Обещание

Рыжее, в цвет ее роскошных волос, оперение стрелы едва заметно дрожало, выдавая волнение и страх, а в зеленых глазах за бушующей яростью плескалась отчаянная мольба. Стрела, направленная на короля была последним безумным шагом в попытке спасти гномов. Что ж, Трандуил всегда ждал от нее чего-то подобного. Сомневался, надеялся, что этого все же не произойдет, но осознавал, что предательство с ее стороны неизбежно. Ждал, но все же чувства одержали верх, иначе как объяснить удивление и тревогу вспыхнувшие в его глазах, когда Тауриэль заученным движением вынула из колчана стрелу и туго, до звона натянула тетиву лука. И снова, как и тысячи лет назад прозвучали слова о любви. Как и та, другая, Тауриэль, все твердила, что в сердце его нет ни капли любви. Но кто давал им право судить о нем и о его чувствах, разве не любовь дала ему силу и мудрость, чтобы простить, не забывая? Он простил тогда, простит и сейчас. Но все же ярость, вызванная словами Тауриэли, вспыхнула в морозном воздухе молниеносным взмахом меча, разрубившего лук на части, и тонкое пение тетивы слилось со звоном металла. - Что ты знаешь о любви? Думаешь это любовь? Ты готова умереть за нее? И что же могла знать о любви молодая пылкая эльфийская дева, никогда не покидавшая сумрачных лесов Лихолесья, не знавшая другого мира, для которой жизнью были только бесконечная охота на пауков и любование далекими таинственными звездами. Что могла знать она о смертельном, сжигающем душу пламени, искра которого способна подарить жизнь, а затем, отобрать надежду, спалив сердце в серый холодный пепел. Кому дано знать любовь ли это или просто безумие, в одно мгновение накрывшее с головой, при встрече с неизведанным и прекрасным. Но умереть за нее Тауриэль была готова. Трандуил видел это в пламени ее взора, в холодной уверенности, с которой простая лесная эльфийка направила оружие против своего короля. Лесные, они всегда были такими – пылкими, иногда безрассудными, следующими по первому зову сердца, с одинаковым рвением, и в кровавые бойни и в веселые праздничные хороводы. Ему ли не знать, каковы они? Даже Леголас, беловолосый голубоглазый эльф, синда, и тот всегда носил в своем сердце часть их мира. Мира, который дал его беспокойной душе пламя, ведущее только вперед, зовущее вдаль, манящее в самое пекло жизни. Пламя, что Трандуил пытался погасить в сердце сына долгие годы, сотни лет, тысячелетия, всю его жизнь, старательно взращивая в нем бесстрастного воина, знающего долг и честь, но не познавшего тепла любящего сердца. Король всегда держал принца подле себя, достаточно близко, чтобы знать, что у того на душе и достаточно далеко, чтобы не опалить его сердце и разум своей любовью. И сейчас Леголас оказался рядом. Оркрист в его руках мягко, но уверенно и требовательно опустился на меч Трандуила, направленного на Тауриэль, вынуждая Короля отступить. Звон металла в голосе Леголаса был доказательством его веры в то, что рука отца не дрогнет. Сын был уверен – Трандуил не простит, не поймет, не найдет в себе сил, чтобы самому опустить меч и не окропить эльфийской кровью мощеные улочки разграбленного Дейла. Но верил ли Леголас в то, что гордыня и заносчивость Короля настолько велики, что и сын может пасть их жертвой? Трандуил все же надеялся, что нет. Иначе стал бы он поворачиваться к отцу спиной, уводя Тауриэль на Воронью Высоту? - Тогда придется убить меня… Что ж, и Леголас был готов умереть за свою любовь. Неправильную, бессмысленную любовь, противоречащую всем законам этого мира, пустившую корни в сумраке отравленного Тьмой леса. Любовь, которой Трандуил невольно сам дал жизнь, ведомый милосердием и верностью своему слову. И пусть Леголас будет вечность презирать отца за его высокомерие и гордыню, которые, как ему казалось, стали причиной внезапной холодности Тауриэль. Пусть будет уверен, что Трандуилу недостает мудрости и благоразумия, чтобы одобрить их союз. Но как раскрыть истинные мотивы Короля, не очернив при этом светлой памяти матери? Он не мог причинить такую боль Леголасу, разбить его сердце и без того истерзанное сомнениями. Трандуил не мог поведать сыну, что они оба были когда-то преданы той, кого любили больше всего на свете. Больше жизни. Нет, не найдет в себе сил Король, ни в один из дней под этим солнцем, чтобы рассказать, как после яростной битвы у Гундабада, королева вошла в его шатер, опустив в сомнении и страхе глаза, но с сердцем полным решимости и отваги. Трандуил знал, зачем она пришла. Он видел, как в самой гуще боя, окруженная врагом со всех сторон, она искала и звала того, кому отдано ее сердце. И не его имя срывалось с ее уст. Слова, сказанные королевой в ту злосчастную ночь, остались в памяти, высеченные на сердце кровавым узором. Она говорила о любви так, будто это было единственное благословение, данное Создателем всем, кроме него. Но все сказанное стало неважным, едва она произнесла вслух имя своего сына, их сына. - Леголас… - Не позволю. Никогда. Тогда тебе придется убить меня. И она ушла. Ушла в неизвестность, предав свой народ, свою семью, Короля и, что было больнее всего, своего единственного сына. Безрассудная любовь к простому лесному эльфу, отважному воину армии Лихолесья, затмила даже любовь к тому, кого она привела в этот мир. - Береги мое дитя… И он берег. Заставил весь мир молчать, когда по лесу поползли слухи, что королева вовсе не погибла в бою от стрелы орка, а ушла вслед за любовью в нищую деревушку и живет жизнью, недостойной дочери знатного лесного эльфа, матери наследного принца, среди людей, ибо у эльфов ей теперь не снискать прощения. Берег изо всех сил, ограждая от всего, что может напомнить Леголасу о матери. Берег до того самого дня, когда отряд лучников, стоявший на охране границ Лихолесья, привел во дворец рыжеволосую эльфийку, совсем еще дитя - едва ли ей тогда было больше 20 лет. Ее спутница, смертельно раненая в нападении орков на поселение людей, едва успела сказать несколько слов Королю, судорожным шепотом опалив его висок: -Госпожа велела мне прийти сюда и просила передать Вам… - Что? Говори. - Береги мое дитя…