сырок б.ю. александров

Жан ненавидит утро. Потому что: а) нужно выбираться из кровати, когда тебе только-только перестали сниться неоновые клоны злющего начальника в балетных пачках и начали видеться миллионы долларов и б) потому что приходиться блять выпутываться из того кокона конечностей, который за ночь ухитрились обвязать вокруг него дрыхнущие со спокойной душой Конни и Саша. И только попробуй ненароком кого-нибудь из них разбудить и сразу же получишь пяткой или локтем в нос, если вовремя не увернёшься. У Кирштайна в этом плане уже успела выработаться неплохая такая сноровка, ой как полезная иногда вне стен квартиры. И всё же он не удерживается. Мстительно щипает Конни за торчащие из-под задравшейся майки рёбра (сколько Спрингер не качался, но костяные остовы продолжали упорно выпирать в разные стороны), а посапывающей в подушку Саше прикладывает вечно ледяную ладонь к заднице. Пижаму та не носит стоически упорно. А ещё имеет очень сильные ноги и хорошие рефлексы: Жан отшатывается от кровати только чудом. — Жан, ну твою же сука мать… — Не одному мне на работу пиздошить. Сваливайте тоже. Жан с чувством мрачного удовлетворения накидывает на плечи валяющуюся на диване мятую рубашку и шлёпает босыми ногами по давно не мытому линолеуму в ванну. Сто лет уже собирается помыть и столько же забивает на это. Ну серьёзно, заниматься этим после работы или учёбы у Кирштайна не было сил ни моральных, ни физических. Верить в чудо свыше не приходилось: Конни бы взялся за тряпку только при условии, что к ним в гости вдруг заявится декан Аккерман собственной персоной; а Сашка — если вдруг прилипнет к полу и не сможет отодрать от него любимые, зашитые в трёх местах носки. Ледяная, бодрящая (вот ни разу не работало) плескается из ладоней в лицо, попадает на отросшие волосы, укладку которых Жан так старательно лелеет каждое утро перед зеркалом. За дверью ванны, сквозь шум воды кто-то хрипловато со сна орёт: — Ванна на следующие полчаса занята! Ссы в раковину раз так припёрло. Конни определённо повторяется в своём матершинном мнении насчёт стремления Жана выглядеть адекватно-официозно. Кирштайн, глядя в зеркальном отражении на полосы-вмятины-синяки-засосы по все поверхности своей тушки, мстительно усмехается полным зубной пасты ртом: выкусите. Тот, кто встаёт самый первый, не всегда лох; иногда он ещё и предусмотрительный человек, захлопывающей дверь перед чужим носом. Он есть власть. Совмещённый санузл зло чуть меньшее, чем декан Аккерман не в настроении (то бишь почти всегда). Рубашка, в которой Жан притопал, оказывается вонючей, не стиранной как минимум недели две и явно не его. Попав контактными линзами себе в глаза, он опознаёт в сером комке подарок Саши для Конни на прошлый новый год. Где-то в недрах бесконечных складок этой рубашки таятся прожжённые дырки от сигарет и никак не отстирывающийся соус табаско, от которого у Кирштайна едва все внутренности не вытекли. Жан вытягивают шею, проверяя пальцем особенно выделяющийся на ключицах укус — определённо Сашины зубки постарались. Из их компашки только у неё, помешанной на жратве, был этот стрёмный первое время фетиш на постоянные покусывания. Кирштайн до сих пор с содроганием вспоминает, когда на кухне Браус, ни с того ни с сего, просто проходя мимо, вдруг впилась ему в шею. За те короткие секунды пережитого шока Жан почти успел поверить в наступивший зомби-апокалипсис или внезапное нападение вампиров. А может вообще всё и сразу. И всё же потом он прочувствовал кайф от этого странного ощущения. Можно сказать — добровольно записался в ряды мазохистов. Конни принял там его с распростёртыми объятьями. Помедетировав пару секунд над бритвенным станком, Кирштайн решает забить хер. Щетина ему даже идёт, а вот Конни надо бы напомнить об этом прекрасном изобретении. Спрингер ему вчера весь рот исколол, когда вдруг полез целоваться во время совместного просмотра Зомбилэнда. Сашка жрала за их спинами пачку принглс и пихалась пяткой, потому что мешали и вообще заебали во время фильмов сосаться. — Жан, бля, ну сколько можно?! В дверь прилетает тяжёлым кулаком. Петли жалобно взвизгивают, а задумавшийся Кирштайн промахивается рукой мимо рукава свеже выглаженной, почему оставленной на вешалке в ванной, чёрной рубашки. — Сколько нужно, столько и можно. Отъебись. Класс. Штаны он ухитрился забыть в комнате. Обратно топать придётся в трусах. Новый удар и начавшийся ор прерывается тем, что Кирштайн неожиданно распахивает дверь ногой. Конни тут же прорывается мимо него, щёлкая задвижкой. В кухне гремит посуда, что-то шкворчит и приятно пахнет, проникая во все уголки съёмной на троих однушки. В животе пронзительно урчит, сливаясь в один звук с журчанием за дверью ванной. Жан морщится, закатывает рукава и меняет маршрут. Жрать хочется определённо больше, чем надеть тесные брюки и накинуть пиджак, чтобы вновь добровольно отдаться в лапы юриспруденции. Саша возле плиты почти что пританцовывает. Если так можно назвать ритмичные постукивания ногой по полу и покачивания бёдрами. Не один Кирштайн выперся на кухню в трусах. Единственное, что в Браус после сна изменилось — взъерошенный колтун волос перекочевал под пластиковый гребень. Готовить с распущенными волосами она себе никогда не позволяла. — Что на завтрак? Для того, чтобы положить голову Саше на плечо, Жану приходилось всегда сгибаться в три погибели. Терпимо в принципе, если стоять так не долго. Браус даже не поморщилась, когда его щетина кольнула голую, загорелую кожу её шеи. Она только привычно шлёпнула его по рукам, уже успевшим обвиться вокруг талии, и несильно боднула мягким затылком. — Не лезь, сейчас всё будет. А то потом никому не всралось снова твои волосы из тарелок выковыривать. Жан пожал плечами и сел на низкий табурет возле окна, вывернув ноги под особенным углом, а локоть устроив на подоконнике. Смартфон, соцсети и лента новостей отвлекли его внимание от порхающей над плитой Саши. До первой пары было ещё полтора часа. Даже если застрянет где-нибудь в пробке по пути в универ — всё равно успеет. На задворках сознания мелькнула мысль, что было бы неплохо повторить заранее конспекты, но мысль эта сдохла быстрее, чем успела появиться. — Жан, глянь прогноз погоды. Кирштайн смахнул пару вкладок и пробежался глазами по обещаниям гисметео на сегодня. — Дождя нет. Облачно, может даже солнце выглянет. Около плюс пятнадцати. — Солнце? Кайф… Саша мечтательно вздохнула и бухнула перед ним две тарелки: сырники с вареньем и арахисовой пастой. Чашку с дымящимся американо она едва не поставила ему на руку. До вилки с ножом Кирштайн дотянулся уже сам. Браус плюхнулась напротив него, почесала голову и тоже схватилась за вилку, уже с набитым ртом пробормотав что-то среднее между «приятного аппетита» и «чё тормозишь?». Жан по утрам действительно выпадал из реальности. — О, уже жрёте, — на кухню валился Конни, огляделся, хватанул со шкафа монстр и уселся сбоку от Кирштайна, — даже меня не подождали… — от его привычки без передышки и последствий хлебать энергетики Жана до сих пор передёргивало. Хоть он и сам был отчаянно кофеинозависимым человеком настолько, что стандартно выпивал по четыре кружки в день. — А я сегодня видосики сниму… Наконец-то. Сто лет солнца ждала и вот наконец-то, — Саша, сметя всё содержимое тарелки, мечтательно откинулась на спинку единственного в их квартире стула, — три сырка Б.Ю. Александров в холодильнике… Да я же чуть слюнями не захлёбывалась каждый раз, как холодильник открывала! — она настолько эмоционально хлопнула руками по столу, что едва не опрокинула энергетик Конни. — Блять! — Саша выкрик успешно проигнорировала. — Жааан, — она переключилась на Кирштайна, угадавшего по тону, что его хотят внаглую использовать, и попытавшегося нырнуть в телефон с головой и сделать вид, что он не здесь. Спрингер фыркнул, — а купи ещё сырков. Ну пожалуйста… — Ну почему тебе не нравится что-то подешевле, мажорка. Я тебе не миллионер, — Жан пнул под столом попытавшегося заржать Конни. Его-то Браус в качестве кошелька использовала редко. В основном, в качестве бесплатной рабочей силы. Хорошо устроился. — Мне в тёмном возьми. Две штуки. Жаанчик, — под Сашу Конни косил просто отвратительно похоже. В итоге заржали уже оба. — Да пошли вы. А ты со своим фудблогом в особенности, — Кирштайн показал фак и вышел из-за стола. Вряд ли его вид в трусах и рубашке с закатанными рукавами можно было назвать угрожающим или впечатляющим (вот вообще ни разу). — Мы тебя тоже любим! — Не сдохни там! Утро бодрило. Определённо. А вечером нужно было в магазин. Потому что контент сам себя не снимет; Саша фанатеет по сыркам, учится в кулинарном техникуме, а ещё готовит настолько потрясающе, что Кирштайн просто не может ей отказать, не столкнувшись с прямым шантажом. А Конни просто горячо целуется.