Любовная адгезия

      Это была лучшая зима. Теплые объятия, уютные вечера, свершения в карьере, творческие взлеты без падений. Гермионе казалось, что она буквально попала в сказку. Рядом с ней был ее белокурый принц, с которым можно было разделить как радостные, так и печальные дни. На которого смело можно было положиться, рассчитывать на поддержку и откровенность. Они говорили не только об отвлеченных темах, но и о собственных страхах, тревогах, опасениях. В этом и была честность человеческой души, ее открытость и полное повиновение.              Я разрешаю тебе заглянуть туда, куда страшно смотреть одному. Я позволяю тебе вымести мусор оттуда, где шепчут мои самые злобные демоны. Я даю тебе полное право на замену переменных в моей жизни на константы. Ты — одна и них.              Рядом с Драко все становилось лучше. Еда — вкуснее, книги — более объемными, наполненными глубоким смыслом. Фильмы — душевными, пробирающими до слез. Запахи — более ощутимыми, заставляющими кружиться голову. Жизнь пьянила ее лучше самого дорогого, редкого и ценного вина. Гермиона бесстрашно отдалась этому чувству, не думая о «вчера», забывая о «завтра».              День за днем становился все лучше, и лучше, и лучше. А сама она — все более свободной и уверенной в себе. Мнение окружающих ее теперь не заботило. Ни то, как дальние знакомые смотрели на «разведенку», ни то, как за ее спиной обсуждались слухи об их с Малфоем романе. Ни то, что думали напыщенные профессорские индюки о том, что она разбазаривает свой ум и талант на писанину вместо научных свершений.       Ей было все равно. Потому что сейчас она была собой. Гермиона смотрела в зеркало и больше не испытывала ненависти и боли от того, как отражение не соответствует мнимому идеалу. Она могла наслаждаться едой, не задумываясь о ее калорийности, прекращая худеть до скелетообразного состояния. Оказывается, так здорово вернуться в нормальный образ жизни, где один образ булочки или шоколадки не пугает тебя до нервной дрожи. Гермиона больше не просыпалась ночью от панических атак, вызванных переживаниями о своем будущем. Оно виднелось ей хоть и туманным, но светлым. У нее была профессия, в которой удавалось делать успехи. Был потенциал, перспективы роста, появились первые поклонники. Первые встречи с читателями, где она вслух декламировала отрывки своей книги. И плакала. Так много и часто, потому что не могла сдержать в себе рвущееся наружу счастье. Радость наблюдать то, как простые люди находят отклик в ее творчестве. Признание твоего труда, благодарность за потраченное время и вывернутую наизнанку душу — это наивысший дар, не деньги, не популярность, а только человеческие чувства.              Зима подбегала к своему завершению, город избавился от снежных покровов, воздух изменился, возвращая себе привычный, но почему-то забытый запах обновления. Так бывает только весной, когда вся природа разом начинает просыпаться, а ты — вместе с ней. Словно все три холодных месяца ты был в энергосберегающем режиме, а сейчас наконец даешь себе возможность прийти в себя окончательно. Появлялась сила, желание действовать, бежать, творить. Счастье билось в каждой клеточке, ища выход. Гермиону буквально распирало от накрывающих эмоций.       Сменить одежду, оставить в стороне теплое пальто, променяв его на любимое шерстяное. Светлое, изысканное, в котором она чувствовала себя элегантной, утонченной, смелой и сильной женщиной. Было приятно надеть шляпку, придавая своему образу загадочности. А еще было здорово слышать стук каблуков по мостовой, такой забытый за зимние дни. Такие мелочи могли целиком и полностью изменить восприятие самой себя.              В этот день у нее была запланирована новая встреча с читателями в одном из недавно открывшихся книжных магазинов. Он был таким красивым, что Гермионе хотелось остаться там жить. Эдакая смесь Хогвартса и ее собственной квартиры, в помещении даже пахло так же благодаря арома-диффузорам. Сквозь витражные окна во всю стену пробивались солнечные лучи, раскрашивающие все отделы разными цветами. Блики ложились на ее кожу, заставляя закрыть глаза и запечатлеть этот момент в своей памяти.       Она слышала, как зал заполняется людьми, те перешептывались и обсуждали прочитанное, рассуждали о том, какой будет следующая книга Гермионы и когда ее ждать. Девушка лишь улыбалась этому, потому что их слова заставляли ее солнечное сплетение сжиматься и подрагивать от удовольствия. В такие моменты она не могла вымолвить и слова — так хорошо становилось на душе. То, что она делает, — не просто так. То, что выходит из-под кончиков ее пальцев, трогает души людей, заставляя их плакать и смеяться, ждать новых и новых историй. Тот, кто не сотворил в этой жизни ничего, кто не прикоснулся к творчеству, вряд ли смог бы понять глубину этих пронзающих чувств.              Она выходит в центр зала, где уже стоит высокий стул, на который ей нужно сесть, поприветствовать и поблагодарить всех собравшихся. После — она будет читать отрывок, на этот раз Гермиона выбрала особенно пронзительный, который невозможно было воспринять без сдавливающего комка в горле. Так она чувствовала, выбор ее не поддавался логическому объяснению. А потом она вновь скажет людям «спасибо». И начнет отвечать на их вопросы, которых будет много, она знала. И только после этого они станут подходить к ней по-одному, чтобы получить заветный автограф и надпись с наилучшими пожеланиями для Кристен, Синтии, Линди, Лауры или, внезапно, Мэтта, Карлоса или Брэда. Гермиона не знала, сколько времени должно пройти, чтобы она перестала удивляться тому, что ее творчество может заинтересовать и мужчин тоже.              Но стоит ей подойти к своему месту, как ее цепкий взгляд выхватывает из толпы лица, выгравированные в памяти, выжженные слезами и болью от потери. Потому что она будет помнить этот шрам на лбу, эти рыжие волосы. И эти улыбки. Такие чужие, но такие родные люди. Пришли к ней, чтобы поддержать? Или поговорить? Из любопытства? Она машет им рукой неуверенно, словно не до конца убеждена в том, что их цель — она.              Дальше все идет по плану, но мысли Гермионы рассредоточены. Она то и дело поглядывает на друзей, нет, на тех, кто однажды были ей друзьями. А потом растворились во времени. Благодаря мужу-собственнику, благодаря ей-клуше. Благодаря судьбе, которая сама решает, кого и когда у тебя отнять. Пальцы Гермионы становятся холодными и подрагивающими. Она так нервничает, что едва держит собственную книгу в руках.              Вопросов много, на большую часть из них она отвечала уже по сотому кругу, но это не выводило ее из себя. За долгие годы Гермиона научилась быть терпеливой и смиренной. Как и ожидалось, Гарри и Джинни подходят к ней последними. Протягивают два томика и улыбаются: грустной, несмелой, слегка помятой улыбкой. Гермиона отвечает им под стать. Никогда в жизни, ровно до этого момента, между ними не повисала такая мертвая, неловкая тишина, нарушить которую не осмеливалась ни одна из сторон.              Спустя полчаса они сидят в кафе неподалеку и делают крупные глотки кофе, чтобы заполнить паузы в словах. Друзья приветствовали ее с легкими, хоть и слегка натянутыми улыбками, поздравляли с выходом книги и желали творческих успехов. Звучало так, будто перед ней не люди, с которыми она прошла сквозь настоящие боевые испытания, а давние знакомые, которые просто проходили мимо.       — Как там Рон? — Гермиона нарушает молчание.       Гарри с Джинни переглядываются, и девушка понимает, что кроется в этом. Они с Драко сами постоянно так делают. Только влюбленные могут говорить так без слов. Гермиона видит кольца на их пальцах и понимает, что пропустила их свадьбу. Ее не позвали. Даже не позвонили. Становится очень холодно, и Гермиона подзывает официантку, заказывая целый чайник с ромашковым чаем, наивная, думает, он ее успокоит.       — Он немного… Приболел, — мямлит Джинни.       Врет. Гермиона точно знает это, потому что у девушки начинают бегать глаза, а сама она покрывается красными пятнами, нервно сглатывая и комкая салфетку дрожащими пальцами. Интересно, какой предлог он выбрал для того, чтобы отвертеться от их встречи спустя столько лет?       — Понятно, ну пусть выздоравливает, — в Гермиониных словах очень тонко, но ощутимо скользит слегка ядовитое ехидство Малфоя.       — Мы вот с Гарри… — Джинни указывает на их кольца, сам парень как будто и не участвует в беседе.       — Я заметила, — ей удается контролировать свои эмоции, не выказывая обиды.       — Гермиона, мне очень жаль, что все так получилось, — принимается извиняться Джинни.       Но девушке это не нужно. На нее накатывает усталость. От того, что приходится следить за каждым своим словом, интонацией и движением. От того, что эта неловкость между ними никуда не исчезает, словно стала частью их обыденности. Гермиона устает от того, что не может быть собой новой и не может вернуться к себе старой. А эти двое… Почему они пришли, зачем сейчас сидят напротив? Но она не может задать эти вопросы в лоб: слишком некультурно, прямолинейно. Девушка устает от того, что никто из них не пытается изменить ситуацию. Половина содержимого чайника выпито, а ничего не прояснилось. Ромашковый чай не просто не успокаивает, а действует на нее раздражителем. Потому что пока она пытается прийти в себя и собраться — эти двое не делают ничего.       — Вы же не просто так ко мне пришли, правда? — не выдерживает, спрашивает, глядя на этот раз на Гарри.       Они молчат, вновь переглядываюсь. Гермиона раздраженно откидывается на спинку стула и взъерошивает волосы. Вокруг нее тут же поднимается облачко из духов с ароматом липы, запахом, который теперь навсегда будет ассоциироваться с тем, кто их ей подарил в их последней поездке в Париж. Надо бы повторить.       — Ну так что? — она выныривает из своих мыслей уже более спокойная.       — Это правда, что ты теперь с Малфоем? — надо же, даже тон Гарри не изменился в отношении Драко за эти годы. — Или это только слухи?       — Вот уж не ожидала, что вы появитесь передо мной именно с этим вопросом, — Гермиона делает паузу и продолжает: — Да, мы вместе. Так… Сложилось.       Что толку объяснять и растекаться мыслью по древу? Происходящее между бывшим слизеринцем и гриффиндоркой можно было только прочувствовать, словам это не поддавалось.       — Сложилось, — эхом повторяет Гарри.       И вновь эта тишина. Гермиона сдавливает переносицу, преодолевая желание швырнуть чашку о пол и вылететь пулей из кафе. Ей уже надоел этот бессмысленный разговор.       — И что, это то, ради чего все затевалось?       — Гермиона, просто… Тебя очень долго не было в стране. Очень, — с нажимом говорит Джинни. — Мы не хотим быть теми, кто принесет тебе лихие вести или типа того, но… Пожалуйста, не доверяй ему.       Гермиона чувствует, как волосы на ее затылке поднимаются от легкого приступа паники. Следом ее накрывает волной обиды и злости.       — Вот как, да?       — Мы просто хотим тебя предупредить быть с ним осторожнее.       — С чего вдруг, Джинни?       Девушка смотрит на нее с отчаянием, но Гермиону этим не пронять.       — Вот почему Рон не появился? Оскорблен тем, что я выбрала Малфоя, а не его? Несмотря на жалкие попытки подъехать ко мне на хромой козе?       — Мы не о Роне сейчас говорим, — перебивает ее Гарри.       И Гермиона смотрит на него так, что тот слегка отшатывается. О, она знает. Знает, что сейчас как никогда похожа на Драко. Она впитала его уверенность, взрастила умение постоять за себя, не дать разрушить себя снова.       — Да вы издеваетесь надо мной! Оба, — грубо отвечает она. — Сначала вы исчезаете на гребаную вечность. От вас ни слуху, ни духу. Ни единого письма, звонка или визита! Вы вычеркнули меня из своей жизни как неудобную деталь, из-за которой весь механизм скрипит! Черт возьми, я даже не знала о вашей свадьбе!       — Мы хотели пригласить тебя, но боялись создать проблемы с Крамом, — жалко лепечет Джинни.       — Создать проблемы… Вся моя тогдашняя жизнь была проблемой! — Гермиона постукивает по обложке своей же книги, лежавшей перед ней. — Все. Каждый день, без исключения, я надеялась на то, что моя жизнь наладится. И все будет как у всех. И я стану счастливой. Но становилось только хуже. Невидимая рука сжала мое горло и отпустила только тогда, когда я получила в руки документы, в соответствии с которыми я больше никак не относилась к Краму. И все это время рядом со мной не было никого! Ни одной протянутой руки помощи, ни одного небезразличного лица, ни одной родной души. Пока я барахталась там со своими проблемами, вы жили своей жизнью, даже не удосужившись сообщить о том, что создали семью. Будто я для вас никто! Так может это правда? Так и есть? Я теперь никто? — она распалялась, не в силах себя остановить. — Но раз так, коль уж так сложилось, тогда зачем это все? Зачем вы врываетесь в мою жизнь, которая только начинает налаживаться, и пытаетесь все разрушить?       — Мы просто хотим предупредить тебя…       — Да вы просто всегда были против Малфоя, с самого первого курса и по сей день! Нет смысла даже пытаться доказать вам обратное.       — Ты всегда была слишком доброй, Гермиона, всепрощающей, понимающей, это может сыграть с тобой злую шутку, — проговаривает Гарри, но его слова пролетают мимо цели.       Они не знают, не понимают, даже не пытаются. Всегда легче осуждать кого-то, слепо ненавидеть, чем простить и отпустить прошлое. Чем поверить в человека без оглядки, давая ему шанс на искупление. Проще ненавидеть, чем любить. Так всегда было, есть и будет.       Она не прощается. Нет сил ни на вежливость, ни на ту доброту, на которую указывал Гарри. Гермиона чувствует себя опустошенной. Потому что ее ударило прошлое, догнав, обернув счастье против нее самой.              Гермиона долго лежит в кровати, пытаясь вернуться в то состояние счастливого равновесия, в котором находилась все это время. Она открывает волшебную музыкальную шкатулку — и всю комнату заполняет звук бушующего океана. Раньше его бьющиеся о берег волны расслабляли ее, давали ощущение покоя и невесомости. Та незначительность собственного существования, которая возникала при ощущении мощи яростной воды, сейчас не накрывает с головой. Проблемы будто тянут ее на дно.       Она не говорит ничего Драко, потому что знает его. Прекрасно понимает, как тяжело он воспримет новость о таком разговоре. И как безнадежно будет испорчен вечер, если Гермиона поднимет эту тему. Нет. Не сейчас. Может быть… Когда-нибудь, когда это перестанет ее волновать так сильно.       — Драко, — она обращается к нему, выводя узоры на его ладони, — мы так давно с тобой никуда не ездили. Давай махнем куда-нибудь на выходные?       — Давай, — легко соглашается он. — Куда хочешь?       Гермиона задумалась. Подальше отсюда, на Марс, есть такой вариант вообще? Но в голову почему-то приходит идея об Эйфелевой башне. Город любви и романтики. Город вкусной выпечки и ароматного кофе. Город, в котором люди влюбляются и теряют голову.       — Париж?       — Поезд или машина? — Драко со свойственным ему деловым подходом принимается за планирование.       — Трансгрессия.       — Спешите, мисс?       Гермиона смеется, но не отвечает.              Весь следующий день она собирается на отдых. Это будет лишь короткий уикенд, но ей хочется, чтобы он был заполнен приятными воспоминаниями. Гермиона ходит по магазинам, выбирая красивое белье. В последнее время ей хочется радовать себя вещами, которые бы делали ее еще более привлекательной. Ей нравится то, как загораются глаза Драко, когда он смотрит на нее без одежды. Гермиона выбирает шелковый бежевый комплект, в подарок к которому идет полупрозрачный халатик. Она наденет это в отеле и будет чувствовать себя парижанкой до мозга костей, чтобы только забыть о том, что ее тревожит.       Она сидит у себя в комнате над маленькой сумкой с вещами, которых должно хватить на два дня. Только самое необходимое, даже трансгрессировать она любила налегке. Солнце аккуратно касается ее ресниц, заставляя мружить глаза, словно она была кошкой. По всей комнате все еще льется песня океана, в которой девушка купается, не выныривая. Предвкушение волшебных дней, проведенных наедине с Драко, на вкус как праздник. Хочется танцевать, кружиться по квартире и петь глупые песни о любви.       Раздается телефонный звонок, нарушая ее идиллию. Гермиона садится на кровать, подтягивая к себе телефон. Ей редко звонит кто-то, кроме издателей, сообщающих новости, вносящих коррективы в рекламные кампании и тому подобное. Гермиона очень надеется на то, что они не попытаются испортить ее планы.       Если бы посторонний наблюдатель увидел Гермиону сквозь замутненные стекла ее окна, то обратил бы внимание на то, как ее лицо становится слегка восковым, а вся она превращается во внимание. Девушка лишь изредка кивает, будто ее собеседник может услышать этот жест. Пару раз она коротко отвечает и откладывает трубку в сторону.       Гермиона сидит на месте, свесив ноги на пол, касаясь его кончиками больших пальцев, вытягивая их как балерина. Она чертит ими круги на полу, сидя с закрытыми глазами, прислушиваясь к внутреннему голосу. Ее лицо спокойное, но решительное. Она открывает глаза и подхватывает сумку с вещами, готовясь к трансгрессии. Интересно, Драко уже на месте?              В номере его нет, зато за окном вовсю светит солнце. Приоткрытый балкон впускает в помещение сладкий весенний воздух, который пьянит ее, заставляя делать один глубокий вдох за другим.       Гермиона отправляется в ванную, чтобы переодеться в новоприобретенный комплект. Она намазывает тело лосьоном с запахом пионов, который мерцает, стоит солнечным лучам коснуться ее кожи. Недолго думая, Гермиона запускает руку в косметичку и достает из нее красную помаду. Ту самую, которая была на ней в день их встречи. Ту, которая сводила с ума Малфоя. Ту, которая наверняка осталась алыми следами на гостиничных подушках.       Она выглядит такой красивой, как никогда. Глядя на себя сейчас, она видит взрослую девушку, а не забитую жизнью школьницу. Только сейчас она ощущает, как повзрослела, сколько сил приобрела.       Раздается хлопок, и шаги в ее сторону. Сначала девушка слышит свежий аромат парфюма Драко, а потом уже видит его самого. Дыхание перехватывает, сердце сжимается от невыносимости того, насколько тот красивый. Божественный, словно вытесанный из мрамора. С его пылающими глазами, которые уже пожирали ее взглядом. Гермиона улыбается ему, берет за руку и выходит вместе с ним на балкон. На улице, несмотря на дату на календаре, все еще прохладно. Драко обхватывает Гермиону своими руками, согревая в своих объятиях.       — Посмотри, насколько прекрасен этот мир.       Драко соглашается с ней, целуя ее в висок. Гермиона закрывает глаза и улыбается.       — Ты сегодня очень загадочная, Гермиона Грейнджер, — замечает Драко, поворачивая ее к себе лицом.       — Тогда пойдем разгадывать меня, мистер Малфой.       Волшебство скользило между ними. Во всем. В снятой и брошенной на пол одежде. В поцелуях: сначала легких и невесомых, а после — становящихся все более и более жаркими, горячими, уничтожающими. Прикосновения друг к другу должны были разорвать мир в клочья, потому что каждое поглаживание, покусывание, посасывание, вырывало из них протяжные стоны удовольствия. Словно это все между ними было впервые.       Они не торопились, наслаждаясь каждым моментом, каждым движением и толчком, подхватывающим их и уносящим куда-то за пределы вселенной. Где были только он и она. Гермиона проводила большими пальцами по его щекам, заглядывала в глаза, будто ища там ответы на свои вопросы. А Драко горел, воспламенялся все сильнее и сильнее, пожирая взглядом ту, которая сейчас извивалась под весом его тела, запускала один разряд удовольствия за одним по его коже. Вдоль позвоночника, так, что сам он выгибался ей навстречу.       Они долго не могут оторваться друг от друга. Необъяснимое и непреодолимое притяжение, сладкое, как карамель, тягучее, как патока, желанное. как глоток воды в пустыне. Их дыхание не может успокоиться даже спустя время, когда они лежат в объятиях друг друга, скрестив руки. Гермиона покручивает на своем пальце кольцо с темным камнем, подаренное ей на Рождество. Не было и дня, чтобы она не надела его. В то же время не было ни единого случая, когда оно понадобилось бы ей по прямому назначению.              До сегодняшнего дня.              Она шепчет заклинание и притрагивается к кольцу. Драко ударяет легкий магический заряд. Он смотрит на нее с недоумением. А Гермиона уже выпутывается из его объятий. Накидывает на себя жалкий клочок одежды, именуемый халатом, подходит к мини-бару, роется там и достает пачку сигарет, пахнущую розами. Драко недовольно хмурится.       Он не знает, что она бросила курить. Не знает, что это было единственным ее способом не сойти с ума в России. Краму было наплевать на то, что она травит себя, все богатенькие жены жеманно покуривали сигаретки, сидя на террасах, потягивая шампанское из вычурных бокалов. Она делала это нервно, рвано, но никому до этого не было дела.       Сейчас она достает вишневого цвета сигарету и подкуривает ее. Комнату заполняет запах табака и роз. Драко все так же бессловно смотрит на Гермиону, лежа в кровати, укрытый по-пояс белоснежным хрустящим одеялом.       Гермиона же делает одну затяжку за другой, глубокие, заставляющие ее брови сходиться на переносице каждый раз, когда горло заполняется дымом. Таким спасающим, таким успокаивающим. Она легонько стучит по сигарете, чтобы пепел с нее упал ровно в пепельницу, висящую в воздухе перед ней.       — Мне сегодня звонили.       Драко молчит. Только изучающе рассматривает Гермиону, которая вопреки вредной привычке, выглядит так красиво, что ее хочется фотографировать. То, насколько красивой она выглядит сейчас… Достойно выставочных залов всего мира. Она, черт, она вновь отчаянно красива.       — Это была Астория, — она говорит это, не глядя на Малфоя.       А потому не видит, как его лицо слегка бледнеет, а брови хмурятся. Как челюсть сжимается, заставляя желваки играть на скулах. Но он все еще молчит.       — Почему ты не сказал, что я у тебя любовница? — она выделяет последнее слово, и в этом исполнении оно звучит пошло и вульгарно.       — Потому что это не так.       — Хах, — она издает легкий смешок и делает новую, глубокую затяжку, выдыхает дым через нос и продолжает, — думаю, твоя жена с этим не согласится.       Он видит безысходность в ее глазах, Гермиона знает это, потому что они друг для друга — зеркала. Все, что чувствует он, подвластно ей — и наоборот. Гермиона наконец опускает плечи. Вот и все. Она вложила все силы в то, чтобы их последний совместный день был волшебным. Без истерик и драм. Пусть эта сказка закончится так же красиво, как она и началась.       — И это тоже неправда, — не соглашается он. — Черт, что она сказала тебе?       — О, — Гермиона наконец тушит сигарету, но не приближается к парню, — ну, как тебе новость о том, что у тебя есть сын, Драко? Надеюсь, это новость только для меня?       — Черт, Герм, все не так.       — Дай угадаю: она смертельно больна, и ты не можешь развестись с ней. Но любишь ты меня, а не ее.       Это слово впервые вслух скользит между ними. И как же чертовски плохо, что это происходит именно так.       — Она мне не жена. Мы жили в гражданском браке, пока учились в колледже.       — Ребенок у тебя тоже не настоящий?       Драко проводит рукой по волосам, видно, что эта тема дается ему с трудом.       — Драко, — она не ждет ответа, — на самом деле… Я ничего не могу требовать от тебя. Мы никогда не были официальной парой. Не давали друг другу обещаний. Поэтому… Все, что остается, — сказать друг другу спасибо. Но я не соглашусь на роль второй женщины в твоей жизни. Никогда бы не согласилась, если бы только знала. На чужом несчастье свое счастье не построишь. Я не хочу даже пытаться, это ниже меня.       — Там нет никакого счастья, Гермиона, — он пытается говорить, но она лишь отмахивается.       — Давай не будем превращать это все в такой дешевый фарс. Я не хочу быть сродни той блондинки, что бежала от тебя там, в баре, в день нашей встречи. Она тоже узнала, что не единственная для тебя? Не смогла мириться с таким положением вещей?       Он молчит.       — Вот и я не могу, понимаешь? Сколько еще так продлятся наши отношения? Пока ты не найдешь кого-то еще? Или пока Астория не придумает, как вернуть тебя в семью? Драко, прости, но я так не могу. И если ты уважаешь меня, то… Отпусти. Не заставляй меня жить в этом унижении снова и снова.       Она не плачет, вообще никак не показывает виду, что внутри нее бушует пламя. Оно выжигает весь предыдущий год, отбрасывает ее в черную бездну. Гермиона заглушает эти чувства, прячет в далекий угол сознания, потому что сейчас не время.       — Спасибо тебе за то, что было. Спасибо за то, что сделал для меня. Но на этом все.              Она быстро одевается под его молчаливым взглядом, берет в руки вещи и, не оборачиваясь, трансгрессирует в свою лондонскую квартиру.              В этом доме всегда было темно. Даже когда он учился в Хогвартсе, когда они с Люциусом и Нарциссой посещали имение Гринграссов, ему казалось, что этот дом — средоточие мрака. И сколько бы ремонтов и перестановок тут ни было сделано, сколько стараний ни было бы положено — ничего не менялось. Этот дом словно принадлежал самой смерти. Темный, отчаянный, чужой и холодный.       Драко проходит по его коридорам, не всматриваясь в детали, идет на детский голос.       Мальчишке три года, но он уже чертовски внятно разговаривает. Так, что Драко может вести с ним вполне осмысленные беседы, а не простой лепет родителя о том, какой он сладкий пирожочек.       Родителя. Он все еще не уверен, что Скорпиус — его сын. Внешне он — копия матери. Темные волосы, острые черты лица и очень серьезные, сканирующие глаза. Логически это легко обосновать, но Драко был не в состоянии поверить в то, что его ребенок мог не иметь ни малейшей схожести с ним.       Стоило ему завести разговор о тесте на отцовство, Астория вспыхивала как спичка, не желая прибегать к магловским методам. Она осталась верна теории о чистокровных волшебниках. Маги же, к которым она обращалась (только она словно боялась, что Драко найдет того, кто расскажет ему правду), в один голос подтверждали, что отец мальчишки — Малфой.       Они и вправду жили вместе. И Драко какое-то время думал, что она — лучший вариант для него. Аристократка до мозга костей, сдержанная, уравновешенная, умная. Но на самом деле она была хитрая и холодная, расчетливая и злобная. Чем дольше они жили под одной крышей, тем невыносимее было их сосуществование. Они расстались с грохотом и скандалом, когда Драко заявил, что Астория — не его тип, а через семь месяцев она появилась на его пороге с ребенком. Хитрая-хитрая Астория, которая не сообщила ему раньше о своей беременности. Боялась его гнева и решения, на которое он мог бы ее подтолкнуть.              Она ошибалась.              Астория, Скорпиус и его няня Альтрисса сидят в большом зале. Мальчишка разговаривает с седовласой женщиной, рассказывая сказку о гномах и волшебных бобах. Астория же сидит в кресле с ровной спиной, словно проглотила палку. Она холодно наблюдает за происходящим, не принимая в нем никакого участия. Как, черт возьми, и всегда.       — Здравствуй Драко, — она здоровается, даже не поворачиваясь к нему.       — Привет-привет, — глухо говорит он.       Мальчишка оборачивается и легко улыбается. И это все еще не укладывается в чертову картину мира, где Драко Малфой — отец. Разве так на присутствие родного человека должен реагировать ребенок? Он был слишком мал для того, чтобы Астория могла настроить его против Драко. Мальчишка просто был копией матери, таким же отстраненным, сам себе на уме. До Драко ему никогда не было дела.       — Решил прийти, чтобы замолвить словечко за свою шлюху? — выплевывает Астория.       — Не при ребенке, — грохочет он.       Альтрисса поднимает мальчишку на руки, и они выходят из комнаты. Драко ловит на себе одобрительный взгляд женщины. Она была единственной, кто в этом доме оказался на его стороне.       Астория и не думает обращать на него внимание. Как всегда. Ледяная королева. Как всегда. Отстраненная и обиженная, не способная на человеческие чувства.       — Астория, нам нужно решить эту проблему раз и навсегда.       Драко подходит к ней, садится на соседнее кресло и прожигает своим взглядом.        — Какую проблему? Что тебе не нужна твоя семья?       — Это ты называешь семьей? — шипит он. — Вот это все?!       — Только твоя вина, — констатирует она. — Твой сын совсем забыл, как ты выглядишь.       — Докажи мне, что он мой!       — Я приводила тебе сотню доводов, но ты не хочешь слушать.       — Потому что я чувствую, что ты обманываешь меня.       Она передергивает плечами и останавливает на нем свой ничего не значащий взгляд. Так рыба пялится на людей из аквариума.       — А знаешь, что самое мерзкое во всем этом? Ты обманываешь еще и ребенка. Не кажется ли тебе это жестоким? Мальчишка не виноват.       — Мальчишка и правда не виноват в том, что его отец — потаскун, которому на него совсем наплевать.       — Астория, не начинай! Мы проговаривали это сотню раз. Отдай мне ребенка, если он тебе не нужен, — я воспитаю его как своего, но перестань нас мучить!       — Интересное предложение ты делаешь своей жене.       — Ты никогда не была моей настоящей женой, Астория, мы не ставили никаких штампов.       — Незначительная деталь, которую легко исправить, — она пожимает плечами.       Драко не в силах поверить в то, что даже спустя годы эта женщина не в состоянии измениться. Не может понять, любое его слово для нее — пыль.       — Астория, ты не даешь жить никому. Ни себе, ведь ты могла найти себе мужа уже сотню раз и жила бы с ним счастливо, ни мне, отнимая у меня все, что мне дорого, ни, черт бы тебя побрал, ребенку! Ты думаешь, он не чувствует неладное?       — Я отбираю у тебя то, что тебе дорого? — нет ничего странного в том, что она акцентирует внимание именно на этой детали, все остальное для нее не имеет ровным счетом никакого значения. — Это ту кудрявую потаскуху из гриффиндора?       — Прекрати жить прошлым! И если я еще раз услышу в ее сторону подобные высказывания, я…       — Что?! Что ты сделаешь?!       О, он бы сделал. Он бы с таким удовольствием схватил бы ее за волосы и с силой грохнул о стену, чтобы эта ублюдочная женщина пришла в себя.       Она помешалась на нем, сошла с ума, не признавая этого, не разрешая применить к ней медицинскую помощь, отвергая лечение. Астории не нужен был сын, ей не нужен был брак, ей нужен был Драко. Только он. Но блондин не верил в искренность чувств. Скорее всего, он нужен был ей как трофей, то, за чем она гналась долгие годы.       — Астория, — он устало выдыхает, — я знаю, что ты никогда добровольно это не прекратишь. Ты разрушаешь все вокруг себя, как чертова черная дыра. И что же, ты думаешь, что сможешь построить счастье? На чужом горе? Это твой план?       — Какие высокопарные речи, Драко… Горе? Горе от того, что ты потерял очередную шваль? Найдешь новую, мы это уже проходили, и не раз.       — Сейчас все иначе, — говорит он и наконец видит хотя бы какую-то заинтересованность в ее глазах.       — Еще скажи, что ты влюблен.       — Влюблен. По самые уши. Влюблен так, что мне дышать больно. Так, что хочется вспороть себе грудную клетку и вынуть сердце, чтобы оно прекратило болеть.       — Чем она взяла тебя, Малфой? — презрительно фыркает она.       — Тем, чего у тебя, Астория, нет. Душой. Ты думаешь, что, заполучив меня, уничтожив весь свет в моей жизни, ты будешь счастлива? Ты хочешь просыпаться по утрам с человеком, который ненавидит тебя? Хочешь, чтобы я презирал тебя до конца твоих дней? Корил за то, что ты — не она? А ты никогда не сможешь стать похожей на нее даже на сотую долю процента. Ты хочешь этого? Добиваешься именно такой жизни все эти годы?       — Ты любишь меня, просто не признаешься себе в этом! — глаза ее горят безумным огнем. — Мы были так счастливы живя вместе!       — Мы никогда не были счастливы, как же ты не поймешь? Ты была выгодной партией, удобной спутницей, но я никогда не любил тебя.       — Ублюдок… — шепчет она.       — Пускай так, пускай. Зато я честен перед тобой. Ты не даешь видеться с ребенком, которого называешь моим сыном. Не присутствуешь в моей жизни ровно до того момента, пока не наступает твой ход. Вступить в игру и все испортить. И ты не отпускаешь меня. Словно вся эта мерзкая гонка приносит тебе удовольствие.       — Я просто хочу вернуть обратно нашу семью!       — Нельзя вернуть то, чего не было, Астория! — очередная попытка привести ее в чувство.       — Значит, это нужно создать!       — Ты когда-нибудь пыталась поджечь воду? А добыть ее из камня? Астория, мы с тобой несовместимы. Ты просто придумала себе жизнь, в которой твои фантазии реальны. Но это не так. Пожалуйста, дай нам всем шанс. Сделай в своей жизни хотя бы один хороший поступок. Ради самой себя. Ради своего ребенка. Я не прошу делать это ради меня. Пожалуйста. Дай нам всем жить.              Кажется, этот разговор обречен на то, чтобы длиться целую вечность.                     Река, море, океан, любой источник воды — был ее спасением. Находясь в городе с открытым доступом к бушующей стихии она могла хотя бы дышать.       Гермиона стояла на вокзале города Саутенд-он-Си графства Эссекс. Приморский, маленький, тихий настолько, что слышно было дуновение ветра. Ее встречает высокий мужчина в костюме, подхватывает единственный, хоть и весьма тяжелый чемодан, и проводит к машине. Гермиона садится на заднее сидение, пристегивается и тут же отворачивается к окну, показывая, что разговаривать сегодня она не намерена.       Спустя пятнадцать минут девушка уже стоит на пороге одноэтажного, но очень светлого домика. Слишком дорогой, чтобы купить его за свой писательский гонорар. Но достаточно дешевый для вполне посильной ипотеки. В этом городе все оказалось в разы проще. Продукты, мебель, имущество — дешевле. Люди менее амбициозные, совсем не жадные, доброжелательные. Она провела здесь неделю, прежде чем решиться на покупку своего жилья. Ей понравилось то, как ее приняли здесь. Как она тихо, без лишнего внимания стала частью Саутенд-он-Си.       Вечером можно было выйти в рыбный ресторан на набережной и с удовольствием кушать еду, приготовленную из свежего улова. Там же можно было выпить бокал белого сухого вина и ощутить покой. Ее никто не тревожил, никто не донимал звонками или предложениями о встрече. Все ее издатели, редакторы, менеджеры, были предупреждены о том, что Гермиона Грейнджер покидает пределы Лондона. Она все еще будет писать и присылать им свои книги для публикаций. Но больше никаких читательских вечеров. Никаких рекламных кампаний с ее участием. Гермиона ушла на дно, подобно гладкому морскому камушку.       Оставив водителю довольно щедрые чаевые за понимание, она зашла в дом. Здесь было пыльно, Гермионе не хотелось нанимать клининговую службу, она даже не собиралась применять магию, чтобы вычистить все, выскрести, сделать своим гнездышком. Дом был просторным, в стиле бохо, тем, о чем она всегда мечтала. Светло, уютно, по-домашнему. Теперь это было ее обителью.       Девушка потратила около недели для того, чтобы вымыть все в доме, купить недостающую мебель и наладить доставку продуктов и прессы. Последнюю она читала с неохотой. Но с некоторых пор Гермиона приняла решение, что не будет упускать из вида ничего из происходящего вокруг нее. Потому что однажды это уже стало ее фатальной ошибкой.       Она с удовольствием осматривала окрестности, заводила знакомства в булочных, кофейнях и магазинах с мороженым. Узнала о ближайшей прачечной и маленьком рынке, где можно было купить фермерские продукты для домашней стряпни. Она расслаблялась, готовя для себя вкусную еду, поглощая ее в одиночестве. Это ее немного смущало, поэтому следующим в ее плане было приобретение кошки. А еще лучше — подобрать ее на улице, отмыть, отогреть и дать дом.       Жизнь шла так медленно, так тихо, что порой Гермионе казалось, что стрелки часов идут в обратную сторону.       В понедельник утром она сдержала данное самой себе обещание начать писать. Не так, как девушки обещают себе сесть на диету с начала недели. Гермиона удобно устроилась за письменным столом в маленьком кабинетике. Лицом к окну, с видом в собственный крохотный сад, до которого руки еще не дошли. Перед ней стояла ее пишущая машинка и лежала стопка дорогой бумаги, на которой напечатанные буквы отображались максимально четко. Еще стояла огромная пол-литровая чашка чая, который остывал с каждой минутой ее промедления. Гермиона аккуратно положила пальцы на клавиши, но так ничего и не написала. Она сидела, погруженная в свои мысли, постукивая каблуком туфли о деревянный пол.       Это был ее двадцать первый день в новом городе. На двадцать первый день она сдалась и обессиленно опустила голову на руки, плача так горько, так безысходно, будто сердце разрывалось на куски. Так оно и было. Ее душа, ее свет, ее любовь остались в Лондоне. Тогда как пустая, выпотрошенная оболочка сидела здесь над печатной машинкой и наконец давала волю накопившимся чувствам, выпуская наружу боль, съедающую по ночам. Которая не давала сомкнуть веки, не позволяла заснуть без воспоминаний. Каждая ночь — пытка, каждый день — ее продолжение. Гермиона спрашивала у судьбы о том, почему все эти испытания достались именно ей. За что? Зачем? Где она согрешила? Перед кем провинилась?       Судьба молчала, не вступая с ней в словесный диалог.       Ветер, внезапно поднявшийся и обрушившийся на ее сад, оторвал от ближайшей липы зеленый, молодой, нетронутый жизнью листочек, который влетел через открытую форточку и приземлился прямо перед Гермионой. Она открыла глаза, взяла его в руки и задумчиво повертела перед собой.       После она принялась писать…