Тьма в тебе. Тьма во мне

      Он здесь, он с ней, живой и здоровый, будто и не было этой страшной раны на его шее, будто это не он совсем недавно едва не умер на ее руках, и она смотрит на него с жадностью, впитывая каждую черточку его лица. Взъерошенные, упавшие на лоб непокорные пряди волос, кажущиеся совсем черными в лунном свете, меловая бледность кожи, блеск чуть запавших, словно от усталости, глаз… Она хочет обнять его, прижаться изо всех сил, уткнуться лбом в его плечо, вдыхая родной запах, поцеловать, окончательно убеждаясь в том, что он и впрямь невредим, только вот в его глазах стылый холод, а его слова жалят больнее роя разъяренных ос.       Этот новый Киллиан – Темный Киллиан, – еще одна неизвестная ей прежде грань мужчины, которого она так отчаянно любила, и, словно отраженный в кривом зеркале тролля из детской сказки, сейчас он до отчаяния был и в то же время не был похож на себя прежнего. Он буквально выплевывает эти горькие слова ей в лицо, каждая его фраза – словно пощечина, и она сгорает от стыда за справедливость обвинений, а от выступившего румянца на ее щеках не спасает даже приобретенная с этой проклятой силой Темных бледность. Оказывается, невыносимо больно – видеть, как презрительно он щурится, глядя на нее, как издевательски изгибает брови, как кривит губы в отвращении. В голосе мужчины злость, но в глазах боль и обида от ощущения предательства, и она стискивает пальцы в кулаки, сжимает изо всех сил, впиваясь ногтями в ладони едва ли не до крови и кляня себя за то, что не смогла найти иной выход для его спасения.       Она слишком хорошо знает, каково это – оказаться во власти Тьмы, слышать ее лукавый шепот, чувствовать ее искушение и непреодолимый соблазн, сражаясь с во сто крат приумножившимися чувствами. Только вот ей удалось найти свой якорь в Киллиане и родных, укротив этим собственную Тьму, в то время как Тьма внутри мужчины разрывала его на части, безжалостно вскрывая старые шрамы его души. И сколько бы плохого не пришлось пережить ей за всю жизнь, сейчас Киллиану приходилось гораздо тяжелее, ведь он пережил несоизмеримо больше, его внутренние раны оказались глубже, и теперь для него оставался всего один якорь – она сама.       Пожалуйста, Киллиан, вернись ко мне!       Сердце будто сдавливает невидимая ледяная рука, причиняя нестерпимую боль, и она кричит в ответ, пытаясь достучаться до него, отдает ему этот злополучный меч, на мгновение коснувшись неожиданно горячих пальцев мужчины, но все кажется бессмысленным, силы иссякают, и, отступив, она уже почти шепчет, с трудом сдерживаясь, чтобы не зареветь от собственного бессилия.       Пойми, Киллиан, пожалуйста! Я не могу потерять тебя! Я просто не вынесу этого!       Он глядит на нее исподлобья, так упрямо и непреклонно, и тени вокруг его глаз становятся темнее и гуще, контрастируя с болезненной бледностью кожи, но то, что Экскалибур так легко оказывается у него в руках словно рушит внутри него что-то. Теперь мужчина смотрит опасливо, недоверчиво, и, боясь снова опоздать с признанием – а нужно ли ему это ее признание? – она говорит такие простые и в то же время такие сложные слова:       – Я тебя люблю.       И тянет к нему руку, внутренне сжавшись, готовая к тому, что он оттолкнет ее, снова рассмеется в ответ, добивая. Она готова... но не к тому, что он в ответ коснется ее ладони, слегка сожмет пальцы, и в этот момент словно трескается ледяной панцирь Тьмы, показывая ее Киллиана.       – Что? – отчего-то она смущается этой перемены в нем после ее признания. А он выглядит неожиданно растерянным, почти робким, когда с удивлением смотрит в ее глаза.       – Просто обычно я говорю это первый.       – Да, и что?       И, чувствуя, как осторожно он поглаживает ее руку большим пальцем, она невольно улыбается, – совсем легко, едва приподнимая уголки губ, точно боясь спугнуть это вернувшееся в его взгляд тепло.       – И я тебя люблю.       Рывок – и она в его объятиях, и их губы встречаются в жарком, обжигающе сладком поцелуе, что растапливает остаток холодной колючей Тьмы в измученных синих глазах. Поцелуи мужчины жадные и нетерпеливые, его ладонь скользит по ее телу, притягивая, и она цепляется за него, целуя в ответ и чувствуя, как от непролитых слез пощипывает глаза за плотно зажмуренными веками.       Он снова здесь.       Он с ней.       Живой.       Киллиан…       То зарываясь пальцами в пряди растрепанных волос, то сжимая предплечье, обтянутое мягкой кожей плаща, она захлебывается его поцелуями, никак не в силах насытиться. Ее собственная Тьма, точно смешиваясь и объединяясь с его Тьмой, заставляет пылать тело еще сильнее, ярче, а недавно пережитый страх потери лишь усиливает и без того до предела обостренные чувства.       Она любит его.       Он нужен ей.       Всегда.       Навечно.       Его рот слегка приоткрывается, язык скользит по ее губам, дразня, побуждая раскрыться ему навстречу, и она впускает его, не в силах сдержать тихий стон удовольствия. Это похоже на физическую необходимость – ощутить его ближе, глубже, сильнее, чтобы окончательно увериться в том, что все хорошо, что они вместе, что они вдвоем справятся с любой бедой. Чувствуя, как в висках пульсирует кровь в такт бешено колотящемуся сердцу, она прижимается к нему всем телом, – ближе, еще ближе! – трется, чувствуя, как их быстро нарастающее возбуждение ломает и без того хрупкие преграды. Кожаный плащ мужчины ощущается помехой, не позволяющей ей полнее ощутить желанную близость, и она торопливо, насколько только может, цепляет и стягивает его с плеч, но тот собирается складкой над согнутыми в локтях руками.       Он отстраняется, чуть ухмыляясь, и она, опомнившись, заглядывает в его глаза, боясь вновь увидеть там лед ненависти, но видит лишь пламя, подобное тому, что плавит сейчас ее изнутри. Тьма мужчины, еще недавно находящая выход в яростной злости обиды, теперь выплескивается в страсти, закипающей в несущейся по венам крови. И если перед игривым обаянием, лукавой дерзостью и дразнящим флиртом прежнего Киллиана было сложно устоять, то теперь в нем все это усилилось и возросло многократно, сводя с ума этой его дикой, необузданной, опасной сексуальностью.       А она не может противостоять ему.       Как всегда.       Еще один короткий пьянящий поцелуй, и, неожиданно выпустив ее из объятий, мужчина отступает на шаг, до конца стягивает плащ и отбрасывает его в сторону так, что тот накрывает траву и цветущие у тропы миддлемисты. От пристального взгляда внутри все сжимается, но на этот раз так сладко, что она невольно выдыхает, а короткое движение, с которым скользит по его губам кончик языка заставляет ее сжать бедра, ощущая разгорающийся влажный жар.       Она так сильно хочет его.       Здесь.       Сейчас.       Короткая усмешка, будто он прочел ее мысли, едва уловимое движение руки, – и Эмма осознает, что вся ее одежда исчезла по его воле, оставив ее обнаженной. Случись подобное прежде, она бы, сгорая от смущения, попыталась прикрыться, но теперь, видя то, как Киллиан прикусывает губу, с жадным восхищением любуясь ее бесстыдной наготой, она лишь приподнимает подбородок, расправляет плечи, мимолетным усилием воли заставляя собственные убранные в косу волосы беспорядочно рассыпаться по спине, – ему ведь это нравилось! – и изгиб ее губ повторяет его хищную, такую обольстительную, невероятно сексуальную улыбку.       Легкий ветерок, касающийся кожи, кажется физическим воплощением его взгляда, что ласкает ее тело, скользит от лица по шее, груди, к животу, а потом еще ниже, и она на мгновение прикрывает глаза, беззастенчиво наслаждаясь этим. Ночная прохлада не ощущается вовсе, и она не знает, заслуга ли это Тьмы, или же в том виноват бегущий по венам огонь желания, но ей не хочется об этом думать. Это не важно. К черту все! Пусть весь мир подождет!       Плавный скользящий шаг вперед, прижимаясь обнаженной грудью к его груди, взгляд снизу вверх, утонув в глубине его потемневших от возбуждения глаз словно в бездонном омуте. Его дыхание прерывистое, его желание ощутимо, и ей, как и ему, ничего не стоит избавить его от оставшейся одежды таким же волшебным образом, но…       Так неинтересно.       Кожа его жилета быстро нагревается от тепла ее тела, фигурные металлические застежки вдавливаются в кожу, клеймя и будто подчеркивая ее принадлежность ему. Ее ладони поднимаются по его груди вверх, сжимают плечи – то ли пытаясь привлечь мужчину к себе еще ближе, теснее, то ли в попытке устоять на ногах. Она игриво прикусывает его подбородок, скользит губами по линии его челюсти, наслаждаясь чувственным покалыванием щетины, прихватывает и слегка втягивает в рот мочку его уха, лаская языком и чувствуя кисловатый привкус металла серьги, и резкий выдох Киллиана звучит для нее сладчайшей музыкой. Его рука ложится на ее поясницу, холодя кожу плоской стороной крюка, он трется щекой о ее щеку, чуть склоняет голову, прижимаясь губами к шее, пока его вторая рука касается ее бедра, поглаживая обнаженную кожу, – едва-едва, дразняще легко, почти неуловимо, самыми кончиками пальцев, – и она выгибается, тянется, запрокинув голову, тихонько хнычет, желая ощутить его еще сильнее.       Ближе.       Жарче.       Грубее.       Ей так мало, так невыносимо мало этого слишком нежного касания!       Она не видит его лица, но знает, что в этот момент на его губах та самая нахальная, невероятно самодовольная ухмылка, от которой хочется в равной степени и убить его на месте, и сейчас же ему отдаться. Ему всегда нравилась реакция ее тела на их общее желание, это тряское нетерпение, с которым в эти моменты она даже не просила, – требовала его близости, его ласк, забывая о привычной сдержанности.       Сейчас она не может не признать, что Темный Киллиан – страстный, жаждущий, возбужденный, – завел ее до безумия, затронув в душе струны, о которых она прежде не догадывалась.       А он знал.       Он с самого начала знал ее, чувствовал ее слишком хорошо, и теперь, ведомый Тьмой, читал ее, будто раскрытую книгу.       Она снова скулит, так нетерпеливо и немного жалобно, слегка царапает его плечи, сжимает бедра в тщетной попытке облегчить уже почти невыносимое возбуждение. Желание зудит под кожей, требуя немедленного утоления, а Тьма в их телах лишь подстегивает это безрассудное, такое желанное, почти на грани отчаяния, что уничтожает остатки самоконтроля. Пальцы впиваются в кожу, притягивая ее бедра к своим, губы прижимаются к губам в жадном, голодном поцелуе, и она невольно стонет в его приоткрытый рот, выгибаясь в кольце крепких рук. Его ладонь на ее ягодице, сжимая, разминая, плотнее привлекая к себе, заставляя прочувствовать напряженность обтянутого тесными штанами члена, и она сама в ответ скользит ладонями от его груди вниз, добираясь до его задницы, вжимается в него, трется в имитации секса, наслаждаясь вырвавшимся из его груди хриплым рычанием и собственными глухими стонами.       С трудом отстранившись, но не в силах прервать поцелуй, задыхаясь в его приоткрытые губы, она лихорадочно нащупывает и дергает застежки жилета, расстегивая их, вытягивает полы блузы из-за пояса штанов, касаясь обнажающейся гладкой кожи и чувствуя, как поджимаются мышцы в ответ на ее прикосновения. Несчетное количество шнуровок, завязок, застежек на его одежде заставляет ее невнятно выругаться, и она поднимает было руку, собираясь магией избавиться от этой чертовой средневековой сбруи, но он перехватывает ее руку, останавливая.       Что за?..       Киллиан отстраняется, отступив на полшага, и она недовольно рычит, стискивает зубы, глядя на него почти со злостью – возбуждение, приумноженное Тьмой, слишком велико, не позволяя ей мыслить здраво. Она чувствует жаркую влагу ее собственного желания, чувствует, как внутри ломит и скручивает от жажды ощутить его там, принять его в себя, почувствовать его проникновение, растяжение, наполнение – до предела, так, как умел только он.       Его глаза блестят в ярком свете круглой Луны, ухмылка почти жестокая, рот чуть приоткрывается, и она видит, как дразняще блестит его язык, когда он – в этот раз нарочно, – медленно проводит им по нижней губе.       Она резко, со стоном выдыхает – его искушение невыносимо, и он знает это.       Темный хочет поиграть?       Что ж…       Тьма теперь есть и в ней, к чему излишняя скромность?       Она коротко усмехается в ответ, глядя в его глаза, и, прижав ладонь к его груди, прямо напротив отчаянно бьющегося сердца, медленно проводит рукой вниз, одновременно опускаясь перед ним на колени.       Его глаза широко распахиваются, – кажется, он не ожидал этого. Напряженный член, четко очерченный узкими штанами, оказывается прямо перед ее лицом, и она прижимается к нему приоткрытыми губами, жарко выдыхая. Удивление на лице мужчины быстро сменяется хищным, диким удовлетворением, когда она, прогнувшись и беззастенчиво раздвинув ноги, трется о его напряженную плоть – губами, кончиком носа, щекой… Ее напряженные соски касаются плотной ткани его штанов, и она накрывает ладонью собственную грудь, лаская и разминая ее, пока вторая рука в том же ритме сжимает его бедро. Она еще сильнее выгибается, подаваясь вперед с мурлыкающим стоном, и чувствует, как дергается его член в плену ставшей слишком тесной одежды.       На мгновение зарывшись ладонью в ее волосы, сжав в горсти светлые длинные пряди, мужчина толкается ей навстречу, а она в ответ почти до боли стискивает его бедро, зубами легко прихватывает возбужденную плоть прямо сквозь материал, сорвав с его губ короткий хриплый стон, в котором угадывает свою фамилию.       Выпустив волосы, его пальцы скользят по ремням, и перевязь с мечом падает в траву с глухим стуком. Даже одной рукой Киллиан, привычный к подобной одежде, справляется куда как быстрее, чем она сама сделала бы это. Шнуровка спереди на брюках постепенно ослабевает, подчиняясь его ловким движениям, и, приподняв полу блузы и потянувшись вперед и вверх, она прижимается губами к животу мужчины, – там, где, прячась за краем штанов, тянется от пупка вниз дорожка жестких темных волос. Его мышцы моментально поджимаются, с губ срывается еще один стон, когда она, прикрыв глаза, скользит кончиком языка по этой дорожке, оставляя влажный след слюны – ниже, еще ниже… Она прихватывает губами один из свисающих шнуров, тянет его, и сейчас же пальцы мужчины ложатся на ее подбородок, обращая ее лицо к себе. Коротким движением заставив выпустить шнур изо рта, Киллиан подушечкой большого пальца касается нижней губы, чуть надавливает, и она, открыв глаза и беззастенчиво встречая его взгляд, втягивает палец в рот, коснувшись теплого металла перстня.       Мужчина с шумом втягивает воздух сквозь плотно сжатые зубы, а она, наслаждаясь его реакцией, облизывает, втягивает, посасывает его палец, то обводя его языком, то почти выпуская, то сжимая плотным кольцом губ, а шум крови в ушах почти заглушает сопровождающие ее действия влажные звуки.       И, Тьма их побери, ее это заводит ничуть не меньше!       Так же неожиданно, как прежде это делал он, она выпускает палец мужчины, отстраняется, с трудом сдерживая довольную усмешку, – не только ты любишь поиграть! – и, потянувшись, неторопливо опускается на так и лежащий на траве кожаный плащ. Импровизированное ложе кажется мягчайшей из перин, когда она ложится на него, чувствуя спиной прохладу гладкого подклада. Под пристальным, тяжелым взглядом Темного ее ладонь скользит от груди к своду широко раздвинутых бедер, пальцы касаются отяжелевших от прилившей крови влажных складок, и их слитный стон разбивает ночь.       Жажда.       Его движения стремительны. Раз, – и сорванная блуза летит в сторону вслед за жилетом. Два, – и подцепленная крюком шнуровка брюк рвется, выпуская напряженный член. Три, – и мужчина опускается на нее сверху, впиваясь жестким поцелуем в приоткрывшиеся губы. Рывок, – и он внутри, погрузившись в тугую, скользкую, обжигающе горячую глубину одним сильным движением. Она запрокидывает голову, кричит от удовольствия столь желанного проникновения, обвивает ногами его бедра, царапает напряженную спину – так непривычно несдержанна, так восхитительно безудержна, – и Киллиан, выгибаясь, глухо рычит ее имя. Удерживаясь на локте, он скользит ладонью по ее телу, подхватывает под ягодицу, чуть меняя угол проникновения члена, и, уткнувшись лбом в ее плечо, едва не кончает от того, как сжимаются в ответ ее внутренние мышцы.       Голод.       Тела влажные от пота, пальцы впиваются в кожу, вжимая ее бедра в свои – это должно быть больно, но она словно не обращает на это внимание и сама, сама тянется к нему, раскрываясь и принимая его без остатка. Ей нужно это – его близость, его страсть, ощущение наполнения, единения, слияния, – и она отчаянно цепляется за него, задыхаясь от желания, а мужчина, пьянея от мучительного удовольствия, толкается в нее вновь и вновь, изо всех сил удерживаясь на грани и чувствуя, как захлестывают их эмоции.       Тьма.       Тьма в нем. Тьма в ней. Тьма одна на двоих, словно одна на двоих душа, словно одно на двоих сердце, и сейчас, точно поощряя их за единение, она все усиливала и усиливала чувства, доводя до почти невозможной обычному человеку вершины.       Ярко.       Сильно.       Сладко.       Невыносимо.       Тела дрожат, словно в лихорадке, движения сбиваются с размеренного ритма, – еще один рывок, толчок, вторжение… Она выгибается и, кажется, снова кричит, захлебываясь именем мужчины, а в следующий миг оргазм захлестывает их обоих, столь чистый, мощный, нестерпимо долгий, будто бы умноженный страстью друг друга.       Медленно восстанавливается сбившееся дыхание, сердца замедляют бешеный ритм. Она не знает, сколько прошло времени, и, хоть это и необходимо, все же так не хочется возвращаться к проблемам! Ее ладони лениво скользят по его спине, наслаждаясь упругостью мышц под гладкой кожей, и, давая им еще секунды спокойствия, она легонько трется щекой о его макушку, едва слышно шепчет:       – Все хорошо?       Киллиан поднимает голову, встречаясь взглядом, улыбается чуть лукаво, привычно изогнув бровь:       – Лучше, чем я мог предположить.       Улыбнувшись в ответ, она зарывается пальцами в его волосы, добавляя еще больше растрепанности так любимой ею прическе «после секса».       Тьма в ней молчит, и ей это кажется добрым знаком.       Они вместе.       Они справятся.       Ничто не в силах разрушить их любовь.