***
*** О том, что капитан двенадцатого отряда не любил Зараки, знали все. Впрочем, как и то, что это было взаимно. Если эти двое встречались, воздух вокруг словно начинал искриться. И не понятно, то ли от возросшей вмиг реацу, то ли от химии между ними. Казалось, уже все капитаны шептались, что стоит дать этим двоим возможность остаться одним, а там уже пусть решают, что между ними. Однако, до того как у всех лопнуло терпение, инициативу проявил сам Кенпачи. На очередном собрании капитанов, пока все слушали главнокомандующего, Маюри пилил взглядом, казалось, самого ненавистного мужчину. Его раздражало абсолютно все в этом человеке, начиная от варварских манер и заканчивая этими чертовыми бубенчиками на волосах, звон которых иногда смешивался в одну мелодию с раскатистым смехом. Наверное, если бы кто-нибудь спросил у Куроцучи, что такое музыка ветра, он бы без промедления вспомнил ту ненавистную мелодию, но, конечно, ни за что бы не сознался вслух. Кенпачи старался не обращать внимания на столь пронзительный взгляд, но под конец это начало выводить из себя. Как только Генрюсай сообщил о завершении собрания, первым выскочил капитан одиннадцатого отряда, злобно звеня своими бубенчиками, на что Куроцучи лишь фыркнул. Маюри покинул зал последним, задержавшись из-за личного разговора с главнокомандующим. Мужчина не торопясь направлялся в свою лабораторию, когда неожиданно кто-то затащил в скрытый от любопытных глаз переулок. Курацучи болезненно зашипел, когда сильные руки Кенпачи вдавил его спиной в стену. — Убери свои лапы, варвар необразованный, — недовольно прорычал мужчина, пытаясь вырваться из захвата, но его держали слишком крепко. — Ты во мне дырку решил просверлить? — хмыкнул капитан, заливисто рассмеявшись. — Ты меня бесишь, понял? — пожалуй, Маюри дернул полы хаори несколько сильнее, чем хотел, и лицо ненавистного мужчины вдруг оказалось непозволительно близко. Эти тонкие губы, сложившиеся в широкую самодовольную улыбку на миг заставили ученого забыть как дышать. Его руки словно инстинктивно притягивал Зараки ближе, грубо целуя в эти губы, такие же жесткие, как, казалось, и весь мужчина. И пока Кенпачи удивленно смотрел, не зная, что делать дальше, Маюри уже целовал настойчивее, сжимая ткань до побелевших костяшек. Второму ничего не оставалось, как ответить, еще сильнее вжимая ученого в стену. Однако, вскоре кислород в легких обоих мужчин начал заканчиваться, тяжело дыша в шею заносчивого ученого. — Тебе бы поменьше краситься, — фыркнул Кенпачи, заметив смазавшийся грим на лице Маюри, рукавом хаори утирая со своих губ остатки краски. — Забыл варвара спросить, как мне выглядеть, — наконец оттолкнув от себя мужчину, недовольно скрестив руки на груди. — Сегодня вечером я к тебе зайду. Будь добр это смыть, — хмыкнул Зараки, покидая ученого и направляясь в свои бараки. — Да кто тебя пустит?! — крикнул ему вслед мужчина, на что услышал любимую музыку ветра.***
*** С того дня их отношения развивались довольно стремительно. И вскоре скрывать их уже не имелось возможности. Не привыкший сдерживаться Кенпачи не упускал момента зажать ученого то в одном, то другом углу. А благодаря лейтенанту Мацумото весь Готей 13 узнал об этом раньше, чем предполагалось. Хотя вернее всего было сначала обвинить Нему и Ячиру, но это все равно уже ничего бы не изменило.***
*** Сейчас Зараки с еще кровоточащими ранами лежал на постели, наслаждаясь тишиной и покоем. Его солдаты где-то тренировались под надзором Ячиру, хотя скорее это уже было игрой, которую устроил первый лейтенант одиннадцатого отряда. А другие два лейтенанта еще не вернулись из мира живых. Мужчина полагал, что у него есть еще пара часов, прежде чем Куроцучи явится и начнет читать лекции о его тупости. Вообще-то… Подобного он наслушался в Уэко-Мундо, так что повтора не особо хотелось, ведь Маюри не понимал, что там Кенпачи кидался в каждую драку не просто, чтобы сразиться и умереть в бою, а чтобы в бой не пошел ученый… Лишь бы он не пострадал… Конечно, сам капитан несомненно мог за себя постоять, и это он прекрасно показал во множестве сражениях, в том числе с одним из эспады. Мужчина был уверен, что Заельапорро являлся сильным противником, и Маюри вышел победителем и вернулся к Кенпачи живым и невредимым. Да, Куроцучи не раз говорил и даже показывал, что может собрать свое тело заново, но… У Зараки было не так уж много людей, о которых он действительно переживал. В общем-то, в этом списке была только Ячиру, пока туда не затесался тот заносчивый ученый. И теперь Зараки был готов защитить жизнь любимого человека ценой собственной. Капитан прикрыл глаза всего на пару мгновений, как почувствовал довольно сильный пинок по едва зажившей ране, от чего тот болезненно поморщился, но глаз не раскрыл, переворачиваясь на другой бок. Он и так знал, кто мог позволить себе такое обращение, а слушать его сейчас сил не было. — Как ты смеешь поворачиваться ко мне спиной? — Маюри возмущенно пнул игнорировавшего его любовника. — Какого черта ты не дал четвертому отряду вылечить себя? — Мне не нужно лечение. Я не слабак. Само пройдет, — бросил Кенпачи. Хотя, несомненно, он лукавил. После всех этих сражений с эспадой, каждая кость в его теле волком выла от ушибов и кое-где переломов, но капитан одиннадцатого отряда был слишком горделив, чтобы в этом признаться. После Нойторы его сильно потрепало, а сразившись с огромной гусеницей, он почти услышал, как затрещали собственные кости. — Ты идиот! — закричал ученый, срывая злость на бедной спине мужчины, который все так же игнорировал все удары. — Я сам тебя излечу, и только попробуй сказать что-то против. Кенпачи снова смолчал, уходя в свои мысли. Он думал о том, что могло бы случиться, умри он сегодня. Маюри бы печалился о нем? Или же он радовался, рассказывая всем, что избавился наконец от этого камня? А расстроился бы сам Кенпачи, избавившись от этого сумасшедшего?.. Ответ однозначно да. Это было бы слишком болезненная потеря… Темноволосый с трудом повернулся лицом к своему… А если хорошо подумать, то что такое между ними? Зараки лежал и смотрел на то, как ученый, привычно вошедший в покои капитана уже без своей краски, что-то собирал на рабочем столе — какие-то баночки, пробирки. И мужчина понимал, что между ними давно не ненависть и даже не просто страсть, по крайней мере со стороны Кенпачи. — Маюри, — позвал мужчина. В его голосе слышалась привычная нежность, которая была лишь для него. — Подойди. Я хочу поговорить. — Чего тебе? — без сомнений подсев ближе к постели, бросил Куроцучи. Он еще злился за действия мужчины, и тот все понимал. — Сегодня меня порядком потрепало, и я слышал, что твой бой тоже не был легким… — мужчина ненадолго замолчал. Его черствая, но сильная и теплая рука накрыла ладонь Маюри, слегка сжимая. Они на секунду встретились взглядами, и уже не могли отвести их. Кенпачи гордился, что ученый мог так легко и без неудобств прийти к нему один, без грима, и так же встретить капитана в своих покоях. — Ты знаешь, я черств, как камень, но не сочти меня сумасшедшим, если я скажу, что ты для меня самый важный человек в Готее. Спасибо, что пришел меня лечить. Маюри вспыхнул, словно закатное солнце, неуверенно опустив глаза. Он не был готов к этому признанию, но чувствовал, как в душе разливается тепло. Ученый понимал, почему Кенпачи настаивал на встречах «без краски»: не потому, что было сложно отмываться после поцелуев, или это бабские замашки, а потому, что Курацучи был как на открытая книга. Зараки видел все его чувства и эмоции, и слова ему уже не требовались. Как и сейчас. Зараки лишь слегка улыбнулся и прикрыл глаза, мирно засопев. Он знал, что пока его безумный ученый рядом, ему ничего не грозит.