***
Любопытство прожигает грудь, покалывает на кончиках пальцев, когда она глядит в непроглядную тьму, путь, что манит неясностью. Пещеру замечает на прогулке, не так далеко от любимого сада. Сестры-нимфы зовут ее веселиться дальше у реки, играть с цветами и петь, но неизвестность манит. Как губительный ящик Пандоры, Атанасия рассматривает вход, приглядывается к теням и прислушивается к манящей тишине. Не взирая на опасность, ступает босыми ногами по тропинке и звуки шагов поглощают шум за спиной. Пение птиц и смех сестер отдаляются, а тьма накрывает ее. Но ей не страшно. Прикосновения темноты мягкие, приятные, охлаждают горящие от нетерпения щеки, и заботливые, словно давний знакомый зовет в гости. Атанасия не оглядывается, забывает про Диану, что будет переживать об уходе любимой дочери, забывает про сестер, что резвятся на лугу в окружении цветов. Вспоминает странный взгляд, что всегда следит за ней, прожигая спину и сбивая с пути. Ей хочется оглянуться и поймать этот неизведанный, волнующий взгляд. И Атанасия не сомневается, что сегодня найдет разгадку. Лучи солнца кажутся обманкой зрения и дорогу освещают редкие блики огня, путаясь в ткани и кудрях. Тьма зовет дальше, шепчет ее имя, окутывает и ведет. Коридоры петляют и сужаются, кажется, она достигла самого сердца великой горы. Она не падает ниц перед страхом оказаться в подземном царстве. Ее влекут неизвестность и слухи про обитель бога тьмы, который избегает пиров Олимпа и братьев с сестрами. Избегает солнечного света и любого проявления, запертый под землей среди душ смертных, что затягивают глупцов в кошмары. Холод пронзает босые ступни и плечи, но богиня весны идет дальше, не слушая глас разума и страха, пораженная обжигающим любопытством. Тишина, такая редкая в ее жизни, оглушает и дева слышит, как ускоряется собственный шаг. Ее словно тянет в самую глубь, к чему-то родному и заботливому. Неизведанному и поразительному.***
Месяц провела Атанасия в подземном царстве. Огромная библиотека бога смерти и мрака стала ей убежищем, из которого она не желала вылезать. Голод и беспокойство за мать просыпались на краю сознания, жалея тоскующую Диану. Она не решалась просить о возвращении в родные солнечные края. Сидя подле его трона, Атанасия слушала его тихий голос и наблюдала за грациозными движениями. Бог подземного царства никогда не прогонял, не ругал и не пугал случайную гостью. Сложно было отвести от него взор, который пробуждал странные чувства в груди. Волнующий трепет пробирал все тело от жаждущего хищного взгляда, который он украдкой бросал на богиню весны. — Можете… звать меня Атанасией. Правда, иногда сестры зовут меня Ати. Атанасия рассказывала о любимой заботливой матери, о подругах-нимфах, что всегда будили ее рано по утру, рассказывала о сестре Дженнет – богине красоты, о любимой матушке, о друзьях и о шумных пирах. И он слушал, не прерывал, наблюдал за каждым движением и легко улыбался, что Атанасия забывала дышать. — Прекрасное имя. Щеки окрасились алым, а ресницы смущенно затрепетали под его улыбкой, когда он оперся головой о руку, слегка наклонившись вперед, поближе к ней. Его высокий, слишком простой трон был обставлен шелковыми подушками, на которых сидела гостья. Тьма не казалась пугающей и опасной, ласково скользила по стенам огромного зала и нежным рукам девы. Пытливо уставившись на бога, Атанасия не понимала проснувшееся страстное желание коснуться устами его имени. Звучало ли оно на пирах? Кто повторял его в молитвах и просил о помощи в трудные времена? — Лукас. Можешь звать меня так. Дыхание перехватило, когда его губ коснулась другая, довольная улыбка. Словно хищная, расслабленная пантера, он протянул руку к ней и замер, так и не коснувшись длинных золотистых волос, что спадали на плечи. Черный бархат чувствовал дрожь девичьего тела, когда Атанасия наблюдала за его протянутой ладонью. — Расскажи еще что-нибудь, Атанасия, — прозвучал его тихий, завораживающий низкий голос, когда он убрал руку. Разочарование окатило сбивающей с ног волной и Атанасия, не в силах отказать, начала рассказывать про свой сад около дома. Гостья рассказывала про красивые цветы, что должны распуститься совсем скоро, забывая про время, про дни и ночи среди каменных стен, что не пропускали солнечных лучей. Лукас слушал, наблюдал за каждым движением с жадностью и страстью, которую сложно было не заметить. В ее руках растут самые прекрасные и красивые цветы, которыми она украшает трон и собственную постель. Атанасия улыбается и выращивает бутоны прямо на ладонях, пряча между цветными страницами. Лепестки зарываются в золотые пряди и следуют за ней яркой дорожкой, метаются по каменному полу и вянут, когда он ступает следом. Цветы появляются прямо на глазах, и она бросает их в реку Стикс, что своими волнами рвут нежные лепестки наравне с заблудшими душами, коим нет спасения. Лукас наблюдает за ней, внимательно следит за бушующими эмоциями в голубых переливах. Но Атанасия не боится криков мертвых, что сотрясают стены плачем, тянут худые руки и молят о пощаде. Дева улыбается печально и грустно, стоя подле него. Лукас молчит, пока Атанасия смотрит на волны и медленно кивает, желая уйти. Подушки впитали тепло и запах ее тела, а мертвенный холод не беспокоит девушку, что плетет венки около трона, пока бог внимательно следит за ней. — Лукас. Ты знаешь, что нарциссы - цветы смерти? Бог замирает, когда богиня встает и идет ближе без страха и сомнений. Кулаки сжимаются, когда она оказывается перед ним и осторожно опускает старательно сплетенный венок на макушку, которую должны украшать самые дорогие лавры. Атанасии кажется, что его плечи слишком напряжены, а ноша неизмеримо тяжела. Его глаза ясны, но темнеют, стоит рукам коснуться шелковистых волос. Он задерживает дыхание, чувствуя тяжесть на голове, а Атанасия наблюдает, как увядают, чернеют и осыпаются цветы, путаясь в длинных локонах. Бог сидит неподвижно, ожидает и отводит взгляд, когда венок рвется и падает. Атанасия молчит и пытается поймать алый взор - видит съедающий страх, словно все души реки смерти тонут там. Их возможно спасти? Атанасия не уходит. А Лукас не спрашивает, не гонит прочь. Дева перемещается по всему царству, изучает его. Новый, неизведанный мир, про который она слышала столько ужасов и кошмаров, открывается перед ней, как книга, с помощью легких касаний и движений. Страшный трехголовый зверь, страж ворот, ластится к ней и машет хвостом, как ласковый питомец. Атанасия не боится Цербера и с удовольствием кормит мясом, с улыбкой называет "Блэки", не беспокоясь об огромном размере, острых зубах, что с легкостью режут плоть. Лукас не успевает оглянуться, как лодку Харона украшают цветы, а перевозчик мертвых душ забывается в ее мягком нежном голосе и рассказывает о себе. Близнецы - богиня Смерти и бог Сна - приносят ей гостинцы из мира людей, а судьи, что пытались прогнать ее с трона, приносят золото и монеты, коими пытались их подкупить глупцы, обманутые детскими голосами и миловидными лицами. Мойры, три сестры, что краше муз бога красоты и искусств, болтают о судьбах и показывают работу, пока Атанасия украшает их волосы цветами и драгоценностями из сокровищницы. Атанасия удивляется сколько прекрасного и интересного хранилось под землей, во тьме и кошмарах, о которых слагали легенды. Страх перед смертью туманит взор, не давая разглядеть истину. Тьма склоняется перед ней, гладит, как маленького ребенка и ведет по бесконечным коридорам, куда она пожелает. Сияние, что исходит от богини Весны, согревает каждого в отвергнутом мире, полном мрака и отчаянья. Лишь верховный Бог не решается подойти ближе и насытиться теплом. — Наш Бог скрытен. — Наш Властелин прекрасен. — Наш Господин щедр. Мойры хохочут, плетут нити, пока одна из сестер судьбы убирает гостье волосы. Настоящие рукодельницы, ловкие и смелые, а руки напоминают тепло матери. Атанасия редко позволяет себе думать о доме, поглощённая, околдованная жизнью в царстве мёртвых. Дева не может считать сколько дней (или месяцев) она провела в темноте, что согревает и оберегает ее. — Что держит вас тут? — Тишина и покой, — отвечает одна сестра, представляя слово. Они всегда говорят по очереди, заканчивая друг за другом предложения. Атанасия забывает о прическе и игре локонов, превращаясь в слух. — Наш Бог ничего не требует от нас, дает связи с людьми и прячет от надоедливых богов. — Властелин скрывает от надоед, что хотят испортить нити, поменять судьбу, — молвит другая, стоило только оторваться от золотой нити. Ее нежные руки обхватывают ножницы. Легкий режущий звук обрывает чью-то жизнь. Атанасия замирает, пытаясь вслушиваться в каменные стены, что не пропускают криков. — А еще, — добавляет вестница судьбы за ее спиной, улыбается хитро и поучительно, сверкает пустыми глазницами. Сестры слепы. — Господин ужасающе красив, умен и гостеприимен. Атанасия краснеет и не может не согласиться, вспоминает нежный взгляд и улыбку. — Тогда почему… он правит здесь? Мойры не отвечают, продолжая работу, а душу охватывает любопытство, что когда-то привело богиню в покои бога подземного царства. После, с высокой прической, она несется в зал, где обычно сидит на троне Лукас, выслушивая судей, что смеются над новым, украшенным цветами, ошейником Цербера. — Лукас. Он переводит взгляд на девушку в черных шелках и выбившимися золотыми прядями. Судьи покидают трон, улыбаясь, а бог сидит неподвижно, пока дева подходит ближе и садится у его ног, молит сияющим голубым взором. Лукас готов бросить к ее ногам мир людей и богов, но сидит на троне неподвижно, впитывает каждую черту ее лица глазами и ждет. — Лукас, зачем тебе подземный мир? Губы сжимаются, а в глазах бушует шторм, готовый уничтожить все вокруг. Ей надоело? Надоела тьма и отчаяние? — Зачем тебе все эти страдания? Она тянется к его руке, которая с силой впивается трон, разрушая. Испуг, что мелькает в кровавом взоре, заставляет Атанасию отстраниться и сжаться. Легкий шаг назад пробуждает невыносимую тоску, съедает изнутри и прожигает насквозь, и он встает. Глаза, до боли незнакомые и жестокие, привязывают ее к месту и сдавливают грудь. — Это не я выбирал. — А кто? Лукас отвечает не сразу, не двигается с места и смотрит внимательно, взвешивая слова так, словно перед ним душа человека, чье наказание определиться тяжестью его грехов, что он не успел замолить на земле. — Твой отец сам назначил себя богом неба и грома. За ним успел забрать себе море Анастасиус. Сердце замирает при звучании знакомых имен из его уст и становится невыносимо больно. Она прижимает руки к груди и глаза наполняются горькими слезами. Лукас застывает, пораженный маленькими капельками, что скатываются по бледным щекам. Голод и недостаток солнца медленно забирают ее внутренний свет, но она все еще кажется ему самой прекрасной богиней. Он ненавидит себя за то, что не может показать Атанасии выход. Выход, что скроет ее среди других богов и нимф, которые могут легко прикоснуться к ней. — Атанасия. Она не может остановить слезы. Несправедливость душит и Атанасия не сдерживает горечь, что заполняет каждую клетку. Даже его обеспокоенный взгляд не в силах согреть ее. — Мне так жаль. — Ты… не виновата, — не сразу находит слова Бог, сжимая кулаки. — Это так несправедливо, Лукас. — Здесь так невыносимо? Атанасия замирает, слушая его шепот. Она поднимает взор и видит, как бог склоняется к ней и тянет руку, чтобы смахнуть слезы. Не решаясь, Лукас осматривает ее лицо и дорожки слез. Деве хочется прильнуть к обнаженной груди и прижаться сильнее, почувствовать его тело и заботу. Но он не касается ее. — Нет. Ее ответ приносит облегчение. Она видит это по глазам и плечам, что слегка опускаются. Но в кровавом взоре застывает лед и боль, сквозь который не может пробиться ни один луч света, как бы Атанасия не старалась. — Но ты все равно увядаешь, — горькая усмешка касается его губ. Атанасия мучает себя голодом, знает, что, если съест что-нибудь – не сможет вернуться домой. И все это знают. Но она не видела ни одного лакомства и блюда, не видела пышной трапезы верховного бога, лишь только одинокий сад с деревьями граната. — Я же не цветок. — Цветок. Самый нежный, — вдруг говорит он и ладонь все ближе к девичьей щеке. Замирает в нескольких сантиметрах от кожи, что обжигают слезы и слабый румянец. — Самый прекрасный и желанный цветок. Атанасия замирает. Каждая частичка тела жаждет этого прикосновения, и она тянется к нему, забывая обо всем. — Цветок, который я не в силах сорвать. — В силах. Атанасия первая прижимается щекой к его ладони, ластиться всем существом и млеет от прикосновения прохладной кожи, что вмиг охлаждает горящие от слез щеки. Первые секунды он изумленно замирает, желая вырвать руку, но дева держит крепко, не дает отстраниться. — Атанасия… — Я не увяну, Лукас. Большим пальцем он проводит по щеке, стирая дорожку слез. Трепетно, нежно и осторожно, словно в любую минуту она может завять, превратиться в пыль, Лукас касается ее кожи. Атанасия прикрывает глаза и прижимается щекой, слегка приподнимаясь на носочки, желая быть ближе. Прикосновение отзывается во всем теле жаром и тлеющими надеждами. Лукас не останавливается, касается выбившихся золотых прядей, заводит за ухо и спускается вниз, проводя ладонью по желанной лебединой шее. Бережно, даруя прохладу, что сменяется жаром, опаляя места прикосновения, его пальцы изучают бархатную кожу ключиц. Все ее тело натягивают, словно опасную тетиву, которую воинственные амазонки запускают прямо в сердце, лишая жизни. Что чувствует молодая лань, по глупости и любопытству попавшись в ловушку искусного охотника? Она вся дрожит под его длинными пальцами, что изучают девичьи плечи и затылок. Атанасия не слышит его сбитое дыхание, полностью сосредоточившись на жаре, что оставляют его прикосновения, о которых она мечтала с момента, когда он нежно произнес имя, подаренное богиней плодородия. Сердце стучит в ребра, когда дева чувствует, как родные ладони накрывают горящие щеки и он медленно наклоняется к лицу. — Лукас… Она открывает глаза и наслаждается каждым сантиметром прекрасного лица, что намного ближе. Ей хочется скорее коснуться его губ и почувствовать запретный плод, но Бог замирает и опускает ее, а в груди все обрывается, когда он убирает руки. Он отводит взор и покидает зал, оставляя богиню с тяжелым сердцем, что плавится от одного только воспоминания. Щеки горят, а все тело охватывают молнии, заставляют дрожать. Жар не покидает ее тело, когда она сидит около трона и намерено избегает его взгляд. Читает себе под нос и чувствует прожигающий, томительный взор на затылке. Старательно подавляет желание повернуться и встретиться с пленительными горящими рубинами. — Атанасия. Она не слышит его голос и замирает, когда чувствует прикосновение, что отдает по всему телу мелкой дрожью предвкушения. Медленно, его пальцы касаются и перебирают мягкие локоны. Словно играючи, он легко наматывает пряди на палец. Ожидает, когда желание пересилит гордость, и она взглянет на него. Щеки обжигают, и он тянет локон на себя, пуская мурашки по спине. Атанасия ловит хищный довольный взгляд, когда бледные тонкие губы касаются золотых прядей, что даже в подземном царстве пахнут цветами. На лице появляется голодная улыбка, когда она прикусывает губу и пытается вернуться к написанным строчкам. Но из нее ужасная актриса, когда тело охватывает жар, а кровавый взгляд не дает сосредоточится. Настоящий злодей. Соблазнитель и дьявол. — К вам гость, повелитель, — сообщает Харон, когда Атанасия прячется за троном и чувствует его напряжение. Бог сам приказал ей спрятаться, когда почувствовал нового гостя в своем царстве. И богиня не посмела ослушаться, прижимаясь к каменной спинке, дрожа то ли от волнения, то ли от предвкушения. — Впустить, — слишком небрежено говорит Лукас, но гостья знает, что это наигранно. — Бог Лукас, приветствую вас. Атанасия замирает, когда узнает голос бога торговли и хитрости, что напоминает о далеких временах на поверхности и пирах на Олимпе. Бог с серебристыми волосами и золотыми глазами, что так напоминают глаза Цербера. — Что нужно псу Клода в моем царстве? — Мы просим вернуть похищенную Атанасию на поверхность, к матери. Атанасия замирает, понимая, что ее действия и любопытность привели к ужасному недопониманию. Хотелось выскочить и сказать, что она сама пришла к нему, и забылась, окруженная тайнами и магией, очарованная подземным миром и его богом, но Роджер продолжил: — Богиня Диана в печали от того, что Клод отдал дочь вам в жены без её ведома. Но мы просим вас вернуть Атанасию. Людские посевы и ужасная погода убивают населения. Думаю, вы и сами заметили, что душ стало слишком много. Лукас не ответил, а взгляд поражал яростнее молний бога грома. Сердце Атанасии оборвалось, когда ее назвали женой повелителя царства мертвых так легко. Щеки опалило жаром, но внутри все похолодело. И как давно? Как давно ее отдали ему в жены? Сколько он еще желал оставлять это в тайне от нее? И была ли их встреча случайностью? — Хорошо. Я верну ее, когда она сама пожелает, — холодный тон разнесся по залу, выдергивая Атанасию из размышлений и выпроваживая старого знакомого вон. Ей хотелось догнать Бога торговли и рассказать о недопонимании, но ноги словно приросли к земле и сложно было найти в себе силы выйти из маленького укрытия, которое открыло ей так много тайн. Шуршание ткани привлекло внимание и заставило посмотреть на приблизившегося бога. Наблюдая за ее лицом, Лукас молча сжал руки в кулак и махнул в сторону выхода. Внутри клокотала ярость и отчаянье, но бог сдержанно кивнул, как бы отвечая на все вопросы девы. Атанасия вскочила на ноги и стремительно обошла трон. В глазах ломались небеса. — Я желаю видеть матушку завтра. Лукас не ответил, провожая ее взглядом. Атанасия прощалась. Прощалась с ласковым цербером, что скулил под ее печальным взглядом, с милым и робким Хароном, с Мойрами, что плакали пустыми глазницами, но ничего не отвечали, обнимая полюбившуюся сестру. Ей не хватило смелости пойти туда, откуда все началось, увидеть дорогой сердцу прекрасный облик и черные волосы, в которые она так хотела вплетать жемчуг. Под утро (если оно существует в подземном царстве), судьи встретились ее у покоев, робко протягивая половину граната. В их глазах стояли слезы и страх, немая мольба, а детские руки дрожали вместе с обманчивыми крохотными телами. — Атанасия. Атанасия. Гостинец. Самый свежий… С земли. — Отведай. Отведай любимый фрукт бога напоследок. Маленькие судьи врут и страшатся божественного гнева. Врут, опуская глаза, дрожат, когда Атанасия берет сочный ярко-красный фрукт в руки. — Спасибо, — улыбается богиня весны, наполняя голодающий желудок проклятым соком. Рот сводит от сладости после длительного голодного сна, хруст зерен разносятся по округе, пока маленькие судьи следят за девушкой. Атанасия улыбается и гладит их по головам, желая стереть слезы с детских пухлых щек. И весь мир замирает, когда она видит верховного бога, что пришел проводить ее и пораженно застыл. — Атанасия, что ты… — Лукас замечает фрукт в хрупких ладонях. Атанасия могла поклясться богу Олимпа, что впервые видела такой ужас в рубиновых глазах. Эмоции, что смешиваются в кровавом взоре, нечитаемые и сменяются слишком быстро, не давая Атанасии разобрать хоть одну. — Атанасия, это- — Отведи меня к матушке, Лукас. Богиня улыбается, пока его лицо бледнеет от понимания. Она знала. Гостья подходит ближе и видит в его глазах облегчение и настоящую скорбь. Богиня отводит его волосы в сторону, касается щеки и смотрит прямо в глаза, где читает слишком много. Он прижимается к ее руке и тяжело вздыхает, накрывает ее холодную ладонь своей. — Тебе не следовало делать это. Сильные руки порывисто обнимают хрупкие плечи, и девушка утыкается носом в грудь бога, наслаждаясь легким ароматом нарциссов и пыли. Наслаждается стуком его сердца, тревожным и успокаивающим звуком. Тьма с печалью окутывает ее, а сильные руки рождают щемящее чувство защиты и горе расставания. Тогда, блуждая по темному коридору, она не знала, что будет так сложно покидать царство мертвых. Но тоска по матушке, сестрам и солнцу, которых она лишилась так неожиданно, по глупости и любопытству, съедала ее долгое время. Без предупреждения пропав в царстве мертвых, она и не знала, что это также отразится на боге смерти и тьмы, который так нежно заботился о ней. Но Лукас отталкивает ее слишком неожиданно, забирает тепло и сердце юной девы, ведет, крепко сжимая запястье, а она тщетно цепляется за него, пытаясь поймать алый взгляд. Солнце ослепляет богиню весны, приветственно опаляет щеки. Но рука пытается поймать его холодную ладонь. Пение птиц оглушает несчастную, а ветер радостно встречает ее, бьет по открытым плечам и заставляет поежится. Вокруг плещет жизнью, насыщая, пробуждая забытые воспоминания. Каменная, холодная дорожка сменяется свежей ароматной травой, что щекочет ступни. Но радость покидает ее сердце, когда родное присутствие исчезает. Алые глаза больше не касаются спины, а большие заботливые ладони отпускают ее. В тени Атанасия разглядывает его фигуру, старается поймать и прочитать печаль во взоре и улыбке. — Лукас. — До встречи. Атанасия желает прижаться к его груди, рассказать о тоске, что будет съедать душу вдали от него. Сердце, которое она, без сожаления, отдала ему. Но ее плечи обхватывают заботливые руки матери, а горькие слезы теряются в золотых локонах. Атанасия теряет Лукаса в тенях, проход исчезает на глазах вместе с надеждой и невысказанными словами. — Атанасия, — Диана обхватывает ее лицо и осматривает яркими глазами, которые так напоминают рубины. Сердце обливается кровью и горечь со слезами смешиваются в горле. — Моя дорогая, как я рада, что ты цела. — Мама… Я жена- — Атанасия, это не… Ты не обязана, мы обратимся к твоему от- — Я вернусь к нему. Атанасия бросает взгляд за спину, пытается вглядываться в тени, поймать незаметный образ, и уверенность скользит в драгоценных глазах. Он слышит ее. Она это чувствует. Лукас рядом. — Я вернусь в царство мёртвых. Законная правительница царства тьмы и жена Лукаса. Вечность.