Один день в Петербурге

В воздухе витал сон, когда к плечу Олега аккуратно прикоснулся Разумовский, вытаскивая того из полудрема. — Сереж? Ты чего не спишь? Все хорошо? — он взглянул на рыжего, садясь в кровати. Их общей кровати. Конечно, они были вместе, зачем скрывать свою любовь, если все решилось еще в далеких годах детского дома? Когда кто-то из них случайно сказал: «Я тебя люблю» и получил в ответ те же слова. Сережа почти всегда предпочитал засыпать на диване в своем офисе, пока Волков немного недовольно глядел на него. Но иногда, ему все же получалось положить Разумовского в кровать и, даже это было иногда не под утро. — Я спал, но что-то пошло не так. Помнишь, как мы летом, когда были маленькими постоянно сбегали и гуляли? Как мы терялись, заходя в разные уголки города, — парень выглядел сейчас, как тот самый мальчик из далеких воспоминаний. Птенчик, с длинными и растрепанными волосами, в старой домашней футболке, которая принадлежала, кажется, когда-то Волкову. — То есть, ты клонишь к тому, чтобы мы завтра пошли в пешую прогулку? — Считай это, приглашением на свидание, — Сергей пожал плечами и улыбнулся, так загадочно и завораживающе, как он умел всегда. — Ты же в курсе, что для хорошей прогулки надо будет встать пораньше? Олег наклонил голову, сначала хмурясь. Но потом, поджатые губы перетекли в теплую и влюбленную улыбку. Они и вправду не выходили на улицу без надобности, то встречи, то за продуктами. Технологии технологиями, но ходить по магазину самому и выбирать – это святое. Тем более, на улице обещали хорошую погоду. — Ладно, так уж и быть, ради тебя я готов встать с утра пораньше. Повисло молчание. — Бога нет, но о, боже мой! Сам Сергей Разумовский станет ради меня пораньше?! Я бы повесил этот момент в рамочку, но, к сожалению, не могу, какая жалость и печаль, хотя, я все еще в шоке, — Волков упал обратно в подушки, прикрывая лицо рукой. Он мог бы стать прекрасным актером, правда, такового не свершилось, — Жизнь прожита не зря! Я иду на свидание с самым прекрасным парнем этого мира. — Блять, Олег, мы вместе уже почти всю жизнь, ты всегда будешь удивляться этому? Разумовский усмехнулся и лег рядом, удобно устраиваясь на плече Олега. Было так тепло и спокойно, кошмары из детства не волновали. — Я всегда буду этому удивляться, хотя, удивляться – неправильное слово. Я буду восхищаться всю жизнь. Ты же знаешь, что я люблю тебя? — шатен накрыл обоих одеялом, оставил невесомый поцелуй на лбу Сережи и обнял того. Сквозь шторы был заметен едва видимый оранжевый свет фонарей, хотя на улице уже начинало светать. — Олег? — М? — Люблю тебя, мой невероятно-прекрасный актер. Определенно, засыпать в кровати, в объятиях самого родного человека, было намного лучше, чем на диване, но недалеко от работы. На душе было хорошо, спокойно, только предвкушение не давало нормального покоя. В голове Разумовского строились планы, просчитывалось много чего, пока Волков планировал вручить прогулку на руки фортуны и рандома, ведь, можно просто идти туда, где красиво, куда ведет сердце. Со временем, некоторые детали из детского дома забываются, но не их вылазки. Они были такими редкими, но такими долгими. Как только Сережа упал в пучину тихого и, на первый взгляд мирного сна, так сразу же наступило утро. Когда Разумовский в последний раз вставал утром? Тяжелый вопрос, на который он не искал ответа. Олег же, напротив, предпочитал прекрасной и тихой ночи светлое, теплое утро. Так и сейчас, надо было просыпаться, что для Сергея было величайшей мукой в этом мире. Сколько он себя помнил, никогда не любил вставать рано и, никакие объятия, поцелуи и блинчики не заставят Разумовского с легкостью подняться. Волков не оставлял надежд, он аккуратно выскользнул из капкана рук, оценивая общую картину. — Земля взывает к Сергею Разумовскому, прием. Спящая красавица проспала все в этом мире, но ты не блондинка, чтобы ею быть, — Волк хрипло рассмеялся, открывая шторы. На улице была замечательная погода. Солнце светило, но не напекало, да еще и ветер дул, к сожалению, все мог омрачить дождь, но разве дождь плохой? — Всегда знал, что я красавица, — фыркнул парень, накрывая голову одеялом, — Зачем существует утро? Оно такое светлое и громкое, почему птицы не могут просто заткнуться? Ходят там, крякают. — Если у тебя будет режим, то ты оценишь, насколько прекрасно это время. Доброе утро, солнышко, сегодня прекрасный день, ты мне обещал свидание. Олег кокетливо и тепло улыбнулся, ведь самое главное солнце в этой комнате – это он. Волков сел на край кровати, пока Разумовский поднимался и разлеплял свои глазки. Солнечный свет заставлял волосы Сережи буквально гореть рыжим пламенем. Именно сейчас было слышно лишь пение птиц. Картина была поистине завораживающей, как для Олега, так и для Сережи. Рыжий пригнулся и обнял Волкова, удобно утыкаясь тому в плечо носом. Последующий подъем представлял из себя почти ежедневную рутину, как минимум взгляд Разумовского, полного паники и страха перед той самой отвратительной расческой и гнездом на своей голове. Это всегда была боль, но длинные и прекрасные волосы – одно из главных сокровищ Сергея. Мимо проходит Олег, останавливаясь и наблюдая за всей картиной. Аккуратно выпутав из его рук расческу, Волков начал расчесывать прекраснейшие и рыжие локоны. Так уж повелось, что Олег никогда не делал больно. Скорее всего, это было внушено на подсознательном уровне. Еще какое-то время и вот, они уже собирались выходить, только Волк пропал где-то в глубинах дома. — Что ты ищешь? — Помнишь, в студенчестве у нас был старый фотоаппарат? Тот, который нам достался на одной из барахолок? — из шкафа показался парень с взъерошенными волосами. Разумовский нахмурил взгляд, копаясь в недрах своей памяти, машинально прикусывая губу. Вряд ли хаотичный и, только временами организованный Сережа мог помочь, но возможно, тот шкаф являлся черной дырой или просто дырой, куда пропадали все вещи. — Ты уверен, что он вообще пережил эти года и все еще с нами? Программист подключился к розыску и, пока Олег пропадал в недрах шкафа, он просматривал вещи издали, стараясь уловить хоть что-нибудь похожее. Он лежал на верхней полке, со свисающим вниз ремешком. Сергей подошел ближе, задрал голову и прыгнул, подхватывая потерянное чудо. — Как ты нашел его за пару минут? — Иметь порядок в квартире – это одно, но идеально разбираться в хаосе – другое. Кстати, я не думаю, что пленка жива. — Но попытаться стоит. Я помню, как в свободное от учебы время мы таскались по заброшенным местам и фотографировали или то же самое студенчество, — Волков улыбнулся, охотно беря протянутый ему фотоаппарат. Он повесил его на шею Сережи, быстро чмокая того в лоб, —Пойдем? Разумовский буквально засветился, аккуратно беря того за руку. — Представляю, какие будут статьи от журналистов, если кто-то увидит тебя. —Просто подумай, какие они будут желтые и веселые: «Гений, миллиардер, филантроп Сергей Разумовский, а также создатель социальной сети Вместе, был замечен в центре Петербурга в объятиях высокого, обворожительного и пугающего с виду юноши. Что их связывает? Кто этот невероятно красивый и умный шатен? Почему он постоянно появляется вместе с Разумовским? Скандалы. Интриги. Расследования» — Или: «Кем надо быть, чтобы попасть в кровать к Сергею Разумовскому? Они просто друзья или нечто большее? Может, они друзья с сексуальной энергией? Только сегодня в программе: Лезем в личные жизни знаменитостей» — Чтобы затащить меня в постель, надо быть Олегом, вот мой единственный комментарий, — программист усмехнулся, выходя на улицу. Солнце светило уже достаточно высоко, на небе не единого облачка, а все, потому что он, с горем пополам, проснулся. Волк посмотрел на Разумовского. Взгляд так влюбленно скользил по этому хвосту из ярких рыжих волос, в которые было так приятно зарываться рукой. Белая кожа, она всегда была такой прямо мертвенно белой, от рождения. Сережа был похож издали на спичку. Почувствовав на себе взгляд, рыжик обернулся, поднимая глаза. — Ты выглядишь, прямо, как в школе, помню, как вместо биологии ты разглядывал меня и пытался рисовать. — Но больших успехов в художестве я не сделал, — Олег пожал плечами. На самом деле Разумовский хранил все эти неудачные портреты, они были аккуратно расправлены и сложены в папку. Иногда он их перелистывал, и хоть Волков называл их «неудачными» и «плохими», Сережа так не думал. Они были милыми, безусловно, неумелыми, но такими душевными. Так они и дошли куда-то до центра, где кипела жизнь. Было многолюдно, будто вокруг тебя большое количество голосов и мыслей, не дающих успокоиться. Некоторые узнавали Разумовского, некоторые нет. Достаточно тяжело было узнать в рыжем и худом парне гениального программиста, действительно. Точного пути не было, существовали только спонтанность и воспоминания. Достаточно часто Сережа останавливался, делал фотографии: домов, улиц, Олега, не всегда замечающего своего личного папарацци. Взяв по стаканчику кофе в одной из многочисленных кофеен, пара пришла куда-то во дворы, куда-то на крыши домов, куда было достаточно легко попасть. — Как ты думаешь, много ли людей сюда приходило с тех пор? — Волк оперся руками о перила, пронизывая взглядом залитый солнцем город. — Вряд ли, в детском доме только мы знали обо всех крышах в округе. Помнишь, как мы купили самую дешевую бутылку шампанского и распивали ее? Где-то здесь, в памяти до сих пор пылают огни в ночи, множество машин, а потом их отсутствие. Сережа рассмеялся и поставил кофе на перила, начиная щелкать фотоаппаратом. Вдали высилось несколько башен, в том числе и главный офис, а по совместительству и их дом. — Помню этот кисловатый вкус на твоих губах и как нам, потом влетело, м-м-м, не забуду. Крики о том, что нас переведут в другой дом, разлучат, но мы, кстати, не так часто попадались. Разумовский направил на Олега камеру и щелкнул. Такой приятный щелк, отправляющий прямиком в прошлое. Каким бы будущее не было прекрасным, как бы цифровые фотоаппараты не передавали мельчайшие детали, оставался шарм в этих старых и скрипящих фото. Конечно, Сережа почти все время грозился перевести все это в цифровое пространство, но так и не решался. — Я не думаю, что надо их все сохранять, например, вот эти можно забыть, как страшный сон, оставив их в альбоме, — он ткнул в фото, сделанное где-то во времена студенчества. Прямо-таки две тысячи седьмого года. Рыжие растрепанные волосы, подведенные глаза и красный галстук. — Как будто ты не скучаешь по своей эмо фазе, Олег рассмеялся, трепля Разумовского по волосам, — Я же знаю, что у тебя до сих пор остались все эти браслеты и значки. — Я никогда не перестану быть в душе эмо, но это все равно никто не должен видеть. Не знаю почему, просто не хочу. Сережа усмехнулся и перелистнул страницу. В воздухе витал уют. Зимний вечер, за окном хлопьями валит снег, а они сидят со старыми альбомами в красно-зеленых обложках и бутылкой вина. — Ты стоишь, словно столб и пялишься куда-то в асфальт, все нормально? — рука на плече буквально вытаскивает из забвения воспоминаний. Разумовский опускает камеру и фокусирует взгляд на Волке, что крайне тяжело из-за солнца. Эти растрепанные ветром короткие волосы, эти карие глаза, словно теплый коньяк, невероятной красоты кадр. Щелк, и он уже на пленке. — Все хорошо, все замечательно, просто в воспоминания упал, — отмахнулся тот рукой и наконец-таки притронулся к своему стаканчику кофе, окидывая взглядом крышу. Было так тепло, на улице и душе, будто рай на земле. — Дай-ка я сделаю пару фото, немного нечестно получится, если буду один я. Олег улыбнулся и аккуратно выудил камеру с кофе. — Давай, я тебя знаю, ты умеешь позировать, покажи львицу. Просили, получайте. Разумовский быстрым и отточенным движением распустил волосы, встряхивая ими. Поразительно, как потом среди удачных фото, Сережа найдет то самое фото. «Когда я был маленьким, я хотел стать динозавром и избежать всех проблем. Вот я вырос и стал им» - нечто подобное потом гласила подпись на фотографии. Оставалось загадкой, как Олег заставил его изобразить тираннозавра. Откинуть голову, согнуть руки и колени, издать нечленораздельный звук чупакабры, вот рецепт идеального фото. Со временем, кофе закончился, воспоминания были перерыты, а остатки соленой карамели на губах бесследно пропали. Волков и Разумовский отправились дальше. — Мне все больше кажется, что мы преследуем какую-то определённую цель, - -знакомые здания, проспекты, а вот и оно. Старый книжный магазин. Советский дом снаружи, а внутри одна элегантная хаотичность. — Ты тоже любил там потеряться. Представляешь, они там все поменяли, там даже кофейня теперь есть, - воодушевленно сказал Сережа. — Думаешь, я продам душу за булочки? — За меня, за булочки, за хорошие книги, даже не знаю за что в большей степени, — Разумовский прикусил губу, делая в голове до чертиков бессмысленные подсчеты, ведь, ответ был очевиден. Олег ухватился за ручку. Дверь была стеклянной с деревянными узорчатыми рамами, как те старые двери в метро, что убьют тебя и не извинятся. Они зашли в книжный, атмосфера мигом сменилась. Яркий солнечный свет пропал, на место пришел теплый свет ламп и легкая прохлада. Как библиотека в каком-то мультике, стеллажи до потолка. Где-то вдали виднеется лестница, ведущая на второй этаж. Широкая, отделанная мрамором и покрытая красным ковром, понятие времени здесь окончательно пропадало. Что же на втором этаже? Еще больше книг, больше окон и кофейня. С импровизированными балкончиками, где были столики и рабочие зоны. Несмотря на всю грандиозность, было уютно, как в бабушкиной квартире. Увлеченные люди, запах старых и новых книг, а также сладкой выпечки с черным кофе, все это манило и сводило с ума. Здесь было легко потеряться, ведь, на первый взгляд бесконечные, стеллажи путали. Был ли ты здесь, который раз проходишь мимо зарубежной поэзии, точно ли в первый? Какие-то коридоры вели на небольшие балкончики под потолком, где люди читали. Что-то вело к белой закрытой двери, никто так и не узнал, что там. Если хорошо потеряться (или постараться), то можно было забрести в другой мир или музыкальный магазин с необъятным количеством винила. Раньше этот книжный магазин выглядел менее грандиозно, но был уютным. К большому счастью и Олега, и Сережи, он до сих пор уютен. Глаза разбегались у обоих. Хоть на первый взгляд и не скажешь, что Волков утонченный любитель искусства, но он всегда любил книги. Будь то хороший детектив или роман, они всегда находили отклик в его сердце. А Сережа? Сережа пропал в гуще литературы, как белый кролик, растворился среди всего этого. Иногда можно было заметить рыжую гриву, но она вновь и вновь пропадала. Олег почувствовал себя Алисой. Везде лабиринты, периодические поиски загадочной персоны и восхищенный бегающий взгляд. Все же, Разумовский нашелся, где-то на втором этаже в районе книг про искусство, кажется, про скульптуры. — Я тебя нашел! — тихо усмехнулся Олег, заглядывая в книгу через плечо и приобнимает Сережу за плечи, — У меня есть одна прекрасная идея для бизнеса. — Идея? Я заинтригован, выкладывай, — Разумовский закрыл книгу и оставил невесомый поцелуй на скуле Волка. — Представь, что будет, если ты напишешь свою собственную автобиографию. — О жестокости детского дома, о жестокости людей, о студенчестве, о том, как я вырос и начал помогать людям, а еще, как первая и последняя любовь меня поддерживала? Не думаю, что моя жизнь настолько интересная, разве что, ради шутки разбавить ее драмой. — Я же просто пошутил. О нет, ты серьезно хочешь написать эту книгу? — Волков изогнул бровь, перегоняя Сережу и, идя впереди него. — Конечно, я добавлю тотальный пиздец, прямо, как в театральных постановках. Я здесь самая главная королева драмы. Будет художественная литература о том, что весь этот мир против бедного Сережи Разумовского, что даже любовь Сережи оказалась отвратительным человеком, в общем, предательства и все в этом роде. — То есть, что-то на уровне пятидесяти оттенков серого? Пятьдесят оттенков Разумовского? — они оба остановились и взглянули друг на друга. Искра, буря, понимание. — О! Сергей, я помню, как вы любили меня когда-то давно, я все поняла, я тоже вас люблю! Волк сделал голос чуть тоньше, протягивая руки к Разумовскому. Не зря когда-то играл дерево в школьном спектакле. Сережа же смахнул невидимую слезу, подхватывая театральность момента. — О! Ольга, я вас любил, но как вы не понимаете? Вы отвергли и разбили мое сердце много лет назад! Все, поздно! У меня другая, у меня все хорошо, но вы снова приходите сюда и разбиваете мое сердце. На импровизированную сценку начали сходиться люди. Кто-то ждал развязки, кто-то откровенно смеялся с комедии, а кто-то узнал самого Сергея Разумовского. — У вас другая? Да я! Да ради вас! Я бросила свое имение, своего мужа, своих слуг и даже свой любимый канделябр! Я пожертвовала всем, чтобы услышать от вас отказ? Вы разбиваете мое сердце, ну же, добейте. Скажите имя этой паршивки, что заняла мое место! — миллион эмоций на лице. Удивление, которое сменяется злостью со слезами. — Ладно! Уговорили, так уж и быть, скажу! — прикрикнул Разумовский, отходя к стене. Пару секунд тишины, он собирался с мыслями, выдумывал имя, держал лицо. В конце концов, он лишь бросил тихое, но драматичное: — Марго. Тишина. Публика ждет реакции Волкова, а тот лишь схватился за сердце, громко всхлипывая. Почти шепотом и вкрадчиво он произносит: — Поверить не могу, что вы променяли меня на эту распетушившуюся блядь. Как низко вы пали в моих глазах, прощайте. Не ищите, не пишите мне. Драматичный вздох Сережи и драматичный уход Олега завершили эту сцену. Люди пребывали в смятении, но начинали возвращаться обратно к своим делам. Разумовский позже догнал Олега. Минутное молчание в состояние ступора от того, что сейчас было, немой вопрос в чужих глазах и смех. Громкий и раскатистый смех после всего этого. — Почему ты не поступил в театральный? Ты создан для того, чтобы быть актером. Разумовский подошел к кофейной части книжного, он заказал пару пышек и кофе, черный, приятно горьковатый. — Я помню, как выталкивал тебя на сцену, говорил, что это дело всей твоей жизни, и ты будешь обязан их всех порвать. — Я это помню, как будто это было вчера. Не помнишь, для кого тогда вообще была эта постановка? Не для родителей же, да? — Волк поежился от воспоминаний и взял два блюдца с керамическими чашками на них, — Точно помню, что я дико боялся сцены, даже играя дерево. — Именно поэтому я тебя тогда почти и вытолкнул, — пожал плечами Сережа, беря на себя книги с выпечкой. Они поднялись на небольшой балкончик, с которого открывался шикарный вид на весь книжный, — Ты справился со своей ролью лучше, чем все остальные. Олег улыбнулся, присаживаясь за небольшой круглый столик в углу. В его глазах буквально можно было разглядеть того мальчика-дерево, что издавал неловкие смешки каждый раз, как его убеждали в том, что все будет хорошо. На удивление, все тогда и прошло хорошо, но карьера Олега Волкова, как актера, так и не успела начаться. Карьера Сергея Разумовского в качестве художника-декоратора тоже пала смертью храбрых. Может, где-то на чердаках их родного детского дома осталась та кассета с записью того самого выступления, где Олег сыграл далеко не самую главную роль. — Спасибо. — За что? — Сережа поднял взгляд от темно-зеленой керамической кружки с кофе. — За то, что ты у меня есть. А еще за то, что вытолкнул тогда меня на сцену. Волков усмехнулся, протягиваясь через стол к рыжему и целуя того в уголок губы. Быстро, но со всей нежностью, как было почти всегда. Снова влюбились, снова друг в друга, все по старому, никаких перемен. Провести пару часов в обществе книг, черного кофе и сладких пышек было наслаждением. В компании любимого человека сидеть, обсуждать книги, да и искусство в целом, что может быть лучше? Разве что только потеря во дворах города с некоторыми историческими справками. На улице кажется, вечерело, солнце планировало садиться, но произошло бы это не скоро. Никто из них не помнил о времени, да и к чему вообще эти бесполезные знания о часах? На дворе белые ночи, определить время по городским фонарям почти невозможно, но вот, солнце заливает своим светом площади и проспекты. Скоро город озариться искусственным и оранжевым светом. Куда, в конце концов, приведет жизнь? Скорее всего, в самое сердце города, почему-то именно туда можно прийти, теряясь в бесконечных закоулках. Было какое-то очарование в Дворцовой площади. Такая обширная, окруженная почти со всех сторон зданиями, а также люди. Самые обычные люди, закатывающие импровизированные концерты, имея только гитару и отменный голос. Именно в этих скоплениях людей, просто поющих от души как раз и витает душа Петербурга. Кто-то танцует, кто-то подпевает, а кто-то снимает. Небо было малиновым, а свет солнца ярко-оранжевым. — Хочу танцевать, позволите пригласить вас? — Разумовский сделал реверанс и протянул руку. Конечно, Волк ее принял и был сразу же втянут в небольшую толпу людей. Почти всегда найдутся зеваки, образующие полукруг у гитаристов и барабанщиков, что поют русские песни. Иногда Цой, иногда Нервы, но чаще всего это были те песни, текст которых все знали, но название позабыли. Такие родные, вросшие уже в твое сознание. К черту новинки, к черту классику, если есть эта музыка откуда-то из девяностых и нулевых, погружающая в пучины воспоминаний. Определенно, те песни, которые были на слуху у всех. Если постоять пару минут, доставая из памяти старую папку с воспоминаниями, то можно обнаружить, что на самом-то деле это оказывается песня Сплин или Градусов, как же они могли забыться? Вечно прекрасные, навечно оставшиеся в сердце. Те самые песни, которые играли на гитаре у костра или на улицах. Года проходят, а уличные музыканты навсегда застыли в том времени. — У меня есть для тебя одна новость. — Надо же? И какая? — Сережа удивленно вскидывает брови, продолжая тянуть Олега из народа. — Мы не умеем танцевать. — Никто не умеет. Никто не посмотрит косо, так что. Сережа медленно, но верно вытаскивает Олега к танцующим парочкам. Ну как, танцующим, просто кто-то решил кружиться со своей второй половиной и вот, начали все. Да песня такая, романтичная и не сладко приторная. Умеют ли они танцевать? Вряд ли умел ли хоть кто-нибудь танцевать среди тех людей? Не исключен вариант, но скорее всего, нет. Как они аккуратно примыкают к тем парочкам. Как музыка растворяется, как и все люди. Остаются только они, кружащуюся. Криво, косо, но с любовью. Может, так и выглядела их жизнь? По сути же, любая жизнь кривая и косая, но с каплей любви, ведь так? Сережа прижимается носом к плечу и вдыхает. Они оба проникаются ритмом, двигаются, как единое целое. Неуклюже, но бодро. Композиция сменяется, парочки расходятся, как и Разумовский с Волковым. Эти импровизированные концерты почти никогда не держали в себе людей дольше, чем пара песен. Но приходили новые, засматривались, а потом вновь уходили. Круговорот музыки в природе, если так можно будет назвать. — Это все, что ты хотел? Только и всего? — Ага. Кайф я свой получил, как и ты, тем более, если танцевать, то подо что-нибудь лучше, чем это. Волк усмехнулся, Сережа не изменился. Все еще импульсивные решения и хаотичность, все по-старому. Он вздохнул, беря того за руку. Возможно, и Олег, и Сережа были теми мальчиками, которые не любили танцевать в школьные годы. Теми детьми, что при любой возможности искали выход из этой ситуации. Разумовскому крайне легко удавалось избегать всего этого. Он был тихим и странным, чаще всего пары на него не находилось, именно поэтому, он почти и не принимал участие в этом бесоебстве. Прятался под потрепанной жизнью лестнице или еще где-нибудь. Олег также был не особым поклонником всего этого. Что в детском саду, что в школе, он убегал, прятался, делал вид, что умирает, что угодно, чтобы не танцевать в этих новогодних елках. Они стали буквальным олицетворением картинки «не нравится. Мне тоже». Почему бы не нарушить эти традиции и не потанцевать? Дрыгаться под музыку, оказывается, очень интересное занятие. — Олег? — Разумовский посмотрел на него, кладя голову на плечо. Вымотался за день, но глаза горят счастьем. Или идеей? — Что? — Волков нежно прижимает к себе рыжего. Они оба счастливы, опьянены самими собой. Даже в огнях шумного города было тихо и спокойно. Все еще слишком душевно. — У меня есть одна идея. Как насчет поехать на залив? Тихо, безлюдно, нет фонарей, но есть звезды. И шелест едва заметных волн, и прохладный песок. Скажи же, не прекрасно ли это? Была у них одна традиция. Спонтанно предлагать поехать на залив, именно ночью. Там действительно было спокойно, наверно, поэтому они нашли для себя это место. И вроде бы, просто вода, просто песок и камни, просто вид серости, деревьев, а где-то вдали и на башню Вместе с Лахтой. Раньше ни одной из этих построек не было, так что, увидеть город было еще сложнее. Брать с собой плед, ложиться на прохладный песок и смотреть на небо, что может быть лучше? Порой, луна была полная и необычайно ярко светила своим едва ощутимым сиянием. Вроде бы есть от нее свет, а вроде и нет. Может тут темно, хоть глаз выколи, а может, просто не все настолько чувствительны, что могут заметить легкий белый свет на своей коже. Отражение в едва волнующейся воде. Если день был особо жарким, то и ночью не было так холодно. Ветер не был таким холодным, как всегда. — Было бы неплохо, сам хотел предложить, но ты снова опередил. Мы же не ведем счет этих предложений? — теплый ветерок потрепал волосы Волка. Он приподнял уголки губ в такой же блаженной и влюбленной улыбке. И вот, кажется, прошел час с копейками или около того. Солнце полностью скрылось за горизонтом, оставив этот мир во мраке ночи. Было лето, значит, ненадолго солнце покидало этот мир. Может быть часа на четыре. Они приехали, разложили плед на песке и легли. Было тепло и уютно, все как всегда. Все те же камни, тот же песок, то же, черт возьми, небо. Возможно, это было им нужно, как кислород. После долго дня, полного приключений, вот так, спонтанно, уехать на их место и завершить этот день еще лучше. Оглядываясь назад, можно сказать, что день был действительно длинным. Думаю, Разумовский и Волков будут вспоминать это лето, это приключения с искренней теплотой, которая сопровождала их сегодня. Аномально тепло и не дождливо, но кто бы сомневался в хаотичности погоды города? Не только же одни дожди, да туманы? Фотографии будут хранить все это. Воспоминания будут делать это еще лучше.