Чёрное в белом и всё, что по середине

Алекс сидит и мастерит розочки из снарядов. По одной на каждого погибшего. Сейчас он собирает цветочек для Чен Ыя. Он очень старается, пытаясь сделать его большим. Макает кисточку в засохшую краску и красит своё творение. Он избегает использования красного. С него довольно. Слишком много всего красного. Немного разведённая краска выходит нежно-розового цвета. Цвета Чен Ыевых губ. — Эй, — к нему заходит Николас, весь испачканный грязью и с кобурой, выглядывающей из-под матерчатой куртки. На разведку ходил значит. — Со мной всё отлично, — Опережая вопрос тихо говорит Алекс, не на секунду не отвлекаясь от работы. — Классно вышло, — Говорит Николас, садясь на обшарпанный табурет, в любую секунду грозящий сломаться. Парень молчит, продолжая красить железный цветок под желтым светом слабой керосиновой лампы. Шейд старается. Он хочет, чтобы вышло лучше, чем когда-либо. И ему это удалось. Роза казалась настоящей и живой — чуть заденешь и опадут на землю нежные листья, а если принюхаться, то можно будет уловить цветочный аромат. — Похороны сегодня вечером, — Добавляет Ник, наблюдая за реакцией товарища. — Уже? — Брюнет поднимает взгляд на друга. — Завтра ожидается бомбёжка. — Но я не успею доделать все цветы... — Грустно говорит Шейд. — Готовы только девять из одиннадцати... — Ничего, ты успеешь, — Николас поднимается и что-то кашлянув про покурить выходит из палаты, оставляя Алекса одного. Николас больше не может. Он больше не может видеть, как увядает Алекс с момента смерти его лучшего друга. Увядает, словно цветок, копии которого он постоянно делает. Паркер всеми клетками своего организма чувствует, как растёт дырка в груди Алекса, которая становится всё больше и больше с каждым часом. С каждым часом, что бездыханное тело Чен Ыя остывало под брезентом, рядом с десятками других погибших под обстрелом. — Как он? — С тяжёлым вздохом говорит Джонни, поднимая взгляд на Николаса, с тихим хлопком двери вошедшего в комнату. — Я боюсь, что он долго не протянет.