная борзая Веллингтона гордо шагала впереди, неся в зубах безвольно повисшую лисицу. Даже здесь он проиграл. — Стало быть, — Артур спешился и забрал добычу из зубов собаки, поднимая её за хвост, — моя взяла. Он сдержано улыбнулся и посмотрел в лицо Нея, взглядом проходясь по всей его фигуре и останавливаясь на перепачканных травой зелёных рукавах.