Возвращение

      Тут пусто и глухо, и снаружи, и внутри - как в стеклянной бутылке. Теплые капли летнего дождя летят прямо в лицо, но не касаются кожи, врезаясь в прозрачную поверхность. Внизу шум беспокойного города. Но звука нет. Воздух неподвижен, даже в собственных лёгких, он как вода, его пьешь глотками. Ждёшь касания кожи прохладным ветром. Но движения нет.       Нет ничего.       Давай проговорим ещё раз. Проговорим? Звука нет, ты все равно не услышишь. Серёжа не зря третий день подряд пытается превратить боль в отчаянный крик - безуспешно. Сережа семь лет назад так же безуспешно пытался этим отчаянным криком остановить тебя. Криком, потому что правду боялся произнести даже хриплым шепотом. А сейчас эта самая правда, скрестив ноги, сидит за его спиной.       Но не в этом дело.       Так проговорим? Ещё раз, сначала. Вы выросли вместе. Каждый день своей жизни делили напополам. Он объяснял тебе квадратные уравнения. Ты вытирал ему слезы, сидя на холодном полу в туалете. Он рассказывал тебе все самое сокровенное в своей жизни. Ты робко хвалил его рисунки.       На выпускном он позвал тебя танцевать. Это было глупо, ты тут же сообщил ему об этом. Он расстроился. Вы танцевали в темном коридоре, за дверью общего зала, дурачились и смеялись до изнеможения - абсолютно счастливые. Он спал на твоём плече на скучных парах, забавно завесив лицо волосами. Потом ты ушел, и трещина в его маленьком разбитом сердце стала стремительно расширяться. Ты пообещал, что вернёшься, но вернулась вместо тебя только заполненная угловатым нервным почерком форма - извещение о смерти. Маленькое сердечко замерло на пару мучительных мгновений, а потом с пластмассовым звоном лопнуло. Ничего не упущено?       Забавно, как один миг может перевернуть всё. Забавно, как Серёжа, в целом, умненький мальчик, не может объяснить себе, почему боль в груди такая реальная. Он вроде не падал никуда за последние несколько дней, и ничем не ушибался. Марго тут же вызвала бы доктора, будь хоть один из физических показателей её создателя отличным от нормы - но Марго глупо улыбается виртуальной улыбкой, виртуальные ресницы опускаются и поднимаются, пока она смотрит почти с любопытством. Серёжа уже разбил сегодня из-за неё один монитор. Потом очень пристально смотрел на осколки. В глазах куклы не прибавилось сочувствия.       В кусках пластика на полу - солнце. Солнце заливает комнату пылающим светом. Солнцу всё равно - оно все так же гладит по плечам, оно все так же играет бликами с яростно остриженными рыжими прядями, поджигает их скользящими лучами. Оно только недоумевает про себя, наверное, потому что помнит, что тебе нравились длинные волосы. Сережа не знал, что, оказывается, если наступить на осколки голой ступней, не почувствуешь боли. Кровавый след на гладком полу - ничего больше. Ни хруста крошащегося материала. Ни собственного голоса. В ушах будет только залитая золотом тишина космоса.       Сережа не знал, что краткой выпиской на листе А4 можно запросто вскрыть грудную клетку.       А ты молодец. Хорошо устроился. Если загробная жизнь существует, надеюсь, ты здесь сейчас. Сидишь и смотришь, как твое рыжее чудо трясется в беззвучной истерике, впиваясь ногтями в собственные плечи. Каждую ночь корчится на слишком большой для одного человека постели. Надеюсь, ты чувствуешь всю его боль, от дрожащих плеч до кончиков пальцев - для тебя никогда не было ничего страшнее его боли, правда? Его сломанный вскрик поднимал тебя в одиночку против десятерых. Ты мог бы убить за его слезы. Каково тебе теперь?       О, поверь, тебя было бы так легко ненавидеть. Собрать в кулак всю боль, которую ты причинил когда-то одним единственным «нет», боль, перебившую издевательства, избиения и предательства, в момент, когда ты просто отказался остаться с ним, собрать и обрушить на воспоминания о твоих теплых руках, в жесте поддержки сжимающих плечи, о разделенных напополам ужинах. Размозжить о стену и небрежно пройтись по осколкам - раз это совсем не больно. Ты этого заслуживаешь.       Но Серёжа спит в твоём халате уже который год - не совсем твоём, конечно, ты бы не носил такое, слишком ярко и цветасто для тебя. Ты выбирал его очень долго, впервые в жизни не оглядываясь на ценник, потому что Серёжа никогда не получал подарков на день рождения, и самый первый должен был стать особенным. Для вас обоих. Ты ещё тогда не понимал, почему это важно. "Всё будет хорошо", говорит Серёжа в вашу следующую встречу, когда ты выбиваешь себе увольнительную ровно на полтора дня. Он умненький мальчик. "Всё будет хорошо, - говоришь ты, перебирая ломкие волосы. - Когда я вернусь, у нас будет достаточно денег, чтобы ты смог закончить свой проект. Потерпи немного, ладно?" Он обнимает тебя и утыкается лицом в грубую армейскую куртку. Он потерпит. До следующей увольнительной, и ещё до следующей - он потерпит.       Серёжа писал тебе. Много. Даже после того, как получил извещение. Беззвучно кричащие просьбы и уговоры вырывались из-под его пальцев дрожащими строчками: пожалуйста, ответь, пожалуйста, скажи, что в порядке, пожалуйста, пожалуйста… Он не мог и не может поверить, что хорошо уже не будет. Стадия отрицания - так это называется? Когда наступает стадия гнева, от этих отчаянных посланий, любезно возвращённых отправителю почтой России, остается лишь кучка пепла.       Серёжа никогда не обвинил бы тебя, и никогда не позволил бы себе разочароваться: ты его якорь и поворотная точка, всё, что позволяет ему существовать. Ты его вдохновение и поддержка - даже когда тебя нет рядом, нет рядом уже давно; он зациклен на тебе, на твоём тепле и твоей заботе, на воспоминаниях, на твоих жестах и маленьких привычках, на идеальном образе бесконечного тепла и поддержки. Он хранит это в отдельном ящичке в самом уютном уголке своей памяти, и, когда ему плохо, заглядывает туда и перебирает содержимое. Это похоже на сумасшествие - это цена одиночества.       Ведь ты был тем, кто каждый раз вытаскивал хлипкое тельце из темноты. Дышал на холодные пальцы, чтобы согреть. Ты помогал и защищал. Ты был предан до бесконечности. Твое уверенное "я здесь" залечивало ссадины и ушибы, и звуки постепенно возвращались, и постепенно отступала душащая паника. Но тебя нет. Тебя нет. Тебя нет.       Серёжа пьет много. Сережа больше ничем не занят уже несколько дней как. Ему не нравится вкус алкоголя. Тошнит одинаково от сладких ликеров и горького тоника с джином, но вкус стеклянной реальности ему нравится ещё меньше. Противно солоноватый, как слезы, которые он размазывает ладонями по лицу, которые катятся и катятся, срываясь с дрожащих ресниц, по щекам, между пальцами. Казалось бы, плакать уже нечем, и иногда Серёжа даже забывает, о чем, и тогда ему становится так жалко себя и так ненавистно, что сводит давно пустой желудок.       Когда он приходит в себя, вокруг снова ничего, кроме серого утреннего света и тишины, и больше всего на свете он мечтает, чтобы её прервал шелест пружинистых, слишком хорошо знакомых шагов.       Этого не случится.       Я ненавижу тебя до побелевших костяшек. До стиснутых со всей силы зубов. До крика. Я знал, я знал, я знал всё с самого начала, я шептал ему это на ухо, я повторял, что ты такой же, как другие, что ты уйдешь, и бросишь, и выкинешь из своей жизни, когда станет неудобно, но он не слушал меня, забыл обо мне и заставил замолчать, а вроде бы такой умненький мальчик. Но все закончилось как нельзя лучше для нас обоих, правда? Я помню каждого, кто причинил ему боль: ни один из них не ушел от наказания, и мне жаль только, что не я стал тем, кто заставил твоё сердце навсегда остановиться, потому что больше их всех я ненавижу тебя. Ну ничего. С этим можно смириться. Впереди ещё много работы.       Я надеюсь, ты действительно это увидишь. Как ты дал мне в руки самое совершенное оружие во вселенной, оружие, о котором я никогда не мог и мечтать - спасибо за это. Я буду ждать подходящего момента, чтобы сделать свой шаг, мне осталось совсем немного – чтобы в последнюю секунду дёрнуть за полу халата назад, в полумрак кабинета от настежь открытого окна, от пропасти ночного города глубиной в сотню этажей. Потом слушать задыхающиеся всхлипы на своей груди и шептать успокаивающее "я здесь", перебирая рвано остриженные волосы подсмотренным у тебя жестом. Серёжа поверит мне, потому что это то, чего он желает больше всего на свете. Потому что это нужно ему, как воздух. Ты нужен. Потому что любовь - это идеальное оружие. И мне не нужно будет больше прятаться в длинных тенях от настольной лампы, и мы снова будем вместе, как раньше, и я снова буду рядом с ним каждую секунду его жизни. И, поверь мне, я ни за что его не брошу.