Глоток воздуха

Пятый уже давно мучается. У Пятого уже давно есть зависимость. И, нет, это не загоны по поводу апокалипсиса. И даже не кофе, которое парень обычно пьёт литрами. Это было кое-что другое.. Вернее, кое-кто. Эти зелёные глаза не давали таймеру покоя, не выходя из головы. Номер Восемь. Откуда ты, черт возьми, взялся? Зачем? Зачем ты заставляешь темноволосого мальчишку видеть кошмары каждую ночь? У него в душе поселилось такое странное чувство.. оно прожигало изнутри, и парень впервые не мог справиться с этим. Потерял контроль.. это пугало. Пугало настолько сильно, что, обычно смелый и решительный номер Пять не выходил из комнаты неделями, лишь бы вновь не встретиться взглядом с зелёными глазами, буквально убивающими его. Он ведь не может признаться, он никогда этого не сделает. Не скажет, из-за чего до боли в висках держит подушку между плотно сжатыми зубами ночью, заглушая истошные крики, которые вскоре стали беззвучными. Сил не осталось. Он чувствовал бессилие и полную беспомощность. Это растаптывало и так до жути уставшего от всего этого Пятого. Пятый ненавидит его. Всем своим сердцем. Ненавидит его улыбку, его смех, его глаза.. чёртовы нефритовые глаза, не желающие покидать разум мальчишки. Они так плотно въелись ему в голову, что таймеру иногда казалось, будто они давят и пульсируют внутри.. Ещё одна наполовину пустая бутылка крепкого и терпкого алкоголя, остающегося на губах, во рту, обжигающего кожу и текущего по венам. Пятый наивно надеется, что у алкоголя хватит сил сжечь все его чувства. Как же он ошибается.. Снова и снова. Даже Клаус, который обычно сам напивался в стельку, стал волноваться за «младшего» брата, пытаясь как-то заговорить с ним и узнать причину такой резкой смены настроения. Но Пятый молчит. Молчит как партизан, медленно и верно добивая себя. Он знает, что если выговориться, отпустит эту боль, накопившуюся в душе и уже давно превратившуюся в смертельный яд замедленного действия – наружу, то ему должно полегчать.. Но он молчит. Опять. И у его семьи руки опускаются. Они хотят помочь. Искренни хотят. Правда, не могут. И как бы Харгривз этого не отрицал, был один человек, который мог бы разрушить его душевные страдания одним своим желанием.. своими объятиями, своим тихим, успокаивающим шёпотом.. Он мог бы спасти тонущего мальчика, этого бесчувственного демона, убившего столько людей. Теперь, он сам идёт ко дну. Теперь, он сам нуждается в спасении. Но пожалел ли он кого-нибудь из своих жертв? Нет. Пришло время расплатиться за это. На его руках столько крови.. этого количества вполне достаточно, чтобы захлебнуться в ней. Погрузиться с головой, и больше не вынырнуть. Почему же ты, настолько внимательный, чуткий, замечающий абсолютно всё, Номер Восемь, так слепо не видишь страдания и муки зеленоглазого киллера, который увядает на твоих глазах? Ты действительно не смог разглядеть съедающую душу боль в глазах напротив? Действительно не увидел разницы между «старым» Пятым и «новым»? Сдавшимся, смирившимся, гниющим внутри таймером, которым он стал сейчас? Или ты всё прекрасно понимаешь? Просто хочешь насладиться его муками сполна, делая вид, будто не знаешь, что происходит. Хочешь увидеть, как он умрет. Как окончательно потухнет его взгляд, который и так потерял свою яркость, свою жизнь.. свою гордость, упрямство, искру, надежду.. Её больше нет, Эйдан. И в этом виноват только ты. Пятый, иногда, засматривается на него непозволительно долго. Хочет запомнить своего личного мучителя, хочет, чтобы его образ намертво остался в голове, хочет быстрее покончить с этим, хочет самостоятельно убить себя. И как можно скорее. Он больше не в силах терпеть. Или в нем просто проснулся мазохист, требующий больше мучений, больше слез, больше криков, больше царапин на руках, становившихся всё глубже и глубже, потому что Пятому стало мало. Очень мало. Ему хотелось ещё. Ему хотелось максимально. Максимально почувствовать эту боль, узнать, какого это, убить самого себя. И только тихий, уже не такой четкий как раньше, голос... голос, который Пятый назвал Долорес, чтобы не чувствовать себя таким одиноким и ненужным, чтобы убедить себя, что он хоть кому-то важен, вновь скажет ему: «ты снова слишком долго смотришь на него, Пятый». И он отворачивается. Исчезает в синей вспышке, пока этот «монстр» не увидел его влажные глаза. Не увидел разбитые в мясо костяшки, не увидел чёрные круги под глазами, худые, изрезанные вдоль и поперёк, руки, покрытые множеством синяков ноги.. ведь Пять теперь мазохист, и когда ему больно, он делает ещё больнее. Сжимает свою кожу. Сильнее. Ещё сильнее. Словно хочет сорвать, содрать её с себя ногтями, под которыми давно находится запекшаяся кровь. Она не отмоется. Уже не отмоется. Он будто желает избавиться от самого себя. Его уже тошнит от собственного отражения, ведь оно так похоже на него.. На того, кто поломал его жизнь. Затоптал её, безжалостно сравняв с асфальтом. На того, кто поломал его характер, превратив в измученного, сходящего с ума от не заканчивающейся боли мальчика, который больше не слышит обеспокоенные голоса родственников, не видит их напуганные глаза, не видит слёзы Вани, не слышит её плачь. Не чувствует чью-то руку, мягко поглаживающую костлявое плечо. На нем свежие раны, поэтому прикосновение отдаётся сильной болью, но Пятый так привык к ней, стал одним целым с этим чувством, что даже не дёрнулся, продолжая таким же пустым взглядом смотреть куда-то в стенку. Или сквозь неё.. Он уже не знает. Он просто ждёт, когда это прекратится. И, знаете, ему даже начинает нравиться. — с тобой всё хорошо? Эйдан. Неужели. Неужели ты только сейчас додумался спросить это? Жаль, что уже слишком поздно. Если бы ты сделал это хоть немного раньше.. если бы ты успокоил его ещё тогда, когда ему было действительно страшно, когда ему ещё не хотелось умирать, когда он так лихорадочно пытался выбраться из поглотившей его тьмы.. когда он так хотел почувствовать себя нужным. Когда он хотел, чтобы ты помог ему. Прижал к себе, согрел холодное, худое, пропитанное болью тельце.. Он бы отдал всего себя, он бы смог подняться, смог вновь заставить себя жить. Для тебя. Но сейчас, он уже окончательно опустился на самое дно. Почувствовал «тепло». То самое тепло, которое «спасает» тебя, когда ты уже тонешь. Когда у тебя уже нет шансов. Когда тебе нравится. Когда ты получаешь от боли кайф. Дикий кайф. Когда тебе уже плевать на причину своей смерти. Когда ты уже забыл её. Когда ты больше не кричишь о помощи. Ты просто хочешь опуститься ещё ниже. Ты просто хочешь, чтобы это прекратилось. И даже тихий, нежный голос Долорес не успокаивает, становясь слабым, а после и вовсе пропадая. Почему же ты решил «помочь» именно сейчас, когда всё уже потеряно? Неужели ты не понимаешь, что твои глаза больше не приносят ему страданий? Что они уже ничего не приносят. Они больше не в силах согреть. Теперь ты не в силах сделать что-то с этим. Он ведь так хотел максимально почувствовать всю боль. И он достиг предела. У него получилось, Номер Восемь. Он больше ничего не чувствует. Пятый уходит, применяя все свои оставшиеся силы, чтобы исчезнуть в синей вспышке. Он не слышит крики родственников, которые просят его вернуться. Просят его не уходить. Просят рассказать, что происходит. А ведь когда он был действительно готов объяснить причину, они не замечали его боли. Наверное, Пятый действительно умело скрывает свои эмоции, и они в этом не виноваты. Не все же умеют читать людей насквозь. Не все же способны разглядеть пустоту в том месте, где должно быть сердце. Пятый даже не думал, что сможет чувствовать настолько сильную боль.. Он же хладнокровный, жесткий и равнодушный убийца, у которого огромный опыт и множество унесённых жизней за плечами. Он ведь должен был просто забыть его. Просто стереть из своей жизни. Он не должен был плакать, не должен был сдавленно скулить, пока никто не видит, не должен был тонуть в разъедающей всё внутри безнадёжности, не должен был притворяться, что всё хорошо. Не должен был пытаться заменить моральную боль – физической, проводя острым лезвием по блендой коже раз за разом. Не должен был подсаживаться на это, не должен был убивать себя собственноручно. Ему не должно было понравиться. Что же ты сделал с ним, Эйдан?

***

Ещё одна бутылка. И ещё одна. И ещё. Как же он хочет напиться до потери сознания, до звона в ушах, до ложного чувства спокойствия. До беспамятства. Пятый давно перестал верить, что алкоголь выжжет всю боль. Потому что он больше не нуждается в этом. Возможно, она и осталась.. где-то глубоко внутри, там ведь уже практически не осталось места. Для надежды и желания что-то менять уж точно. Так почему бы не закончить. Почему бы не прекратить всё это? Чувствовать что-то – отвратительно и больно. Ни чувствовать ничего – разрушительно. У Пятого больше нет сил искать ту самую спасительную «золотую середину». Ничего уже не будет как прежде. И зачем ты вообще пришёл, Номер Восемь? Не уж то комиссия нашла способ убить таймера? Если Эйдан и был этим самым «способом», то у них получилось. Пора признать поражение. Удивительно.. Зеленоглазый монстр ничего не делал, этим самым бездействием и убивая Пятого. Как же хитро.. Наверное, таймер перестал верить в то, что он не специально. Что он просто не видит, как мучается номер Пять, как разбивает себе руки, как литрами заливает в себя крепкий кофе, а затем и крепкий-крепкий алкоголь, чтобы забыться. Чтобы попытаться выбраться. Неужели, когда таймер уже смирился, медленно захлебываясь в ледяной воде, утягивающей его на темное-темное дно – ты вдруг «опомнился» и решил помочь? Но нужна ли ему твоя помощь теперь? Наверное, все таки да. Что-то все таки осталось у него в душе. Совсем слабый, тусклый огонёк ещё не погас, пытаясь продержаться как можно дольше. Ведь когда ты заходишь к нему в комнату, он медленно поворачивается, смотря на тебя пустым взглядом. Но, знаешь, в нем проскакивает почти незаметная искра веры. Он все ещё надеется на тебя, Номер Восемь. Всё ещё верит, что ты можешь вытащить его, даже если он уже убедил себя в том, что ему больше не нужно этого. Он просто устал. Он просто нуждается в глотке воздуха. Он просто нуждается в тебе, Эйдан. Очень и очень сильно. Пиджак валялся где-то в стороне, а рубашка, увы, не могла скрыть свежие раны. И когда ты увидишь его изрезанные, худые руки, кое-как сжимающие в руках очередную бутылку терпкого виски, когда заметишь чёрные, пугающие синяки на оголенных лодыжках, понимая, что эти жуткие «пятна» присутствуют не только на них.. что они разбросаны по всему телу мальчика, который пьяным, но пронзающим взглядом смотрел тебе прямо в лицо. И этот взгляд.. переставал быть равнодушным. В нем было столько боли.. столько.. обиды.. Тебе станет не по себе. Тебе самому станет больно. Теперь ты видишь? Видишь, что он пережил? Что он чувствовал? Видишь, сколько мук ты ему принёс? — Файви.. Тихий шёпот сожаления удерживают стены этой комнаты, чтобы больше никто кроме тебя и его не слышал этого. Пятый сдерживает слезы, но его зелёные глаза все равно становятся влажными, а губы предательски дрожат. Бутылка летит куда-то в сторону, разбиваясь на мелкие осколки и заставляя Эйдана вздрогнуть. В Пятом сейчас бушует злость. Ярость. Он хочет вырвать ему позвоночник, выковырять ложкой глаза и засунуть их глубоко в глотку, чтобы тот захлебнулся в собственной крови. Хочет поднять острый осколок и изуродовать ему лицо, чтобы он, черт возьми, понял, как выглядит его душа. Чтобы он кричал. Громко и истошно. Прямо как Пятый каждую гребанную ночь. Кричал, задыхаясь и глотая горькие слёзы. Осознавая всю свою ничтожность и беспомощность. А Номер Пять будет наслаждаться этой болью, и когда тот будет на волоске от смерти, он снова заставит его, последнюю тварь, жить дальше. Решит любезно помочь. Настрадался и хватит, хватайся за руку, солнце. — мне так жаль... Таймер подрывается с места, подходя к Эйдану практически впритык, а затем с силой бьет его по лицу. Один раз, второй, третий.. Бьет и бьет... А слёзы неприятно обжигают щеки, оставляя после себя мокрый след. Они беззвучно падают на пол, а Пятый всё не может остановиться. Но и Номер Восемь совсем не сопротивляется, покорно стоя на одном месте и получая всё новые, сильные удары. Он понимает, что заслужил. Понимает, что причинил мальчику боль, намного сильнее этой. Пять терпел столько времени.. Почему он не пришёл к нему раньше? Эйдан ведь умел «читать» людей. Так почему же не увидел в глубоких, зелёных глазах безысходность и страх? Ещё один удар. Из губы и носа идёт кровь, и Номер Восемь слизывает её языком. Привкус металла остаётся во рту. Рука таймера вновь рассекает воздух, но на этот раз удара не будет. Эйдан перехватил тонкое запястья, усыпанное свежими порезами и синяками. Держит аккуратно, чтобы не причинить дискомфорт, чтобы не навредить хотя бы сейчас. Номер Пять дергается, вырывается изо всех оставшихся сил, рычит как подстреленный зверь, пытается сдержать слёзы, которые полились без остановки. Оказывается, убийцы тоже могут плакать. Одно движение, и таймер чувствует тёплое тело. Его притягивают ближе, руки обхватывают худую спину, крепко прижимая к себе, удерживая. Пятый все ещё пытается выбраться из объятий, колотит грудь парня руками, жалобно скулит. — я ненавижу тебя! Ненавижу! Голос Пятого срывается на крик. Он хочет оттолкнуть Эйдана от себя, но просто упирается покрасневшими ладонями ему в грудь, сжимая тёмную рубашку короткими ногтями. Он уже не принимает попытки остановить слёзы. Это бесполезно. Да и ему больше не хочется. Знал бы ты, Эйдан, насколько сильно он устал. — прости.. прости меня, Пятый.. Харгривз чувствует медленно расходящееся по всему телу тепло. Его прижимают ещё ближе, и таймер закусит губу, потому что раны дают о себе знать. Но и эта боль уходит на второй план. Не сразу, но уходит. Как и засохшие слёзы. — ненавижу.. – тихо шепчет Пятый, но уже без той злобы, которая была в начале. Ему так тепло.. так хорошо и спокойно.. Номер Пять коротко, почти неслышно всхлипывает, утыкаясь носом в плечо Эйдана и обхватывая парня слабыми руками в ответ. Инстинктивно жмётся ближе, словно потерянный котёнок, так сильно нуждающийся в ласке... и, наконец, получивший её. Спустя столько времени, стольких мук и адской боли, убивающей изнутри. — я больше никуда не уйду от тебя, Файви. Обещаю. «Обещаю». Это слово навсегда останется в памяти Пятого. Он поднимает глаза, смотря на парня, будто тот был единственным лучом света в его жизни. А может, так оно и есть? Сначала, ему даже не верится. Наверное, это всё сон.. Его мозг просто хочет успокоить парня, хочет, чтобы он пришёл в себя.. хочет защитить его от постоянного стресса. Но тёплые, сильные руки, говорят об обратном. Это реальность, Номер Пять. Ты дождался. Твоя смерть – стала твоим спасательным кругом. И теперь, ты лихорадочно, с вновь ожившей надеждой, которая, как ты думал, практически угасла, цепляешься за него. Потому что ты всё ещё не хочешь умирать. Признай это, Пятый. Ты тоже хочешь жить. Тоже хочешь быть счастливым. Быть нужным. Ощущать поддержку, любовь, заботу. Тебе так не хватало её. Эйдан чуть отстраняется, аккуратно берёт таймера за подбородок, заглядывая в зелёные, всё ещё красные от недавних, уже засохших слез глаза. Смотрит внимательно.. нежно. С трепетом и любовью. И Номер Пять чувствует эту искренность, но всё равно недоверчиво хмурит брови, бегая взглядом по немного напряжённому лицу напротив. Пятый чувствует обжигающее дыхание, замирая и неотрывно смотря в глаза темноволосому юноше. А затем, ощущает чужие, но такие мягкие губы на своих, обветренных, сухих и искусанных до крови. Таймер вздрагивает, явно не ожидая этого, но уже через секунду отвечает на ласку, целуя осторожно, будто боясь, что Эйдан снова может уйти. Прямо сейчас. Но второй явно не планирует этого делать, обхватывая тонкую талию Пятого, притягивая ещё ближе к себе, хотя казалось, куда же ещё сильнее. Между ними нет никакой грубости, только какая-то подростковая влюблённость, трепетность и осторожность. Губы Пятого покусанные и сухие, но Эйдану кажется, что они бархатные. А то, как податливо, казалось бы, безжалостный убийца реагирует на все его прикосновения.. удивительно. Они отстраняются только потому, что воздух в лёгких заканчивается. Номер Восемь восхищенно смотрит на покрасневшего, с немного разлохматившимися, тёмными, мягкими волосами, алыми от небольших укусов губами и зелёными-зелёными, с расширившимися зрачками глазами – Пятого. Так завораживающе. — ты такой красивый.. – томно шепчет Эйдан, проведя тёплым пальцем по скуле Пятого. Он был идеальным. Будто не из этого мира. Потому что не бывает таких безупречных людей. А Пять был неземной красоты. Восьмому даже не верилось, что это всё реально. И как он не замечал этого раньше.. Почему позволил страдать и убиваться? Почему позволил почувствовать столько боли? Почему не обращал внимания, почему не понимал (или не хотел понимать), что все мучения Харгривза – его вина? Ему хотелось всё исправить. И он сделает это. Загладит свою вину любой ценой. Пятый станет самым счастливым человеком на всей планете.. Эйдан окружит его заботой и любовью, и тот навсегда забудет, что такое боль, безысходность, муки и страдания. Притянув Пятого ближе, он вновь утягивает его в чувственный, головокружительный и опьяняющий поцелуй, делая всё неторопливо и нежно. Таймер судорожно выдыхает, и больше не хмурится, неспешно отвечая. Это было так потрясающе. Так хорошо. Так приятно. Они вновь и вновь соприкасаются губами, потому что никак не могут насытиться друг другом, но между ними всё ещё нет никакой грубости. А она тут и не нужна, Пятый уже натерпелся, достаточно. «Старший» целует сладко, дурманяще.. И Пять тает, ему настолько хорошо, что в голове ни одной мысли, только крышесносные ощущения и.. Эйдан. Такой заботливый, любящий и бережливый.. Парень осторожно приподнимает белую рубашку Харгривза, залезает под майку, не разрывая поцелуй, проводит горячими, согревающими руками по мягкой, бархатистой коже. Пять холодный. Он вздрагивает всем телом от резкой смены температуры, блаженно простонав. Эйдан никуда не спешит, стараясь растянуть удовольствие. Он оглаживает бока, талию, плоский, мягкий живот, слышит рваный вздох и ведёт чуть выше, заботливо проводит тёплыми, немного шершавыми пальцами по рёбрам, затем по позвоночнику, из-за чего таймер прогибается в спине и тихо стонет. Эйдан продолжает «исследовать» тело парня, всё ещё трепетно, успокаивающе целуя его, но натыкается на засохшие раны. Они что, есть не только на руках? Восьмой хмурится, отстраняясь, открывая глаза и расстёгивая рубашку Пятого, под его тихое: «не надо». Но парень должен был посмотреть. Должен был помочь. Таймер жмурится, нервно прикусив внутреннюю сторону щеки. Его длинные, пушистые ресницы подрагивают. Последняя пуговица, рубашка была снята и откинута на кровать. Восьмой осторожно стянул майку, и открывшийся вид на измученное, худое тело, практически полностью усыпанное синяками, гематомами, ссадинами, старыми ранами и ожогами, которое были почти незаметны, но всё равно выделялись на молочной коже.. заставил его шокировано распахнуть глаза, чуть отшатнувшись от мальчика, который горько усмехнулся, поднимая голову и смотря во взволнованное лицо напротив. — ужасно, правда? – начинает он. Его голос не громкий, будто сдавленный, но на удивление ловко проникающий в самое сердце. Восьмой хмурится сильнее. Он злится, хочет спросить, что за тварь сделала с ним такой, но осознание приходит внезапно. Пятый самостоятельно причинял себе боль всё это время. И от этого становится ещё хуже. Ведь это твоя вина, Эйдан. Только твоя и ничья больше. Хочешь спросить, зачем, но мальчик опережает тебя, заставляя захлопнуть только приоткрывшийся рот, потому что догадывается об этом. Он ведь далеко не глупый и не слепой. — зачем я это делал? Хороший вопрос, – Пять хмыкает, наконец отводя свой взгляд в сторону. Смотрит расфокусированно, задумчиво, а затем странно, и даже жутко ухмыляется. — боли было так много.. что я не выдерживал. Мне было плохо. Очень плохо. И я стал заменять моральную боль – физической. Это помогало, – мальчик ненадолго замолчал, нахмурив брови, а затем выдохнув, продолжил: — ..но только сначала. Со временем, обычных порезов становилось слишком мало, и я искал другие способы.. я мог прищемить себе руки, облиться кипятком, содрать кожу.. я даже не заметил, как дело дошло до сломанных костей и гематом. Меня затянуло, и я не в силах был остановиться. Восьмой в ужасе не может промолвить и слова, лишь смотрит с сожалением, и не может подавить жгучее, разрастающееся чувство вины. И Пятый боится. Боится, что Эйдан отвернётся от него, уйдёт, назвав его никчемным и слабым, но этого не происходит. Он слышит лишь хрипловатое «Господи, Файви..», и чувствует, что его вновь обнимают и целуют в обветренные губы. Казалось бы, такое лёгкое и почти неощутимое прикосновение.. но оно успокаивает и лечит лучше любого лекарства. Парень слегка углубляет поцелуй, ощущая, как громко колотится сердце таймера. Восьмой зарывается пальцами в мягкие-мягкие темные волосы Пятого, гладит, массирует кожу головы, перебирает невероятно приятные на ощупь локоны, чуть-чуть сжимает их, и Пять ненадолго отстранятся, прикрывает глаза, издавая звуки, похожие на мяуканье и тихое мурчание, подставляется под тёплую ладонь. Ему слишком мало. Ему нужно ещё. Но сейчас, на его детском теле всё ещё присутствуют повреждения, поэтому «старший» коротко целуют мальчишку в лоб, ласково шепчет, что сейчас придёт, и уходит куда-то. Пятый все ещё боится, поэтому замирает на месте, и чуть ли не дрожит, неотрывно смотря на дверной проем. Он ждёт. Прошло всего секунд двадцать, но для Пятого они показались вечностью. Ему казалось, что его снова обманули. Что Эйдан больше не вернётся. Что он наивный, глупый мальчик, поверивший в то, будто его действительно хотят спасти. Будто ему действительно хотят помочь. Его сердце уже готово вновь бухнуть вниз, разбившись вдребезги, но в комнату заходит человек, который склеит это самое сердце, вылечит его, отогреет. И Пять впервые за несколько месяцев улыбается. Искренни, тепло и.. лучисто. Эйдан замечает эту улыбку, и в которой раз повторяет: «ты невероятно красивый, Файви». Ему так нравится, когда его мальчик улыбается. И он сделает всё, чтобы эта завораживающая улыбка появлялась на вечно хмуром лице Харгривза как можно чаще. В его руках аптечка, он садится на кровать, а рядом присаживается и сам Пятый. Восемь оценивающим взглядом пробегается по худому тельцу, тяжело вздыхая и сосредоточенно хмурясь. А затем, смотрит в лицо таймера, и в его глазах нет ни укора, ни разочарования.. только желание помочь. Он хочет, чтобы Пять доверился ему. Чтобы он понял – Эйдан не причинит ему вреда. Не причинит ему боли. Больше нет. — позволь мне помочь тебе. Зеленоглазый киллер кивает. Номер Восемь нежно обрабатывает раны, дуя на них, чтобы не щипало. Он лечит его тело. Он лечит его душу. Убирает следы тех мук, которые он принёс ему. И Пятый уверен, он сможет простить его. Уже простил. Эйдан мягко касается тонкими пальцами его кожи, обжигая её тёплом, клеит пластыри с паровозиками, улыбается и переодически целует в худое плечико. Номер Восемь укладывает его в кровать, укутывая в пушистый плед, а потом покрывает его лицо поцелуями. Останавливается на губах, осторожно накрывая своими. Целует ласково и нежно. Целует столько, сколько нужно мальчику. А таймеру он нужен, как глоток воздуха, когда ты уже на самом дне. И Пятому кажется, что он сможет влюбиться снова.