Чёрное в белом и всё, что по середине

Алекс, честно говоря, в двадцать пить совсем не умел. Но не будет же он говорить об этом своим новым друзьям, ведь так? Он и так с трудом пробрался в эту компанию. Но после того, как он показал свои способности в волейболе, его стали звать обедать, вместе гулять, кино посещать и просто пить. Как сейчас например. Большого повода не было, да и не нужен он. Ну пятница же, конец недели, чем не отличный повод? Обещая себе, что больше в жизни на такое не согласится, Алекс долго собирается, чтобы выглядеть соответственно месту. Они идут в самый престижный клуб в городе. С нескрываемым восторгом в больших карте глазах на всё это смотрит Алекс. Место пересохлыми все его ожидания. Музыка, конфетти, яркие бенгальские огни, реки шампанского и куча красивых девушек и парней. Все целиком и полностью отдавались моменту, забывая обо всем на свете. Его новые друзья тоже наказывали ему пить побольше и получать удовольствие, но у парня получалось из рук вон плохо. После нескольких бокалов шампанского, кто-то подсунул ему шот текилы, который был выпит под громкое улюлюканье наблюдающих. Алкоголь обжег ему горло, но Шейд виду не подал, за что получил громкие аплодисменты и уважение со стороны окружающих. Далее всё в тумане, мозг в кашу, следующий шот как-то сам был выпит. Оставляя друзей и душный обкуренный клуб Шейд выходит на улицу, плюхаясь на бордюр, вытягивая длинные ноги. — Эй, малой, — на него смотрит молодой мужчина, лет так тридцати. — Свали с моего капота. Оказалось, что Шейд серьёзно лежит на капоте чёрного Мэрсэдэса, что стоял через дорогу от клуба. — Ах, да, извините, — Алекс поднимается с капота и на еле держащих ногах кое-как садится на ступеньки соседнего магазина /я разучилась писать (и забыла задумку, что ли?)/. — Эй, парень, мне больно смотреть как ты набухался, скажи мне твой адрес, подвесу, серьёзно. Алекс вопросительно поднимает мутные от выпитого алкоголя глаза, смотрит на незнакомца, потом поднимается и чудом и нашими молитвами добирается до машины. — Я вот, в соседнем общежитии живу, — заплетающимся языком говорит он. — Ладно, пристегнись и поедем.